Когда я был вожатым - Богданов Николай Владимирович (книги онлайн читать бесплатно .TXT) 📗
И, когда все это было готово, навели «ажур». А именно: обозначили территорию лагеря декоративным забором из ивовых прутьев, ошкурив их и воткнув дужками. А в центре окружили такими же дужками, только мелкими, клумбу, в которую высадили осторожно выкопанные с землей полевые цветы.
— Цветы
— первый признак культурного жилья! — говорил Аркадий, отирая трудовой пот и довольно оглядывая результаты нашего творения.
Из нескольких длинных орешин, воткнув их покрепче в землю, сплели арку, над которой решили повесить плакат «Добро пожаловать».
— Удивить
— победить, — говорил Аркадий. — И знаете, чем мы удивим еще пап и мам: тем, что отлично воспитываем малыша приемыша. Мы потрясем их невиданной церемонией: в торжественной обстановке дадим ему имя и звание. Устроим пионерские крестины! Только надо это прорепетировать.
И тут же, поймав в свои объятия шустрого и верткого кроху, тискал его и спрашивал:
— Ну, какое же имя ты себе выберешь? Октябрь? Май?
— Май.
— А почему?
— Он теплый.
— Чудак, сколько раз я тебе говорил
— отвечать надо так: я хочу называться в честь Первомая!
Совершенно сразить наших гостей мы решили роскошным обедом
— ухой из свежей рыбы и жареными карасями.
Иван Данилыч притащил свой старенький бредень и уверял, что в луговых озерах этих глупых карасей видимо-невидимо. Стоит только протащить разок-другой бредень
— и вот тебе воз рыбы.
Звено «Красная Роза» усердно чинило бредень всеми имеющимися у нас нитками.
Звено «Спартак», как самое сильное, несло охрану вишневого сада, чтобы деревенские мальчишки не оборвали первый сбор. Угощение родителей первыми вишнями входило в наш план «удивить
— победить».
Котов и Шариков отправились чинить-паять старые ведра, кастрюли, умывальники. С ними на фуражировку отправился и Аркадий за «старшого», чтобы ребят не обидели.
Они имели задание добыть для карасей сметаны
— ведь известно, что карась любит жариться в сметане.
Маргарита и Франтик, который, оказывается, в прошлом году все лето продавал газеты на улицах Москвы, отправились попробовать, пойдут ли книжки Мириманова.
Со мной в лагере работали, наводя «ажур», ребята из звена имени Либкнехта, оставшиеся без своего звеньевого.
И, как всегда, в «орлином гнезде» сидел дежурный, наш «впередсмотрящий», который должен был все видеть и обо всем предупреждать.
Это сооружение на старом дубе, выросшем на опушке парка и вот уже лет сто ведущем борьбу с непогодами и ветрами в одиночку, сделали сами ребята. По их уверению, когда-то на нем было орлиное гнездо, о чем свидетельствовали засохшие на вершине ветви. Они сплели из ивовых прутьев, устелив сеном, довольно крепкое сооружение и уверили меня в необходимости держать там постоянную стражу.
В нем любил сидеть Франтик и петь песни по-польски. Это он проделывал, когда оставался один. Он обожал этот уединенный пост. На высоте, в «орлином гнезде», по его уверению, ему приходили самые замечательные фантазии. И это было интересней всего.
Сегодня в гнезде дежурил кто-то из ребят звена имени Либкнехта.
А напротив, на обрывистом берегу ручья, сидел наш враг
— батрак Васька и дразнился. Он так надоел, что никто уже не обращал внимания на его глупые и мерзкие слова. Это его доводило до исступления. Кричал он до хрипоты.
Аркадий тоже вначале возмутился
— хотел догнать и вздуть его. Потом решил «зайти с тыла», сесть рядком и распропагандировать, как солдата-бедняка, оказавшегося по глупости в белой армии. Потом плюнул ладно, самому надоест, устанет
— перестанет.
А сегодня, послушав хриплые Васькины выкрики: «Эй вы, голопузые, бесстыжие, краснорожие!», «Кресты поснимали
— красные тряпки повязали. Черти вас будут за них хватать, в кипящую смолу мордами макать…»
— и прочие самые непотребные слова, Аркадий сказал:
— А все-таки надо эту проблему решить. Приедут родители, начнется у нас смотр, все честь по чести, а он вдруг с того берега и начнет шпарить… А? Что получится? Чепе, чрезвычайное происшествие, выражаясь военной терминологией!
Проблема решилась весьма неожиданным образом.
Васька вдруг примолк. Я это не сразу заметил. Мне только показалось, что в природе что-то изменилось к лучшему. Стал слышней милый треск кузнечиков в траве.
Наступил какой-то покой. Я даже огляделся и заметил, как в жаркой тишине летнего дня таинственно возникают на дорогах пыльные вихри.
«Значит, время
— полдень, — еще подумал я, по деревенской примете. Пора бы искупаться».
И в это время из «орлиного гнезда» раздался сигнал тревоги. Часовой изо всех сил заколотил в звонкий кусочек рессоры.
«Ну, кто-то тонет. Наверное, опять Рая». Ноги сами вынесли меня к реке. Нет, никаких признаков. И тут я вспомнил, что в последнее время она вместе с Катей-большой и Маргаритой-Матреной стала купаться не в реке, а в маленьком ручье, пробиравшемся извилистыми оврагами к Москве-реке недалеко от старого парка. Берега его были покрыты зарослями ивняка и ольхи. Кое-где встречались неглубокие омутки и быстрые перепады с говорливой водой.
Вот здесь и стали уединяться для купания три пионерки. Им нравилось барахтаться в мелком ручье, запруживать его своими телами и скатываться с переката в омутки под напором собравшейся за спиной воды.
Утонуть можно было только в устье ручья, где при впадении в реку образовался глубокий омут. Туда и понесли меня ноги.
Но на бегу я заметил другое: какую-то борьбу и крики на выкошенной недавно лужайке за ручьем. Какой-то большой парень бил пионера…
Парень колотил пионера наотмашь, тот падал. Парень пытался бежать, но пионер хватал его за ноги… Одной рукой верзила держал кучу какой-то материи, а другой норовил стукнуть как следует нашего храбреца, тащил его за собой на одной ноге, как гирю, отцеплял и не мог отцепить, снова волочил по колючей кошенине. У пионера задралась рубашка. Парень брыкал его ногой, но он не отцеплялся…
Наверное, парень украл у нас что-нибудь ценное.
Я переменил направление. На дороге увидел пасущихся лошадей, быстро снял веревочные путы с какого-то коня, привычно взнуздал его этими путами и, вскочив на спину, пришпорил пятками.
Конек, привыкший к подобному обращению, резво помчался.
И я явился на поле боя с неожиданной для противников быстротой
— в тот самый момент, когда отвратительный верзила замахнулся на пионера ногой, норовя ударить в лицо.
Мой удар опередил подлеца. Он докатился в одну сторону, прочь полетели в другую юбки, кофты, трусики и полотенца… К моему неописуемому удивлению, это оказался Васька. Значит, от ругани он перешел к действию.
Кто же остановил его, вцепившись, как репей?
Я поднял с земли пионера, и передо мной предстал Игорь. Но в каком виде! Нос разбит. Один глаз заплыл.
Волосы запорошены землей. На лице ссадины. А живот
— словно его кошки драли
— до крови поцарапан на скошенном лугу, по которому тащил его Васька.
— Он наших девчат салил! Кидал в них грязью, не давал вылезти. Сидел на одежах… Говорит: танцуйте голышом. Девчата
— плакать, а он схватил платья
— и бежать!
Я шел мимо, увидел
— и к нему, — докладывал Игорь, сгоряча не ощущая боли от царапин, ссадин, синяков и шишек.
Все свои раны он прочувствовал лишь потом, когда мы мазали ему живот йодом, а к синякам и шишкам прикладывали холодные примочки.
— Вожатый, я стойкий? Верно, ведь я очень стойкий?
Больно, а я не плачу, — говорил он, смахивая слезы и морщась.
— Откуда ты взялся на том берегу?
— А я с эстафетой бежал, с фуражировки. Командир сообщает, что они заночуют. Так обстановка требует.
Когда вы добудете карасей, они явятся со сметаной.
К вечеру у Игоря поднялась температура. А наутро один глаз совсем закрылся ужасной опухолью фиолетового цвета. И это было накануне воскресенья, рокового родительского дня.
