Дроздово поле, или Ваня Житный на войне - Кунгурцева Вероника Юрьевна (книги полностью txt) 📗
Ваня Житный шипел на Шишка: дескать, ты сначала делаешь, а после думаешь, вот теперь пешочком придется топать до Приштины-то!
— Ничего, — отвечал несколько смущенный домовой, — я, бывалоча, и до Берлина пешочком доходил!
Яна Божич, как обычно, ехала на Златыгорке. Цыганка Гордана шагала рядом и радовалась: вот как хорошо, можно корову продать да заработать! Обомлевший мальчик закричал, чтоб она даже не думала об этом! Корова эта не продается! Гордана пожала плечами: чего, мол, так орать, не продается — так не продается…
А Ваня, дернув Шишка за рукав, чтоб приотстал, принялся просить: ну-ка, сейчас же расколдовывай Росицу, а то греха не оберешься, вон цыганка уже положила на корову глаз, да и морока одна с этой коровой…
— Я и рад бы — да не могу! — отрезал домовик, и, вздыхая, продолжил, дескать, он уж сам сто раз пожалел о содеянном, да что поделаешь: слово — не воробей…
— Заколдовать-то сумел… — укорял Ваня.
— Сумел, — соглашался Шишок. — Звезды так сошлись. Пожелание аккурат в нужный момент угодило. Для всего на свете есть свое время — это было время коровьего заклятья! Атеперь момента для отмены пожеланья сто лет можно ждать — и не дождаться. А, с другой стороны, может и через час оно наступит, попробуй тут попади!
— С заклятьем-то попал! — опять укорил мальчик.
— Да, — самодовольно согласился домовик, — попал!
— Вот и тут попади!
— Ну не могу же я каждую минуту, как попугай, обратное пожеланье бормотать, это несерьезно! — сердился Шишок.
Ваня закричал:
— А это серьезно: ждать, когда ее первый встречный поцелует?! Были бы мы сейчас в Индии — так был бы хоть какой-то шанс! Там корова — священное животное, авось какой-нибудь кришнаит решился бы Росицу поцеловать, а тут надеяться не на кого… — и Ване в голову пришла новая идея: — А, может, мне притвориться первым встречным? Хотя, конечно, целовать сейчас Росицу Брегович… бр-р…
— Не, не пойдет, — вздохнул Шишок. — Настоящий первый встречный не должен знать о том, что корова изнутри человек. И просить кого-то о поцелуе тоже нельзя — так заклятье не снимешь!
— Тьфу! — от души сплюнул мальчик.
Дорога спустилась к реке, а мост через нее был разрушен: превратился в два крутых асфальтовых склона, с рядами фонарей посередке, между новообразованными «горами» струилась, сердито бурля, водотеча.
У оборвавшейся дороги скопился разномастный транспорт. От водителей они узнали, что во время бомбежки по мосту катил автобус — и большинство пассажиров погибло. А несколько разогнавшихся машин скатились в воду, кто-то сумел выплыть, кто-то пошел на корм рыбам…
Водилы, глядя на водотечину, говорили меж собой: дескать, придется в объезд ехать, там дальше есть старый деревянный мост, так его, де, пока не разбомбили. Шишок по привычке ткнул Росицу в бок: мол, смотри, гражданка мира, чего с твоей страной творят… Но потом вспомнил, что говорит с коровой, и тяжко вздохнул.
Решили сделать привал. Расселись в стороне от моста, на цветущем склоне, и достали припасы. А Яна Божич, подкрепившись, стала просить молока. Ваня сказал, что у них нет молока, пускай потерпит до города, там купят, но девочка указала пальцем на корову, дескать, пускай она даст молока… Подоить ее надо! Ваня против воли покосился, есть ли у коровы вымя… А Шишок, со знанием дела, отвечал девчонке:
— Наша корова молодая, яловая, у нее нет молока!
— Ну да, — обрадовался Ваня, — теленочка же у нее нет, значит, и молока быть не может…
Яна удивилась, дескать, она думала, что у коров всегда есть молоко, что они для того и существуют, чтобы давать молоко, а иначе — зачем же они тогда нужны…
Цыганка покачала головой, вот, мол, городские дети-то: никакого соображенья, драть их надо, как Сидоровых коз. Отдали бы девчонку ей на воспитанье, она бы живо ее научила всему, чему надо, а чему не надо — не учила бы.
Златыгорка с Яной спустились к реке — умыться, Гордана, конечно, потащилась за ними. И пташки полетели следом, водицы, де, попьем. Когда вернулись, девочка похвалилась, что они в ледяной воде ноги мочили…
— Ну и молодцы, — сказал, думая о своем, Ваня. Его пугало, что не найдут они лешака в этих чужих гористых лесах, в чужих городах да селах.
Чтобы выйти на дорогу, ведущую к деревянному мосту, решили сократить путь, и пока выбились на проселок, совсем замучались с коровой. Оказалось, что комолая корова, так же, как Росица Брегович, близорука — без очков ничего не видит, через раз натыкается на кусты и деревья, запинается о сучья и пни, одно хорошо: что четыре ноги устойчивее двух, хоть не падает! Теперь стало понятно, почему коровушка так плелась — видать, каждый раз глядела, куда ступить. А как стемнело — и вовсе стало невмоготу: корова была слепа, как рок, и норовила сшибить всякого (хорошо, что без рогов забодать не могла), и то и дело норовила свернуть в обрыв. Пришлось подсвечивать ей путь фонариком — Ваня понял, что, кроме всего прочего, Росица Брегович страдала куриной слепотой.
Наконец перешли по целому мосту на ту сторону и уже в полной темноте свернули на жиденький огонек какого-то жилища, постучались в ворота и попросились переночевать, дескать, с нами ребенок, пустите, люди добрые, сколь времени не спавши… Про цыганку и корову решено было умолчать. Но они сами о себе напомнили…
Впрочем, старик-хозяин, вышедший на крики, ничему не удивлялся, дескать, нынче беженцев полно: а цыгане, коровы ли — ему все равно. Лишь бы не шиптары… По-сербски, дескать, говорите — и ладно, значит, свои… Ночуйте, только вповалку придется, кроватей на всех не хватит, свою лежанку он девочке с маткой уступит — за матку старик принял Златыгорку, которая держала на руках спящего ребенка. Ну а коровку, мол, в хлев поставьте — у него там своя Буренка имеется, вот пускай и ночуют вдвоем, сенца он подбросит…
Тут Росица Брегович бросила на Ваню такой взгляд, что мальчику неловко стало, и он шепнул в мягкое ухо коровушки, что в первом же «Макдоналдсе» купит ей гамбургеров, будут у нее полны ясли любимой еды. А пока, де, накормлю тебя хлебцем, мяконький, вкусный…
Старый Ненад, бросая на пол какие-то одеяла, бормотал: электричества-то нет после бомбежек, так не обессудьте уж… Они вдвоем на все село остались: он да Буренка, а больше никого…
— Остальные от бомбежек убегли?! — полуутвердительно спрашивал Шишок.
— Да не-ет, еще раньше шиптары всех повыгребли, кого ведь как… А с шиптарами после полиция разобралась.
Все улеглись, пристроив маленькую Яну в середку, в тепло, а старик долго еще бормотал в соседней комнате, в приоткрытую дверь было слыхать:
— Только эти, бомбардировщики-то, покоя не дают, шныряют в тучах: туда-сюда, туда-сюда, все чего-то ищут, а чего? А кого? Летите, мол, к себе домой, не-ет… А внутри самолетов-то — малые чертенята в беретках! Они играть любят, рушить все. Их большие шлют. Учитесь, мол, как надо, на людском племени, после ведь с небесным воинством воевать придется — вот и учатся… Ох-хо-хонюшки!
Утром, поблагодарив старика за приют, по безжизненной деревеньке двинулись прочь. Странно было видеть цветущие сады, посреди которых стояли пустые дома с выбитыми стеклами и скрипучими дверями, ими ветер играл — то открывал их, то закрывал. Боязно было за деда, звали его с собой — но тот не согласился, дескать, тут родился — тут и помру, куда уж бежать-то, от себя не уйдешь.
Старый Ненад в кацавейке, опираясь на кизиловую клюку, долго стоял у ворот и махал им вслед смешной старой шляпой с синим перышком. Соловейко уверял, что перо на шляпе павлинье, а жаворлёночек противоречил, нет, дескать, это перышко птицы Алконост.
Глава 10
Гранд-отель
На попутном тракторе доехали до какого-то безвестного городка — корову общими усилиями погрузили в прицеп. Тракторист, вздыхая, согласился везти коровенку, дескать, ну ладно, не оставлять ведь животину — ее тут, как пить дать, пришьют.
В городишке купили жратвы, и, по настоянию Яны Божич, колокольчик для коровы. Когда проходили мимо «Оптики», Ваня спросил у домовика, дескать, очки Росицы не потерял еще? Шишок показал — вот они. Ваня внимательно поглядел: маловаты будут! Домовик понял его с полуслова, они заскочили в очковое заведение, а остальная команда осталась на улице сторожить комолую корову. Шишок протянул приемщице очки Росицы Брегович, дескать, нам бы с такими же стеклами — но только самого большого размера.
