Важный разговор [Повести, рассказы] - Печерский Николай Павлович (читать книги без .txt) 📗

— Ты от переживаний заболел? — спросила она.

— Нет. Это у меня так — от горла…

— А Пыхов Ким говорит — от переживаний. Мы про тебя сегодня говорили.

— Что говорили?

— Вообще… И про тебя, и про Сотника. Он всегда такой… Как сам захочет, так и делает. Ни с кем не считается. Если бы он сразу сказал про свеклу, мы бы сами все решили. Правда? Пыхов Ким сказал убьет его.

— Врет он, Ким!

Марфенька поджала губы, склонила голову набок, будто решала какую-то сложную, заковыристую задачу.

— Конечно, врет, — согласилась она. — Ты подожди, я тебе сейчас чаю налью.

Марфенька подошла к шкафчику, налила чашку чая, вытащила блюдце с колотым сахаром.

— Пей, а то мне на ферму идти…

Она села на краешек стула, будто на шесток, смотрела, как пьет Ванята горячий, круто заваренный чай.

— Ты чего вхолостую пьешь? — спросила она. — Ты с сахаром!

— Ну его. Не люблю…

Марфенька удивленно подняла брови. Помолчала, взяла с блюдечка кусочек сахара и, причмокивая, начала сосать.

Смотрела за окошко и, наверно, думала: какие странные и непонятные еще встречаются люди — фасонят или в самом деле не любят вкуснейшей в мире штуки, сахара…

Глава шестнадцатая

МАТРИАРХАТ

Седьмой день лежал Ванята в постели, глотал противную микстуру. Ребята валом валили к нему. Уйдет один, и снова скрипит дверь, шелестят свертки с подношениями. И кажется, совсем не друзья были, а вот поди ж ты!

Забрел как-то в полдень к нему и Ваня Сотник. Он заметно похудел, вытянулся и как будто бы повзрослел. Комбинезон Сотника был в темных, расплывшихся пятнах, насквозь пропах машинным маслом, землей и степным солнцем. Сотник протянул Ваняте темную и тоже замасленную руку и строго сказал:

— Я на минуту. За подшипниками послали. Запарка у нас там… Как живешь?

— Тебе что — интересно?

— Просто так. Тоже скажешь!

— Чего спрашиваешь, если просто так?

Сотник посмотрел на табуретку, хотел сесть, но передумал.

— Узнать пришел. Ты ж больной. Температура, говорят…

— Ну и больной. Лекарства вон пью. Видишь?

— Я не про лекарства. Тоже скажешь!

— А других новостей нет. Были — и все вышли…

— Чудной ты, — задумчиво сказал Сотник. — Право слово, чудной…

— Какой есть.

— Вижу! Верно парторг сказал — как дикобраз!

Ванята даже зубами заскрипел.

— Он не так говорил! Не ври!

— А ты что — подслушивал? Раз говорю, значит, знаю…

— Много ты знаешь — оргвопрос! Я еще на станции понял, какой ты!.. Единоличник!

Глаза Сотника потемнели. На щеках — справа и слева — заиграли тугие желваки.

— Ну ладно, если так, — глухо сказал он. — Я думал, ты парень серьезный… Я пошел. Мне тут некогда треп разводить!

— Я разве держу! Иди… В болото опять не свались…

— Тебя позову выручать. Ты, вижу, бедовый на язык!..

Он постоял еще минуту возле кровати, вспомнил что-то, отстегнул «молнию» на верхнем кармане. Покопался там и положил на табуретку конфету в тонкой засаленной обертке.

— Бери вот. И так опаздываю…

Сотник ушел. Ни слова не сказал про тот случай на свекле. Жалеет! Очень ему нужна такая жалость!

Ванята взял конфету Сотника за хвостик, будто мышь, повертел и, от нечего делать, начал отдирать прилипшую насмерть бумажку. Конфета была твердая и безвкусная, как подшипник, за которым приехал в деревню Сотник. Ванята перекатывал «подшипник» от щеки к щеке, не переставая думать о Сотнике и вообще о своей жизни в Козюркине.

Конфета не убывала. Не прибавилось в этой странной вещи и вкуса. Ванята смотрел на ворох гостинцев, которые притащили ребята, и грустно улыбался. Пора кончать с этой болезнью. Так и вообще можно опуститься и стать нахлебником у общества…

На крыльце послышался топот шагов и пыхтение. Это пришел Пыхов Ким. В Козюркине, да видно и в других селах, в дом не стучат, не спрашивают разрешения. Открыто — значит, заходи, а закрыто — стучи или заглядывай в окошко, что там в избе и как. Ким тоже вошел без спросу. Под рукой у него был какой-то огромный, в полметра длиной, сверток.

