История Мурочки - Шиль Софья Николаевна (читать книги .TXT) 📗
VI
Дела и делишки
За месяц до Рождества во второй класс поступила новая ученица — Грачева.
Она не растерялась, как Мурочка, не ходила точно пришибленная, а сразу примкнула к соседкам, которых дала ей судьба. Ее посадили нa первую парту по причине её малого роста; там она и осталась.
Первая лавочка с самого начала года находилась в натянутых отношениях к компании Валентины.
Там сидели: Софронович, Костырина, дочь известного писателя, и Андриевская, у которой дома были учителя и гувернантки; она относилась к гимназии свысока, а к гимназисткам — небрежно.
Вера Софронович зубрила уроки с великим усердием, знала все выученное и считала себя поэтому первой ученицей. Она заискивала немного перед своими соседками; на прочих смотрела презрительно.
Андриевская, холеная, как тепличное растение, опаздывала на уроки, а некоторые и вовсе пропускала; она отвечала учителям, точно делала им величайшее одолжение. Она говорила, что мать её только после долгих споров согласилась на желание отца поместить ее в гимназию, где учатся простая; настоящее место её было бы в институте.
Вместе с Софронович они спрашивали у соседок: «Почем у вас материя на платье? И, узнав, что столько-то копеек аршин, небрежно говорили: «А у меня два рубля». «А у меня рубль восемьдесят».
При всем том Андриевская была довольно добродушна и, случалось, подсказывала своим соседкам.
Костырина Лидия, дочь писателя, держала себя как взрослая. Дома она привыкла видеть большое общество, привыкла к разговорам, спорам, застольным речам, долгим беседам. Она сидела за длинным столом посреди взрослых, и только после ужина мать посылала ее спать. Лидия привыкла к тому, чтоб ее замечали, здоровались с нею и спрашивали об успехах в ученьи самые знаменитые люди. Она и сама считала себя в некотором роде знаменитостью. Она всегда говорила с большим достоинством: «У нас… мой отец… наши субботы…» Её самоуверенность пленила Веру Софронович, которая тоже имела маленькую слабость к знаменитым людям; и они подружились.
Валентина звала Костырину не иначе, как «семь мудрецов». Никто в классе не умел так красно говорить, как «семь мудрецов»: не даром наслушалась она дома умных речей. Иногда, правда, мудреные слова говорились невпопад, и объяснить их Лидия не умела; зато она бойко рассказывала, какую книгу пишет тот или другой знаменитый писатель, и как он ей подарил конфет. (Увы! только в её воображении!)
Лидия была недалекая по уму, но страшно тщеславная девочка.
Она считала себя гораздо умнее всех прочих, она всюду совалась вперед, всех беспокоила своими делами, точно она была самая главная и замечательная; она уже во втором классе думала о золотой медали.
Андриевская, эта сдержанная и надменная девочка, и та подчинялась обаянию такой самоуверенности и тоже подружилась с Костыриной.
Теперь к ним прибавилась четвертая, Грачева Наталья.
Грачевой было 12 лет, но можно было по думать, что ей только десять. Небольшого роста, крепкая и сильная, с здоровым румянцем, с красивыми тонкими бровями, она отличалась веселым нравом. Видно было, что у неё дома очень хорошо, потому что, когда за нею приходила в гимназию мать, она летела со всех ног к ней навстречу, кидалась ей на шею и крепко целовала. У матери тоже было румяное лицо и тонкие брови. Обе они, взявшись за руки, уходили и все время разговаривали и смеялись, как друзья.
Грачева была резка и не щадила никого, говоря то, что думала. Дома она привыкла к полной свободе, и ей в голову не приходило, что можно глубоко и несправедливо огорчить, человека опрометчивым словом.
Валентина, наморщив нос, слушала бойкие речи новенькой.
— Посмотрим, посмотрим! — сказала она себе.
Первая стычка была из-за того, что молодой учитель арифметики, Андрей Андреич, назначил повторение всего пройденного. Андрей Андреич был придирчив и строг и взыскателен до последней степени. У него в классе царила всегда тишина, так что восьмиклассница сидела совершенно напрасно: никому и в голову не приходило шалить.
