Белые птицы детства - Сукачев Вячеслав Викторович (читать полную версию книги .txt) 📗
— Ма-ма.
Карысь позвал и удивился, что голос его никуда не улетел, не пересек даже комнаты, а остался с ним, лишь лёгким облачком вспорхнул над губами.
— Ма-ма,— позвал он сильнее и заметил, что в этот раз голос почти долетел до голландки.
На третий раз его голос, хоть и с трудом, но пересек комнату, распахнул двери на кухню, тихим шелестом рассеялся по кухне, и сразу же послышались торопливые материны шаги.
— Проснулся, Серёжа?
— Я есть хочу, мама,— решительно объявил Карысь.
Болеть было хорошо. Верка ходила на цыпочках и говорила с ним ласково-виноватым голосом. Мать давала много конфет, а отец разрешил играть с пробирками и шприцами, чего раньше никогда не делал. И в первые два дня Карысь целиком отдался болезни, вернее, тем неожиданным благам, которые она несла с собой.
— Ве-ера,— капризно говорил он вернувшейся из школы сестре,— хочу компот.
— Сейчас— Вера бежала за компотом.
— Хочу холодный. — Карысь отталкивал стакан.
— Тебе ещё нельзя холодный,—неуверенно говорила Вера.
— Хочу-у-у.
И Вера приносила холодный.
Однажды, когда все вышли из комнаты и он остался один, Карысь решил, что уже совсем здоров и может ходить но комнате. Он осторожно вылез из-под одеяла, опустил ноги на пол, встал. Вначале Карысь удивился тому, что иол качается у него под ногами, а когда голландка, комод, материна кровать мягко и решительно поплыли куда-то мимо него, он испугался. После этого ему под одеялом показалось необычайно уютно и хорошо.
Но прошло два дня, и Карысь заскучал. Он всё чаще смотрел в окно, и с каждым разом жизнь за окном, куда ему не было доступа, казалась Карысю заманчивее и прекрасней. Даже через двойные рамы доносились до него весёлые голоса ребят. А иногда он видел, как проносились они на лыжах и санках мимо его дома. И с этой норы болезнь для Карыся стала мучением...
После обеда в комнату вошла Верка, и по её лицу Карысь понял, что она чем-то довольна.
— К тебе гости,—как-то особенно сказала Верка,—сейчас зайдут.
У Карыся спёрло дыхание: к нему ещё никогда и никто в гости не приходил. Если забегали мальчишки, то они забегали просто так. А тут — гости. От одного этого слова веяло чем-то необъяснимо взрослым, солидным, и Карысь напряжённо подобрался. «Кто — гости? — силился угадать он.— Васька? Петька Паньшин?.. Витька?» О последнем он подумал так, на всякий случай, потому что был уверен — Витька до гостей не снизойдёт.
Карысь даже вспотел от нетерпения, когда наконец на кухне послышались шаги и Верка вкрадчивым голосом сказала:
— Проходи. Он ждёт.
Карысь вздохнул и нарочно прикрыл глаза. Почему-то именно сейчас ему захотелось быть больным больным, чтобы неизвестный гость это обязательно заметил и... Что дальше — Карысь не знал.
— Здравствуй,—услышал он тоненький голосок и от удивления прежде открыл рот, а потом уже глаза. Голос был девчоночий. Этого Карысь не ожидал и, открыв глаза, долго не мог сообразить, почему на стуле возле него сидит Настька. Он с надеждой посмотрел на дверь, ожидая увидеть там настоящего гостя, пусть и не Витьку, но уж по крайней мере хотя бы Ваську или Петьку Паньшина, но в дверях никого не было. А перед ним на стуле, аккуратно сжав коленки, сидела Настька.
— Ты зачем пришла? — вместо приветствия сердито спросил Карысь.
— К тебе.— Настька не смутилась.
— Ко мне? — окончательно опешил Карысь. Он ещё надеялся, что Настька пришла к Верке, а к нему забежала вовсе случайно.
— К тебе,— повторила Настька.
«Мальчишки узнают,— тоскливо подумал Карысь,— задразнят».
— Ты сильно болеешь? — поинтересовалась Настька, удивительно тихо и спокойно сидя на стуле. Карысь такой Настьку видел впервые и немного удивлялся. Она вечно куда-то бежала, вечно с кем-то спорила, вечно к кому-то цеплялась. А сейчас сидела — и всё.
— Не знаю,—недружелюбно ответил Карысь.
— А я видела,—зашевелилась Настька на стуле,—ты сперва всё катился и катился, а потом тебя не стало. Ух, знаешь, как я перепугалась. И все мальчишки напугались. Только они боятся об этом сказать, и ваш Витька тоже, а я видела.
— Я скоро на улицу буду ходить,—невпопад сказал Карысь.
— Не пустят,—решительно заявила Настька.
— Много ты знаешь,—рассердился Карысь.
— Ещё месяц не пустят,— настаивала Настька.
— Тогда уходи.— Карысь засопел и отвернулся к стенке.
Настька растерялась, но в это время в комнату заглянула Вера и нараспев сказала:
— Карысь, тебе пора таблетку пить.
Настька поднялась, посмотрела на Карыся и тихонько вышла из комнаты.
И вот наконец, наступил день, когда Карысю разрешили выйти на улицу.
— Сегодня, Серёжа,— строго сказала мать,— ты можешь немного прогуляться по улице. Но только совсем немного. Ты понял?
— Да,—восхищённо ответил Карысь.
— И ты оденешься тепло. Пальто, шарф, шапка, разумеется. Ты понял?
— Да.— Карысь уже едва удерживался на месте.
— Дышать только через нос...
— Да.
— В снегу не валяться...
— Да.
— Верного не трогать...
— Да.
— Веру слушаться...
— Да.
Карысь был готов на всё.
Тяжело отворяется утеплённая на зиму дверь. Первый шаг, но ещё не на улицу, а в сени, но и это уже почти улица. Сладко скрипят половицы под ногами, ещё одна дверь, двор, калитка и...— улица! Настоящий снег под ногами, настоящий парок изо рта (шарф нечаянно оттянут вниз, и Верка этого пока не видит), настоящий сугроб через дорогу.
У Карыся легонько кружится голова, ноги ещё плохо слушаются его, но он смотрит, смотрит вокруг и с трудом узнаёт горы и реку, тайгу, дома, озеро, привыкнув за лето видеть всё это совершенно другим. Он ещё некоторое время стоит неподвижно, а потом вдруг бросается бежать и кричит на ходу, и падает, и снова бежит по сугробам, проваливаясь по колена в снегу.
— Серёжа! Карысь! Карысь! — напрасно кричит Вера и бежит следом, пытаясь поймать его. Карысь ничего не слышит и не видит, не ощущает мороза и навалившегося в валенки снега. Сейчас он в одной, только ему ведомой, стране, куда нет доступа никому другому. Он бежит, высоко поднимая ноги, путаясь в полах пальто, шапка каким-то чудом развязалась и сползла ему на затылок, шарф уже едва держится на плечах, и никого нет вокруг. Только он, Карысь, и только снег. Удивительно мягкий, удивительно белый, удивительно тёплый снег.
В СУГРОБАХ
Срывались ветра и дули ветра, и по нескольку дней кряду неслись вдоль широкого Амура, между суровыми скалами, продували встречные деревеньки, засыпали снегом и лишь у могучих отрогов Хехцира запутывались в вековечных елях, сникали, вяли и пропадали совершенно. И тогда вставала над миром великая тишина, топкая, как опавшие снега. И тогда проглядывало среди редеющих туч мутное, далёкое солнце, и нестерпимо глазу начинал блистать снег, и вновь манящими казались далёкие, белоглавые вершины.
В один из таких дней Карысь колобком выкатился из дома, потоптался у калитки и по расчищенной отцом дорожке вышел на улицу. Никто ему не мешал, никто на него не шикал, так как мать и Верка были в школе, а отец уехал в город за лекарствами. И потому чувствовал себя Карысь просторно и восторженно.
Деревенька Карыся была прочно и основательно переметена громадными сугробами. И если шёл по улице человек, то он словно бы в прятки играл: появится на вершине сугроба, пропадёт, снова появится и снова исчезнет в сугроб-ном распадке. Но самый большой сугроб был у бабки Аксиньи. Это был даже не сугроб, а целая гора. Начиналась она с крыши и тянулась почти до конца огорода. Когда эта гора появилась впервые, бабку Аксинью откапывали всем селом. Откопали, и, к великому изумлению ребятишек, появился в их деревне самый настоящий тоннель. Кто-то из копальщиков шутливо сказал:
