Олешек - Цюрупа Эсфирь Яковлевна (книга жизни .TXT) 📗
— Не кто иной, как Валерка, — решила тётя Паня и сердито рубанула воздух большой красной рукой. — Он и сейчас здесь где-то вертится в доме, и дверью в умывалку стукнул он. Пусть, пусть мне только попадётся!
Тут Валерка как раз ей и попался. Не ожидая, что на террасе кто-нибудь есть, он толкнул дверь и с разлёту впрыгнул в кучу стружки.
Тётя Паня поднялась с места и мигом загородила ему выход.
— А, пожаловал, милок? Это зачем же ты на стенке свою фамилию написал?
Валерка шмыгнул глазами по исцарапанной стене.
«Дурак!» — беззвучно сказала ему стена.
— Это не моя фамилия, — обиженно пробурчал Валерка.
— Как же не твоя? — сердито гудела тётя Паня, и на толстых щеках её зажглись красные пятна. — Умным людям грамота нужна, чтобы книжки умные читать, бумаги умные писать. А тебе зачем? Стенки расписывать? Вот, любуйтесь, люди добрые, наковырял и поставил свою подпись: это я, мол, я, дурак, чужой труд испортил!
— Подумаешь, труд! Раз-два — можно всё закрасить! — сказал Валерка, исподлобья поглядывая на изуродованную стену.
— Чужими руками всё просто, барин, — негромко сказала Олешкина мама.
Щёки у тёти Пани вспыхнули ещё ярче, и она стала засучивать рукава.
— Ой, Варвара, — крикнула она громко, — держи меня, а то я этому бездельнику, барину, белоручке сейчас так уши надеру, что он век будет помнить!
Валерка покосился на большие красные руки тёти Пани и отступил от бригадира подальше. Но сзади его крепко взяла за плечи Олешкина мама. Валерка почувствовал, что он в плену.
Олешкина мама сказала:
— Не волнуй своё сердце, Паня. Ты уже пожилой человек, тебе расстраиваться вредно. Он мою работу испортил, так я с ним сама и совладаю. Иди, иди, Панечка…
«Иди, иди, — подумал Валерка. — Как проход освободишь, так я и удеру».
И, едва дверь за бригадиром закрылась, Валерка дёрнулся изо всех сил. Но маленькие руки Олешкиной мамы крепко держали его за плечи.
— Не спеши, — спокойно сказала она. У нас с тобой, барин, ещё дела не кончены.
— Нет у меня никаких дел, — пробурчал Валерка. — Я в школу опоздаю.
Олешкина мама поднесла к его носу свои часики.
— Считай, сколько тебе ещё до школы?
— Два часа, — с неохотой признал Валерка.
— То-то! — Она легонько подтолкнула его к верстаку. — Ну-ка, барин, наклонись, достань!
Валерка неохотно наклонился и выдвинул из-под верстака ведро с кистью и голубой краской.
— Закрашивай своё художество, — сказала Олешкина мама.
— А как? — спросил Валерка.
— Ты ж сказал: раз-два? Так, значит, и делай.
Валерка помешал в ведре, набрал побольше краски и понёс кисть к стене. Длинные голубые кляксы падали на пол, на золотистую и розовую стружку, стекали к нему на руки.
— Постой, — сказала Олешкина мама, — хоть ты и барин, а штанов вторых у тебя, наверное, нет. А ну надевай!
Она сняла с гвоздя забрызганную краской рабочую одежду — штаны и куртку. Валерка согласился без спора: всё-таки интересно надеть настоящую рабочую спецовку! Рукава и штаны пришлось, конечно, подвернуть чуть ли не наполовину. Ну ничего.
— Теперь крась!
Валерка шлёпнул мокрой кистью по стене — только брызги полетели. Он мазал буквы и так и этак, и сверху вниз, и справа налево, и буквы стали уже совсем голубые, как вся стена. Но и голубые они оставались видны, потому что он, Валерка, их глубоко выцарапал на стене острым куском кирпича.
— Что, не выходит «раз-два»? — спросила Олешкина мама.
— Не выходит, — признался Валерка.
— Тогда пошли. — Она взяла его за плечо и повела в дом.