Лиза Шарпантье, которая у «Сувенирчика» бегала по столам и лавкам и, сияя от удовольствия, разбирала самые трудные предложения и всегда тянулась изо всех сил с поднятой высоко рукою, чтоб он только заметил ее, только вызвал, у Андрея Андреевича была тише воды, ниже травы. Даже соображение у неё ослабевало, только оттого, что нужно было думать о неподвижности и, Боже сохрани, как-нибудь не нашалить нечаянно. Она вся точно съеживалась и бледнела на его уроках.
— У него в ниточку высохнешь, — жалобно говорила она.
И вот, на злополучной репетиции, Лиза вдруг, неожиданно для себя, рассмеялась, — сейчас же была вызвана к доске и растерялась совершенно, до слез…
— Сколько будет один да один? — спросил, наконец, Андрей Андреич.
— Два, — промолвила Лиза упавшим голосом.
— Значить, вам два. Садитесь.
Валентина, нахмуря брови, смотрела, как плелась назад бедная «мартышка». Мадам Шарпантье была строга, и Лизу ждал жестокий на гоняй. Вот отчего она так плакала.
В это время Софронович обернулась и насмешливо покачала головой. И Костырина вслед за нею тоже обернулась и сделала гримасу.
Андрей Андреич немедленно вызвал Софронович. Она вначале спуталась, но быстро вспомнила, в чем дело, и решила задачу.
— Садитесь! — сказал Андрей Андреич. И так как она с любопытством заглянула в журнал, он прибавил снисходительно. — Четыре.
— Садись дерево на дерево, — ясно разнесся по всему классу громкий шепот Валентины. Все слышали и осторожно улыбнулись, а учитель покраснел, нахмурил брови и сейчас же вы звал Величко старшую.
Валентина ответила блестяще. Андрей Андреич в наказание не поставил ей заслуженной пятерки, а только милостиво промолвил:
— Достаточно!
Она с видом победительницы вернулась на свое место. Восьмиклассница тихонько погрозила ей пальцем, но сама не сочувствовала Софронович и решила оставить дело без последствий.
После урока Костырина пошепталась с Софронович и пошла объясняться. Квартет сбился в кучку и готов был отразить нападение.
— Объясните, что вы хотели сказать? — спросила Костырина.
— Только то, что все слышали.
— Сама сидит в классе второй год, а делает замечания, — пренебрежительно кинула Костырина.
— Довольно с нас и «семи мудрецов», — ответила Валентина.
Восьмиклассница утешала Лизу, которая все еще плакала. Двойка Андрея Андреевича была так же незыблима, как законы математики, и просить его смягчиться было бесполезно. И действительно, досталось Лизе от матери в тот же день, и долго помнила она злополучную задачу!
Другой случай был опять с нею. У Костыриной на столе лежала книжка в розовой обложке, с заманчивым и непонятным заглавием: «Король Лир». Она нарочно выложила ее на стол, чтобы все видели.
Лиза, проходя, задела ее и уронила.
— Извините! — сказала она, поднимая книгу.
— Дайте! — резко заметила Костырина. — Это не для вас.
— Почему вы так думаете? — возразила Лиза. — Я эту книгу уж давно читала.
Она сказала неправду. Не оттого, что ей хотелось солгать, а из чувства противоречия, нечаянно сорвалось это у неё с языка; и сейчас же ей показалось, что она вправду читала когда-то такую книгу.
Андриевская небрежно усмехнулась, а Софронович сказала:
— Читали?!. Ну-ка, скажите, о чем в ней написано?
— О чем? — храбро сказала Лиза, не подозревая западни. — То есть, о ком? Извольте, я скажу. Тут такой богатый король, у которого много лир, золотых лир…
Дружный смех раздался с первой скамейки. Лиза покраснела, высунула язык и убежала.
Валентина не здоровалась с «врагами» и вечно язвила их. Раз она спросила во всеуслышание у Авенира Федоровича, хорош ли, действительно, писатель Костырин, и можно ли его сравнить, с Пушкиным.
Авенир Федорович смутился, но должен был ответить, что до Пушкина ему далеко, и что пишет он совсем другое.
Костырина страшно покраснела и даже не оглянулась. Мурочке такая выходка не понравилась, и она сказала после урока:
