О добром разбойнике Румцайсе, Мане и сыночке их Циписеке - Чтвртек Вацлав (книги без сокращений TXT) 📗
Пришла она из города, погладила Румцайса по плечу и говорит:
— Принесла я Циписеку немного ранних черешен, а больше ничего хорошего.
— Тогда я лучше сидя тебя послушаю, — засмеялся Румцайс и сел за пустой стол.
Пока Маня рассказывала. Румцайс постукивал пальцами но столу сперва тихонечко, как горошком сыпал, а потом забарабанил, будто щебёнку сгружали.
— Водяному Ольховничку только этой барской гулянки не хватало! От княжьей музыки рыбы его вертячкой заболеют, вертихвостками сделаются!
— Сходил бы ты к Ольховничку, — сказала Маня.
Пошёл Румцайс к Ольховничку, рассказал, какой сюрприз его ожидает. Ольховничек слушал, молчал и знай лишь кривил свой жабий ротик. От огорчения у него даже полы сюртучка просохли. Наконец он заключил:
— Я поставлен главным над лесным озером, я за порядок отвечаю, сам и обязан обо всём позаботиться.
Вернулся Румцайс домой и на сухой сосенке сделал ногтем двенадцать отметок. Каждый день он соскрёбывал одну отметину, а когда соскрёб и двенадцатую, сказал Мане и Циписеку:
— Пойдём поглядим на водяную феерию его светлости князя.
На берегу озера уже играли музыканты, трубачи трубили в трубы, барабанщики били в барабаны. Горожан из Ичина привалило не то что яблоку — ягодке негде упасть, и все кричали:
— Ура! Виват!
Так княжеский лакей Фрицик распорядился.
У берега стоял на верёвочке бот голландский. На мачте ботика трепыхались трёхцветные княжеские вымпелы.
Его светлость князь был в новых атласных панталонах, прошитых морским швом «гоп-ля-ля». Эго такой стежок крест накрест с морскими узелками.
Княгиня была в кринолине широченной юбке на обручах, но коротенькой, чтоб не замочить подол.
Никто его не заметил, но был там и водяной Ольховничек. Он сидел на отмели, прикинувшись лягушкой, и раздувался от злости.
А рыбы в озере только рты разевали на разноцветные вымпелы, на музыкантов, на всё это княжеское великолепие. Ольховничек же приготовил волшебные палочки и разные травы для водяного колдовства и всё это сложил кучкой по левую руку от себя.
И по долгу своей водонадзорной службы выкрикивал:
— Утоплю, утоплю!..
Да никто его не понимал, потому что в расстройстве он квакал по-лягушечьи.
Румцайс с Маней и Циписеком стояли поодаль под деревьями, и Румцайс приговаривал:
— Ах, что за темнота его светлость, чем только вся эта затея кончится!
— Мы с её светлостью княгиней сядем в ботик! — крикнул князь. — Оркестр пусть играет туш, а мы три раза объедем вокруг озера.
Сели Княгиня впереди, князь позади, спереди видно кринолинчик, сзади панталончики. Подали его светлости весло, он спросил, за какой конец держаться, какой в воде полоскать, гикнул:
— Гоп-ля-ля!
И стали они с княгиней мотаться по озеру меж кувшинок и лилий, цепляясь кормой и бортами за листья и стебли. От трубных звуков но озеру пошло волнение и понесло со дна всякую муть. Рыбы стали задыхаться.
— Если Ольховничек пустит дело на самотёк, князь совсем его прищучит, а рыб возьмёт за жабры, и они все потонут!
Но Ольховничек что-то там уже мудрил с волшебными палочками да колдовскими травами, раскладывал их перед собой, завязывал травки узелками, чертил на палочках какие-то знаки. Наконец прошептал:
— Пера-эра-чуха-рюха-гон!
Этим словом водяные поднимают волну на воде. Ольховничек приказал волне отнести бот голландский вместе с пассажирами в ров с водой, прорытый вокруг княжеского замка. Но волна не могла исполнить его приказа. Подняться-то она поднялась, да так и стала столбом с ботиком наверху, будто скала, а на ней часовня.
На ботике и на берегу все ликовали, а Ольховничек на отмели плакал водяными слезами, и они камешками падали на дно.
Тут Румцайс сказал:
— Пока у его светлости князя на панталонах держится морской шов, никакое колдовство Ольховничка не будет иметь силы.
И послал Циписека:
— Сходи к дубу за зелёным жёлудем.
А Маню попросил:
— Подержи платочек, чтоб водяные брызги не попали на порох.
Зарядил он свой разбойничий пистолет жёлудем и выстрелил.
Ррах!
Панталоны на князе так и лопнули по всему морскому шву. От этакой оказии князь подпрыгнул и заплясал — гоп-ля-ля!
Тут волна тронулась, накатила и помчала бот голландский, поднимая его на гребне вместе с князем и княгиней, через кусты и просеки, через кочки и холмы, прямо в ров с водой, что под замком. Там и бросила.
Следом приплыл и лакей Фрицик, но не сразу лакея ведь никогда вовремя не дождёшься.
— Фи, — сказал его светлость по-французски.
— Фидонк, — повторила за ним княгиня, тоже по-французски.
И тотчас послали лакея Фрицика возвестить городу Ичину с замковой башни о том, что волной отнесло бот голландский в море, как оно и было задумано с самого начала.
Две недели князь с княгиней прятались в комнатах. А на пятнадцатый день велели сказать, что изволили при быть прямым сообщением из Тулона.
В Ичине все только рассмеялись:
— Так мы и поверили!
Как Румцайс уложил великана
Шёл однажды Румцайс опушкой леса Ржагольца и приглядывался, не вылез ли какой из дубков слишком далеко в поле, не мешает ли он пахать. И вдруг прямо возле него — бац! На землю упал камень. Не камень — целая глыба.
Оглянулся Румцайс: откуда его принесло?
Видит: стоит великан Камнехват. Одна нога — в пшенице, другая во ржи. Не великан — великанище. Жаворонки и те выше его плеча не поднимаются.
Румцайс вдохнул побольше воздуху, чтоб голос его донёсся до великана, и крикнул:
— Поаккуратнее камнями бросайся, эдак ты мне, чего доброго шляпу помнёшь!
Великан в ответ загрохотал, будто гром в ущелье:
— Уж и поиграть нельзя!
И продолжает подбрасывать на ладони три огромных валуна.
— Как тебя зовут-то хоть? — спрашивает Румцайс.
Великан удивился. Ему не понравилось, что Румцайс его не знает, он считал: раз такой большой, все его знать должны. Загрохотал, как камнепад:
— Камнехватом меня называют. — И махнул рукой в сторону Зебина так, что воздух дрогнул: — Я из тех мест, где до дна долины расстояние больше, чем вон до той вашей горной вершины.
— Чего тебе тут надо? — спрашивает Румцайс.
Великан Камнехват первым делом зашвырнул камни, которыми играл, далеко-далеко, наверное, в самую Баварию.
— Чего мне тут надо? — переспросил великан и пожал плечами, будто двумя тучами шевельнул. — Прилягу где-нибудь, отдохну. У вас здесь равнина. А у нас горы, скалы, ляжешь — спине жёстко.
Румцайс оглянулся по сторонам. Если этот несуразный великанище здесь разляжется, всё перепортит. Землю потом никаким плугом не вспашешь, от леса одни щенки останутся, он и город Ичин может повредить.
— Не пойти ли тебе домой? — предложил Румцайс.
— Захочу — может, и пойду, — проворчал великан, присматривая, где бы растянуться.
Видит Румцайс, что с таким нахалом добром ничего не добьёшься. Он задрал голову и крикнул:
— Слушай, ты! Возле Ичина можно ложиться только там, где я разрешу.
Великан Камнехват расхохотался так, что в Ичине закачались и зазвонили колокола.
— Ты меня учить вздумал! — завопил он на Румцайса. — Попробуй, попробуй, если тебе так хочется!
— А что? — миролюбиво уточнил Румцайс.
— Это уж твоё дело, — продолжал орать великан. — Меня никто не переучит, потому что я сам всех поучаю, я всем учителям учитель!
Но всё же не лёг, затоптал только маковое поле и проворчал:
— Завтра в полдень жду тебя на опушке Чержовской рощи. Там и потягаемся силой.
Вернулся Румцайс домой, вошёл в пещеру, а Маня говорит:
— У тебя на лбу морщинка от забот.
— Верно, от забот. Завтра в полдень буду меряться силой с великаном, — пояснил Румцайс.
Сел он в пещере на камень и задумался: чем бы пронять великана. Но когда сильный задумывает пересилить сильного, непросто это получается. Сильные — гордые, они ни в чём по хотят искать обходных путей и лазеек.
