Приз за характер - Иванова Вера (книги хорошего качества txt) 📗
– Из-за паспорта?
– Ну да. Когда четырнадцать стукнет. Предки хотят сопровождать, но теперь-то я уж точно их не допущу. А докторша – это та самая тетка?
– Угу. Представляешь, что я почувствовала, когда увидела ее! Чуть снова не заболела.
– Жесть. А малиновые колготки – это которые на почте?
– Ага. – Ой, как же хорошо, что в темноте не видно пунцовых щек!
– А зачем они тебе ваще понадобились?
– Но это же как у Вагановой! У Палитры, модель такая есть… Она у меня на аве!
– А! А зачем она тебе? Кукла раскрашенная.
Варя задохнулась от возмущения. Но следующая фраза Родиона заставила ее затрепетать:
– Ты в сто раз лучше.
Оба замолчали. Снова стал слышен серебристый шорох снежинок. Два мобильника лежали рядом и светились, как светлячки. Варя подумала, что Родион уснул, но он прервал молчание:
– Ты – первая девчонка, которая добавилась мне в друзья.
– Правда? А как же Рябова?
– Я сам к ней добавлялся.
– И что? – Варя почувствовала укол ревности.
– Отказала.
Странно!
– Когда это было?
– Год назад.
– А! Тогда понятно.
Последовавшую паузу снова прервал Родион:
– А песня? Ты сочинила?
– Ну да!
– А на конкурс отправила?
– Нет.
– Почему?
– Не успела. Не знала, как мелодию перегнать в комп. Пока разбиралась, там все закончилось.
– Жаль. Столько усилий.
– Ага. И неприятностей.
– Споешь? У меня гитара есть за шкафом.
– Да я не очень играю, – замялась Варя.
Гитара оказалась старенькой и расстроенной. Тихонько мыча про себя, Варя кое-как настроила ее, взяла несколько аккордов. Звук вышел сочным, ясным – струны оказались неожиданно хорошими.
Она наскоро прошептала молитву, набрала в грудь воздуху и запела.
Раньше она и представить не могла бы, что первое публичное выступление пройдет вот так, в темноте, в доме самого дорогого человека. Если бы она готовилась и репетировала, то непременно провалилась бы: от стеснения забыла бы и слова, и мелодию. Да и голос бы пропал! Теперь же как будто ангелы парили над ней, давая силу и уверенность.
запела она, сразу же погрузившись в волшебную ауру мелодии.
Она пела для Родиона. Все остальное было неважно. Самое потаенное, что было на душе, изливалось в этой песне. Нежные, несмелые, как ростки подснежников, чувства, робкая надежда на ответное понимание – и пронзительное ощущение невероятного счастья оттого, что он рядом. Даже голос стал другим – мягким, бархатистым, вибрирующим.
Она и сама не ожидала, что выйдет так здорово! Ко всему прочему ни разу не сбилась, не забыла слов, не сфальшивила. И песня показалась необычной, незнакомой – как будто не она написала, а кто-то другой!
– Ужас, – прошептал Родион, когда растаял последний звук. – Никогда не думал, что можно так плохо петь.
Она вздрогнула, как от удара, взглянула на него растерянно, ошеломленно – его глаза блеснули в темноте, приближаясь. Она замерла, потом потянулась навстречу…
…Резкий звук звонка прорезал тишину, отбросил их друг от друга.
– Кто это? Опять доктор? – испуганно прошептала Варя.
– Не знаю! Я вроде никого не жду, – растерялся Родион.
Открывать пошел он сам. Варя сидела в комнате, прислушиваясь к доносящимся из коридора звукам. Щелканье замка, громкие голоса – Родиона и какой-то девчонки. Вначале она не узнала ее, но потом поняла и похолодела: это была Света Рябова.
А дальше события начали развиваться со стремительной быстротой. До Вари донеслось:
– Свет, чего пришла? Я болею.
– Потому и пришла! Навестить. Ты, наверное, скучаешь тут один, бедненький… Ой, так у вас света нет? Вот здорово! Как раз то, что надо.
– Свет, отстань. Остынь. Надень маску, а то заразишься. У меня температура.
– Ну хорошо-хорошо-хорошо! Но только сначала я получу то, ради чего пропилила полгорода.
– Свет, я на полном серьезе. Отойди, или я за себя не ручаюсь. И верни мне маску.
– Родик, ты такой лапочка в этом намордничке… И когда сердишься… Вот только маску я так сразу не отдам. Ее еще надо заслужить…
А потом… Потом… При воспоминании о том, что последовало, у Вари долго еще разрывалось и ныло сердце. Сердитое ворчание Родиона был прервано звуком короткой борьбы и отчетливого поцелуя.
Варя зашаталась, как будто пол вышибло из-под ног. В глазах потемнело – хотя куда уж темнее! – и если бы она стояла, то упала бы. А потом хлынули слезы, отовсюду, ручьями – из глаз, носа, чуть ли не из ушей, и главной задачей стало стиснуть зубы, давиться, размазывать слезы по щекам и сдерживаться изо всех сил, чтобы ни единым звуком не выдать свое присутствие.
К счастью, парочка ушла на кухню. Как только голоса затихли, Варя ухватилась за стул, медленно встала, взяла со стола мобильник и, с трудом волоча ноги, двинулась к выходу.
Она чувствовала себя так, словно гигантский вампир высосал всю ее жизненную силу.
Она не помнила, как вошла в лифт, спустилась вниз, вышла на улицу. Она сосредоточилась лишь на том, чтобы не упасть – мир кружился вокруг, норовя ударить побольнее – то дверью подъезда, то ступенькой, то веткой, – и запомнила только, как выключила мобильник и отрезала – все. Больше ни за что и никогда. Должна же у человека быть гордость, в конце концов.
На это решение ушли остатки сил. На автопилоте поплелась домой. Скорее, скорее, забиться в свою конуру, спрятаться, отсидеться, зализать раны… Дома и стены помогают.
Войдя в квартиру, обессиленно прислонилась к стене. Нет, стены не работают. Что же это такое? Как жить дальше?
Осталось одно, только одно на свете средство, которое реально могло утешить. Компьютер. Интернет. Она должна добраться до «ЖЖ».
Кошачий хвост
с синей стрелкой
Дома все еще никого не было. Ключ от «запретной комнаты» лежал на месте. Замок открылся с первой попытки – словно понимал и сочувствовал, – и через несколько минут «Реймонт Обви» был в сети.
Первое, что он сделал, – открыл блог. А дальше в отчаянии написал: «Все кончено. Надежды и мечты в руинах. Моя любовь трижды предала меня. Один раз – на почте. Второй – в музее. Третий – только что у себя дома. Не знаю, как мне дальше жить…»
Но на этих словах юный писатель вдруг отвлекся, и пальцы сами собой отстучали:
«И ради этой любви я попрошайничал в переходе!»
Дальше история путешествия в Юров полилась сама собой, как будто писала не Варя, а кто-то другой. Но ведь это и была не Варя, а Реймонт Обви, и то, что никогда бы не отважилась выложить для всех она сама, у него получалось без проблем. Эта игра была захватывающей и великолепной. Запреты, блоки, комплексы сметены и забыты. Мысли прилетали ниоткуда и тут же облекались в слова, свободно, легко, красиво. Это был другой мир, и Варя полностью погрузилась в него – до такой степени, что забыла даже о жгучих любовных страданиях…
И не услышала, как открылась входная дверь.
Она очнулась лишь от грозного окрика отца:
– Как ты сюда попала? Кто тебе позволил зайти в запретную комнату?
Ошарашенная, все еще витающая в виртуале, Варя обернулась…
Родители и учитель Лев Леонидович стояли на пороге. Они выглядели, как разъяренные смерчи, готовые вот-вот объединиться и обрушиться на Варину голову.
Время остановилось. Реал сгустился вокруг Вари подобно грозовой туче, и спрятаться от стихии было некуда.
– Тут… тут было открыто, и я подумала, что можно, – на ходу соврала она, успев нажать кнопку выхода.
Отец промолчал, но вступила мама.
– Почему я ничего не знаю про родительское собрание?! – взвился ее сердитый голос.
– Но… Я… – осипшая Варя не могла выдавить ни слова.