Там уже закончился перерыв. Все маляры были на своих рабочих местах. Но Олешкина мама прошла мимо маляров, она ввела Валерку в большой зал, где, как показалось Валерке, никого не было.
— Павел Трофимович! — громко позвала она. — Будь другом, одолжи нам запасной соколок, мастерок да немного раствора.
— Надолго ли? — спросил откуда-то сверху Павел Трофимович.
Валерка увидел его. Старый штукатур стоял на подмостях под самым потолком и, высоко подняв голову, ловко и уверенно бросал на стену густой серый раствор. Тот послушно ложился на отвесную стену и держался на ней, как прибитый.
Валерка даже загляделся — так красиво и быстро работал штукатур.
— Надолго ли, спрашиваю, — опять произнёс Павел Трофимович, не отрываясь от работы. — А то скоро Николай, мой подручный, вернётся.
— Постараемся побыстрей, — ответила Олешкина мама.
— Ну, раз постараетесь, тогда берите, — разрешил Павел Трофимович. — Получай, парень! — Он встал на колено, наклонился с подмостей и улыбнулся Валерке всем своим забрызганным мелом лицом. — Держи! — Павел Трофимович спустил Валерке железный совочек. — Вот тебе мастерок, главный штукатурный инструмент. — Протянул квадратную толстую доску на круглой ручке. — А вот тебе соколок. Да ещё возьми полутёрку, без неё тонкая работа не выйдет, — и отдал длинную дощечку с длинной рукояткой.
Полутёрку эту взяла Олешкина мама, потому что рук у Валерки не хватило.
— Набирай раствор. Я, что ли, буду за тебя набирать? — сказала она.
Валерка молча взял соколок за деревянную ручку и мастерком положил на него горку густого серого раствора.
— А теперь пойдём на наше рабочее место!
Они вышли на террасу, и голубые буквы сразу бросились Валерке в глаза. «Дурак», — сказали они.
Валерка подошёл к ним поближе и с размаху бросил горсть раствора. Но раствор, густой и тяжёлый, пополз вниз и обвалился на пол, в стружку.
— Да разве так? — сказала Олешкина мама. — На всё своя наука. Становись боком, вот так. Сокол держи в левой руке, вот так, а правой мастерком набирай, да лишку не бери, аккуратно, с расчётом. И бросай, вот так!
Валерка, приоткрыв рот, смотрел, как быстро и точно работают маленькие руки Олешкиной мамы. Она передала ему мастерок:
— Сам, барин, делай, сам! Я за тебя работать не стану!
Голос у неё был насмешливый, а руки её тем временем заботливо пристраивали в руке Валерки сокол, поворачивали Валерку нужным боком к стене, помогали его мастерку набрать сколько нужно раствора.
— Кидай, барин!
Валерка задержал дыхание, сжал губы, напрягся и — бросил. Он постарался бросить точно так, как Олешкина мама, точно так, как Павел Трофимович. Раствор ударился в стену, но не отскочил, не пополз, а разом накрыл всю букву «Д» — от низа до верха, будто её и не было. Валерка кинул ещё раз и накрыл букву «У».
— Право слово, ничего, — похвалила Олешкина мама. Она взяла полутёрку, ровно-ровно разогнала раствор по стене, разгладила его, уравняла. — Дальше всё сам будешь делать, — сказала она. И забыла… забыла на этот раз прибавить ненавистное Валерке обидное слово «барин».
И тогда Валеркины щеки вдруг порозовели. Он выпрямился, стал, высоко закинув голову, как стоял на лесах штукатур Павел Трофимович, и начал быстро и смело кидать раствор на стену. Крепко вцепившись двумя руками в полутёрку, он затёр стену, почти совсем ровно. И тогда бросился к ведру и схватился за голубую кисть.
— Постой! — крикнула Олешкина мама и рассмеялась. — Красить по мокрому нельзя. Красить приходи завтра, когда подсохнет. С вечера чтоб приготовил уроки, понял? А утром придёшь!
— Да не придёт он, Варвара, что ты! — усмехнулась тётя Паня, когда Олешкина мама вернулась на подмости и взялась за работу. — Не придёт!