— Чего приволок — бревно? — спросил Ванята.

— Не, это макароны-соломка. Бери!..

Ванята рассмеялся.

— У матери спер?

— Нет. Я матери говорю: «Я снесу чо-нить Ваняте», а она говорит: «Ну снеси чо-нить». Ну, я и взял…

— Зачем же мне соломка, садовая твоя голова?

Пыхов Ким немножко обиделся.

— Сваришь, — нетвердо сказал он. — Мать из райцентра привезла. Там прямо нарасхват…

— Ладно, садись, — разрешил Ванята. — Соломку потом отнесешь. У нас у самих есть. Что там на ферме — белят?

— Ага, белят… Нам теперь учителя прислали. Ивана Григорьевича. Историю преподает. Во человек! Ты скорей болей. У нас теперь порядочек!

— Прижимает учитель?

— Нет. Он законный! Газетки в перерыв читаем. По очереди. Сначала один, потом другой. Потом Иван Григорьевич объясняет. Я тоже читал…

Ванята вспомнил свой недавний сон, поглядел на Пыхова Кима и улыбнулся.

— Ты правда шиворот-навыворот умеешь?

Ким смутился, но тут же понял, что Ванята спрашивает без подковырки.

— Умею… Давай газету!

Ким потянул с табуретки газету, перевернул ее вверх ногами, прицелился глазом и быстро, без запинки прочитал:

Ванята слушал и улыбался. Ну и Ким! Хоть в цирке его показывай!

— Ну, а еще что там? — спросил Ванята, когда Пыхов Ким закончил чтение.

— Там такое делается — ужас!

— Ну?

— Я ж тебе говорю: там теперь полный матриархат. Марфеньку бригадиром выбрали. Знаешь, что такое матриархат?

— Немножко…

— Это когда женщины власть забирают. В словаре сам читал. В древности так было.

— Теперь, что ли, древность?

— Нет, теперь новый матриархат… Когда бригадира выбирали, я говорил: «Зачем нам бригадир? Можно и без бригадира обойтись». А Иван Григорьевич говорит: «Надо, чтобы у вас своя полная власть была». Вот и послушай его… А тогда я сказал: «Давайте Ваняту выберем», и он сказал: «Пузырев больной. Заглазно нельзя». — Пыхов Ким огорченно вздохнул и признался: — Совсем со мной не считаются!

Ванята похлопал невезучего Кима по колену.

— Ладно, не переживай… Задрала Марфенька нос?

— Не говори! Как милиционер! Только уйдешь куда, уже кричит: «Где Пыхов Ким?» Матриархат, в общем…

Ким поглядел на часы, которые беспечно тикали на стене, и руками взмахнул.

— Ух ты ж! Два часа прошло. Она ж мне!..

— Где тебя носило?

Пыхов Ким вздохнул, погладил рукой мокрую голову.

— На речке. Только два раза мырнул.

— Сбежал с фермы?

— Нет. Я ж ей сказал — к больному. Я побежал. Ладно? Ты лежи тут…

Пыхов Ким снова погладил свою рыжую мокрую голову, но с места не тронулся. Ему не особенно хотелось на ферму, и он с удовольствием полежал бы в кровати вместо Ваняты или еще раз «мырнул» с кручи в синюю прохладную речку.

— Ну иди, — сказал Ванята. — Соломку в шкафчик спрячь. А то мать увидит. Завтра заберешь.

Пыхов Ким открыл дверцы шкафчика, стал заталкивать в угол макароны. Что-то свалилось с полочки и подозрительно зазвенело.

— Разбил чего?

Пыхов Ким запыхтел, начал вслепую шарить в шкафчике.

— Блюдце, кажись. Ты не бойся, я спрячу.

Он вынул белые с голубой каемкой осколки, затолкал поровну в каждый карман и задом пошел к двери.

— Ты не бойся. Я их в яму фугану…

После Кима посетителей не было. Наверно, ребята кончили работу и теперь купались в речке. Ванята открыл книжку, почитал немного и незаметно для себя уснул. Когда он проснулся, в избе было темно. За окошком мерцали далекие неяркие звезды. Изредка на улице слышались чьи то шаги. Постоят возле темной избы и идут дальше.

«Ко мне?» — загадывал Ванята. Нет — мимо и мимо. Это возвращались с работы колхозники. Но вот — снова шаги. Ближе и ближе. Звякнула на калитке щеколда, заскрипели под ногой ступеньки.