Белые птицы детства - Сукачев Вячеслав Викторович (читать полную версию книги .txt) 📗
— Минуточку,—Фёдор Лукич сильно машет белыми бровями.
— Нет уж, вы хотели ещё, так слушайте. (Карысь не много пугается голоса отца и начинает ненавидеть Фёдора Лукича.) Какой упитанности молодняк мы сдали на комбинат и какой оставили? Какая упитанность в племенном стаде?
— Эти вопросы вы должны были решать с дирекцией совхоза.
— Дирекции совхоза нужен план, и они его сделали за счёт молодняка.
— Гм... Виктор Фёдорович, давайте будем говорить так...
Но тут отец вспоминает о Карысе, поворачивается к нему и просит:
— Серёжа, сходи-ка посмотри, что там Серко делает?
Карысь сползает с дивана, недовольно смотрит на дядьку с бровями и выходит из комнаты. Теперь уже ничто не нравится ему в лечебнице, и он торопливо пробегает коридор, распахивает дверь на улицу и оказывается на высоком крыльце. Серко спокойно стоит у коновязи, но когда Карысь появляется на крыльце, поворачивает к нему голову и легонько, одними губами, ржёт. И Карысю необычайно радостно становится при виде Серка, и уже поскорее хочется домой, и он бежит к лошади, и Серко опять тихонько ржёт ему навстречу. Карысь осторожно отдирает с его нижней губы намёрзшую сосульку, а потом прижимается к этой губе щекой и сладко закрывает глаза.
Совсем тепло. Даже ноги в тулуп они теперь не закутывают. Серко охотно бежит домой, и отец, бросив вожжи в передок кошёвки, о чём-то долго думает. Ветви елей проплывают низко над головой, какая-то серая птица торопится улететь подальше, тонко скрипят полозья, и аппетитно отфыркивается Серко.
Карысь сосредоточенно смотрит в тайгу. Его удивляет и завораживает белое с зелёным и ещё синее — над ними. Негромко рябит в глазах, и Карысю хочется пешком пройти но тайге, встать на тот вон пенёк и посмотреть за вон те деревья. Но кошёвка катится и катится, скрипят полозья, и молчит отец.
Вдоль дороги, а то и прямо на дороге, растёт много пеньков, и Карысь с тревогой думает о том, где они будут ездить, когда пеньки вырастут в большие деревья. Наконец Карысь устаёт молчать и вкрадчиво спрашивает:
— Па, ты ещё сердитый?
— Сердитый,— кивает отец головой.
— Хватит, а, пап,—просит Карысь,—мне скучно одному.
— Ну, раз ты об этом просишь, я уже не сердитый.— Отец смотрит на Карыся и улыбается.
— Дяденька плохой,—категорично заявляет Карысь.
— Ты это о ком? — не сразу догадывается отец и, устраиваясь поудобнее в кошёвке, немного прижимает Карыся.
— Дяденька с бровями,—поясняет Карысь и тоже начинает возиться в кошёвке, отвоёвывая своё законное пространство.
— Да? — Отец задумывается.—А как ты об этом узнал?
— Узнал.
— Как же?
— Он на тебя кричал.
— Разве? — Отец удивляется и внимательно смотрит на Карыся.— А я вот что-то этого не заметил. Странно. А как он кричал, ты не помнишь?
Карысь улавливает в голосе отца иронию и, немного смутившись, поправляется:
— Громко говорил.
— А ты никогда громко не говоришь?
— Говорю,— вздыхает Карысь.
— Ты тоже плохой?
Карысь растерялся и спросил:
— Па, кто это летит?
— Голубь. Тебе, Серёжа, пока ещё рано судить взрослых людей по разговорам.
— А разве голуби так далеко улетают? — Карысь краснеет и трёт рукавицей нос.
— Это дикий голубь. И вообще, Серёжа, надо как можно реже называть людей плохими. Пусть это будут взрослые или твои товарищи, всё равно. Договорились?
— Договорились,— тихо отвечает Карысь.
Теперь дома все. Мать, отец, Вера и он, Карысь. Верка говорит:
— Папа, зря ты Карыся брал с собой. Он опять сказку не хочет слушать.
— А ты...— начинает Карысь, но мать строго перебивает его:
— Вера, у него есть имя. И чтобы я этого больше не слышала.
Вопрос о сказках снимается, и Карысь торжествующе смотрит на сестру.
— Серёжа! — Голос у матери теплеет, она откладывает вилку и гладит Карыся по голове.— Когда ты завтра проснёшься, тебе будет уже семь лет.
— Да? — удивлённо поднимает голову отец, и мать укоризненно смотрит на него.
Карысь не сразу понимает всю важность предстоящего события, а поняв, начинает так много и беспорядочно суетиться за столом, так часто задавать вопросы, что мать вынуждена сделать ему замечание.
В постель Карысь ложится с твёрдо определившейся целью — не спать. Ни в коем случае не спать! Он слышит, как напоследок зубрит урок Верка, а потом прячет книгу под подушку и засыпает. Он слышит, как укладываются спать отец и мать, потом — как они уже спят. Всё это он слышит и — не спит. Ему даже и не хочется спать.
Когда в доме стихает, приходят звуки с улицы. Легонько поскрипывает ставня, упала и со звоном разбилась сосулька, тихо подвывает в трубе, хрустит и ломается снег под чьими-то шагами.
«Теперь уже скоро»,—думает Карысь, нетерпеливо ворочаясь в постели. Но вот, по подсчётам Карыся, и «скоро» уже прошло, а он ничего не чувствует. Он настороженно щупает руки, ноги, но, кажется, всё остаётся прежним. «Рано ещё»,—предполагает Карысь и опять терпеливо ждёт того момента, когда ему станет семь лет. Наконец он не выдерживает, тихонько выскальзывает из-под одеяла, берёт с комода зеркало и пробирается на кухню. Там Карысь включает свет и с любопытством начинает изучать себя в зеркале. Он ждал, что увидит мужественное, взрослое лицо, широкие плечи, но, увы, на него смотрел из зеркала прежний Карысь.
Обиженный Карысь вновь ложится в постель и вновь начинает ждать. Но ждать становится всё труднее, глаза слипаются, тело словно бы приподнимается над постелью и плывёт, плывёт куда-то по воздуху. Карысь напрягается, открывает глаза, но он уже спит, спит тем сладостным, мальчишеским сном, когда во сне летают и во сне растут. Он спит, так и не застав тот неуловимый момент, когда ему стало семь лет.
НА ЛЬДИНЕ
Это утро было особенным и запомнилось Карысю на долгие годы. Он проснулся внезапно, рывком, как почти никогда не просыпаются дети, и сразу же сел в постели. Он сел в постели и с удивлением услышал, как торопливо и гулко бьётся его сердце, как холодно становится в животе и как суетливо и щекотно бегают маленькие мураши под кожей на спине. Карысь закрыл и вновь открыл глаза, пошевелил пальцами и спустил ноги с кровати.
В доме было пусто и осторожно. Сквозь плотно задёрнутые разноцветные шторки в комнату слабо пробивался сине-зелёно-оранжевый свет, который напоминал Карысю почти забытые впечатления от ныряния под воду с открытыми глазами. Но ныряние — это когда, это летом ещё будет, а теперь... У Карыся сладко замерло сердце, он босиком прошлёпал к окну, отдёрнул шторку и, навалившись локтями на подоконник, посмотрел в сторону Амура. Серый, с синими промывами луж, взбугрившейся санной дорогой, студенисто оплывшими торосами, лёд был не похож сам на себя. Он показался Карысю беззащитно слабым и жалким. Другое дело — осенью, вот тогда лёд так лёд: голубой, упругий, со множеством таинственных трещинок и пузырьков, хрустящий и холодный. Однако разочарование Карыся было почти секундным, почти никакого следа в нём не оставившим, и потому в следующую минуту он уже одевался, с восторгом думая о предстоящей вылазке на Амур. Он уже видел, как выбегает со двора, перепрыгивает лужу, несётся мимо огорода, кубарем скатывается с крутого берега и... И именно в этот момент в комнату вошёл отец. Он удивлённо оглядел всклокоченного, ещё белого после сна Карыся, неправильно надетые валенки с калошами, шапку в руке и шарф в кармане, потом неопределённо хмыкнул, потом весело сказал:
— Ты, конечно, прежде всего умылся, почистил зубы, заправил свою постель, поел и теперь решил погулять?
Карысь зачем-то надел шапку и вздохнул.
— Ого.—Отец оглядел кухонный стол.—Да ты и посуду после себя помыл. Ну, брат, ты делаешь успехи, просто поразительные успехи.
Карысь снял шапку и начал разуваться, изо всех сил стараясь не встречаться с глазами отца. Он снял курточку, молча пошёл в горницу и застелил постель. Потом, подставив маленькую скамеечку и встав на неё, решительно поддел сосок умывальника и отчаянно потонул глазами в мокрых ладонях.
