Ильза Янда, лет - четырнадцать - Нёстлингер Кристине (лучшие книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
– Ну, конечно, оставайся, если ты хочешь, – ответил он, но потом вдруг запнулся и сказал, что он все-таки лучше спросит маму.
Тогда к телефону подошла мама. Она спросила, почему я хочу остаться ночевать у бабушки. Я не могла ей этого объяснить, потому что мне и самой это было не так уж ясно. Мама начала причитать – как все это сложно и неудобно. Придется перед школой зайти домой за книгами, нужно переменить белье, а у меня с собой его нет. И вообще как-то, собственно говоря... Ну, собственно говоря, она против.
– Так как же, можно мне остаться или нет? – спросила я.
– Только если это абсолютно необходимо, – сказала мама.
– Да нет, это не абсолютно необходимо.
– Ну тогда возвращайся домой. Только скорей, уже очень поздно, – сказала мама. И еще добавила: – А как ты вообще там очутилась? Я думала, ты идешь к Анни!
Я положила трубку. Ведь телефонные разговоры часто прерываются.
– Не огорчайся, – сказала бабушка, – может быть, она разрешит тебе в другой раз.
– Да, конечно, – сказала я. Но я в это не верила.
Я пошла домой и всю дорогу придумывала, что бы такое соврать маме.
Но когда я пришла, мама уже опять лежала в постели с головной болью. Советница, правда, осведомилась, где я пропадала, но я ей ничего не ответила.
Посещение Набрызга я, наверное, никогда не забуду – даже если стану долгожителем.
Ровно в три я подошла к парку. Со спортивной сумкой. Потому что на самом-то деле я должна была идти на тренировку. Николаус и Али-баба стояли у входа в парк, прислонившись спиной к решетке.
– А вы уверены, что он сейчас дома? – спросила я.
Мне не хотелось совсем уж зря пропускать гимнастику.
– О нас доложено, – усмехнулся Али-баба.
– А вы ему сказали, что я насчет моей сестры...
Николаус покачал головой.
– Конечно, нет! Я на уроке латыни послал ему записку. Там стояло: «Будь в 15.10 дома, а не то пеняй на себя – шапка сгорит».
– Какая еще шапка сгорит? – спросила я. Они рассмеялись. Наверное, так говорят, когда должно случиться что-то ужасное.
Николаус сообщил мне, что он уже продумал первоклассный, тактически грандиозный план наступления. А Али-баба подтвердил, что план этот как пить дать принесет победу. Точно. С гарантией. И вообще они вели себя так, словно речь шла не о моей, а об их сестре, а я тут только так, случайно, рядом с ними чапаю. На углу квартала, где живет Набрызг, они поставили меня в известность, что отныне мне надо идти возле самой стены. Этот Набрызг, как опасался Али-баба, небось из любопытства стоит у окна и ждет. Если он завидит меня, он тут же поймет, в чем дело, и точно рассчитанная тактика нападения врасплох полетит ко всем чертям. Я шла, прижимаясь к стенам домов, и вытирала их рукавом пальто.
В подъезде стоял велосипед с чудным седлом и лисьим хвостом. Али-баба вывернул ниппель из переднего колеса.
– Выложит все, получит назад, – буркнул он.
Я нашла, что это подло, но ни Али-баба, ни Николаус не обратили никакого внимания на мой протест.
Фамилия у Набрызга важная – Зексбюргер. И уже дверь в его квартиру обладала определенным весом. Я до тех пор видала такие двери только в фильмах про старые времена. Темно-коричневая, с двумя створками, такая высокая, что в нее мог бы, не сгибаясь, войти великан, а на раме какие-то гирлянды, вырезанные из дерева. Над дверью большой деревянный треугольник с колоннами, цветами и листьями. На медной табличке выгравирована фамилия «Зексбюргер», а под этой табличкой – бумажная. На ней написано:
К Зексбюргеру – 1 звонок
К Хуберу – 2 звонка
К Шилеку – 3 звонка!
– Это квартиранты, комнаты у них снимают, – сказал Али-баба.
Николаус позвонил один раз. Мы услыхали шаги за дверью. Шаги приближались. Потом все стихло. Дверь не открылась.
– Позвони еще раз, – шепнул Али-баба.
– Тогда ведь Хубер подумает, что это к нему, – шепотом ответил Николаус.
На одной створке двери был глазок в медной оправе. Сперва в глазке мелькнуло что-то тоже медного цвета. Потом показалось что-то коричневое. Я дернула Николауса за рукав и показала ему на глазок. Николаус усмехнулся, прикрыл рукой глазок и сказал торжественно и громко:
– Вольфганг-Иоахим Зексбюргер, вынь свой глаз из глазка и открывай, не то живо шапка сгорит!
Дверь приотворилась, но мы не смогли ее распахнуть, потому что она была закрыта изнутри на цепочку. Набрызга не было видно. Но зато его было слышно.
– Что вам, собственно, надо?
– Серьезную аудиенцию, – ответил Али-баба еще более раскатистым голосом, чем Николаус.
– Насчет чего?
– Жизненно важное дело.
– Сколько вас?
– Трое.
Теперь цепочка была наконец снята, и мы вступили на территорию квартиры.
Такой передней я до тех пор ни разу не видела даже в фильмах. Второй такой наверняка не сыщешь. Тут царил полумрак, а стен вообще не было видно, потому что везде стояли громадные шкафы. Все они были темно-коричневые и с резьбой по дереву, но ни один не походил на другой. На шкафах стояли чемоданы, а на чемоданах до самого потолка громоздились коробки и картонки. И между шкафами тоже было навалено всякого барахла.
По дороге к комнате Зексбюргера я несколько раз споткнулась и набила себе синяки. Тут было много препятствий: бугор на полу, огромный счетчик, торчавший из стены, жестяная стойка для зонтов с бочку величиной, прислоненная к стенке метла, на которую я умудрилась наступить, и палка огрела меня по голове, а последним препятствием – как это ни странно звучит – была ванна. Огромная жестяная ванна с картошкой и луком.
По сравнению с передней комната Набрызга показалась нам вполне нормальной. По сравнению с комнатой любого другого мальчишки она была очень и очень странной. Тут стояло пианино с кружевной накидкой и качалка с узором из цветочков, а на подоконниках – дикое количество всяких растений. И торшер с ажурным абажуром, и письменный стол с гнутыми резными ножками, а на стенах – картины, написанные масляными красками. Можно было подумать, что в этой комнате живет какая-то древняя старушка.
– Садитесь, – сказал Зексбюргер. Куда нам садиться, было не совсем ясно, потому что сам Зексбюргер занял качалку с цветочками, а больше никаких стульев в комнате не было. И даже кровати.
– Пардон, – сказал Зексбюргер, встал, подошел к полосатой занавеске в глубине комнаты, отдернул ее, и мы увидели раскладную кровать.
Мы сели на кровать, а он снова подошел к качалке с цветочками и уселся в нее.
– Так в чем дело? – спросил он, беря с письменного стола коробку с сигаретами. Он выдвинул ящик, достал зажигалку, закурил.
– Эта дама тебе знакома? – Али-баба положил руку мне на плечо.
Набрызг кивнул.
– Тебе известно, что случилось с ее сестрой? – спросил Николаус. Набрызг снова кивнул. Я глядела на Набрызга во все глаза.
Николаус и Али-баба тоже уставились на него. И вдруг они сказали хором:
– А ну, давай выкладывай!
– Она исчезла, – сказал Зексбюргер, стряхивая пепел с сигареты.
Я отвела от него взгляд.
– Придурок, – сказал Николаус, – это нам и без тебя известно, что она исчезла. Где она, с кем – вот что мы хотим знать!
– Но ведь этого я тоже не знаю, – сказал Зексбюргер.
– Так она же была твоей любимой, твоей обожаемой, твоей дамой сердца, и уж кто-кто, а ты-то должен знать, куда она девалась!
Зексбюргер покраснел.
– Она же клялась тебе в вечной любви!
Зексбюргер покраснел еще больше.
– Вы же с ней были тайно помолвлены!
Зексбюргер стал и вовсе пунцовым как помидор.
– Я, я, я... – пробормотал он, заикаясь.
– Да, ты, ты, ты! – перебил его Николаус. – Ты любил ее, и она любила тебя, так неужто она тебе не сообщила, куда сбежала!
Зексбюргер затянулся.
– Ничего она меня не любила.
– Что нам давным-давно известно, уважаемый Набрызг.
Али-баба поднялся с раскладной кровати. Цвет лица Набрызга то и дело менялся – то он был пунцовым, то бледно-желтым.
