Эмили из Молодого Месяца. Восхождение - Монтгомери Люси Мод (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗
Чувствовать, как тебя переполняют творческие замыслы, и не иметь права осуществить их... трепетать от восторга, рисуя в воображении юмористические или трагические характеры, и не иметь права оживить их на бумаге... неожиданно загореться идеей великолепного сюжета и сразу же осознать, что не можешь ее развить. Все это было для нее пыткой, представить которую не может тот, кто не страдает врожденным писательским зудом. Обычным людям, вроде тети Элизабет, никогда не понять страданий творческого человека. Для них это просто глупость.
В последние две недели августа в Молодом Месяце все были очень заняты. Элизабет и Лора проводили долгие часы в совещаниях об одежде Эмили. Ей предстояло иметь солидный гардероб, который не нанесет ущерба репутации Марри, но при выборе нарядов предстояло руководствоваться здравым смыслом, а не требованиями моды. Саму Эмили о ее желаниях не спрашивали. В один из этих дней Лора и Элизабет спорили «с полудня до росистого вечера», можно ли сшить для Эмили блузку из шелковой тафты — у Илзи таких было три — и решили этот вопрос отрицательно, к большому разочарованию Эмили. Зато Лора добилась своего в вопросе о платье, которое она так и не решилась назвать «вечерним» — это название сразу же погубило бы его во мнении Элизабет. Оно было из прелестного розовато-серого крепа (оттенок, который в то время, кажется, назывался «пепел роз»), с вырезом по шее (громадная уступка со стороны Элизабет), с большими буфами на рукавах (сейчас такие буфы выглядели бы весьма нелепо, но, как любая другая модная одежда, в свое время считались верхом элегантности — особенно, если их носили молодые и хорошенькие). Это было самое красивое платье из всех, какие успела поносить за свою жизнь Эмили... а также и самое длинное, что означало многое в те дни, когда вы не могли считаться взрослой, пока не начнете носить «длинные» платья. Это платье доходило как раз до ее хорошеньких щиколоток.
Она надела его однажды вечером, когда Лоры и Элизабет не было дома, так как ей захотелось, чтобы в нем ее увидел Дин. Он пришел, чтобы провести с ней последний вечер перед его отъездом — на следующий день он уезжал, выбрав наконец местом назначения Египет, — и вдвоем они долго бродили по саду. Эмили чувствовала себя очень взрослой и умудренной опытом, так как ей приходилось приподнимать ее переливчатую креповую юбку, чтобы та не задевала высокие травы. С небольшим серовато-розовым шарфом, повязанным на голове, она, как подумал Дин, даже больше обычного походила на звезду. Их сопровождали кошки: холеный полосатый Ром и Задира Сэл, которая по-прежнему самовластно правила в амбарах Молодого Месяца. Другие кошки появлялись и исчезали, но Задира Сэл оставалась вечно. Ром и Задира Сэл резвились на полянках, выпрыгивали друг на друга из джунглей душистых цветов или терлись о ноги Эмили. Дину предстояла поездка в Египет, но он знал, что нигде, даже там, где все полно странного очарования забытых империй, не увидит ничего такого, что понравилось бы ему больше, чем эта чудесная картина: Эмили и ее кошки в ухоженном, величественном и душистом старом саду Молодого Месяца.
Они говорили меньше, чем обычно, и молчание действовало на обоих самым необычным образом. Дин раз или два испытал безумное желание отказаться от поездки в Египет и остаться на зиму дома — может быть, даже поехать в Шрузбури; он тут же пожал плечами и посмеялся над собой. Эта девочка не нуждалась в его заботах: хозяйки Молодого Месяца умело опекали ее. Она еще всего лишь ребенок, хрупкий ребенок — несмотря на высокий рост и бездонные глаза. Но какое совершенство в этой белой линии ее шеи... как манит к себе восхитительный изгиб ее красных губ. Она скоро будет женщиной... но не для него... не для хромого Кривобока Приста, принадлежащего к поколению ее родителей. В сотый раз Дин повторил себе, что не будет глупцом. Он должен довольствоваться тем, что послала ему судьба, — дружбой и привязанностью этого утонченного, звездного существа. Через несколько лет ее любовь станет желанным чудом — для какого-нибудь другого мужчины. И, без сомнения, эта любовь — как с обычным своим цинизмом подумал Дин — будет зря растрачена на какого-нибудь молодого и красивого болвана, который ее совершенно не достоин.
А Эмили думала о том, как ужасно ей будет не хватать Дина — больше, чем когда-либо прежде. Они были такими хорошими друзьями в это лето. Поговорив с ним — даже если такой разговор продолжался лишь несколько минут, — она всякий раз чувствовала, что жизнь стала богаче. Его мудрые, остроумные, юмористические, язвительные высказывания помогали ее образованию. Они волновали ум и воображение, они вдохновляли ее. А его случайные комплименты помогали ей обрести уверенность в себе. В ее глазах он обладал неким странным очарованием, каким не обладал никто иной в мире. Она чувствовала это очарование, хотя и не смогла бы объяснить, в чем оно заключается. Зато Тедди... она отлично знала, почему ей нравится Тедди. Просто потому, что это Тедди. А Перри... Перри был веселым, загорелым, откровенным, хвастливым шалопаем, который не мог не нравиться. Но Дин отличался от всех. Чем привлекал он к себе? Было ли это очарование чего-то неизвестного: жизненного опыта... тонкой проницательности... мудрости, рожденной горькими размышлениями... всем тем, что он знал и чего ей, Эмили, никогда не узнать? У нее не было ответа на этот вопрос. Она знала лишь то, что после общения с Дином любой другой человек казался немного пресным... даже Тедди, хотя он нравился ей больше всех.
О, да, Эмили никогда не сомневалась, что Тедди нравится ей больше всех. Однако Дин, казалось, приносил удовлетворение той части ее тонкой и сложной натуры, которая без него всегда томилась какой-то жаждой.
— Спасибо вам, Дин, за все чему вы научили меня, — сказала она, когда они вдвоем стояли у солнечных часов.
— Ты думаешь, Звезда, что ты сама ничему не научила меня?
— Как я могла научить вас? Я так молода... так невежественна...
— Ты научила меня смеяться без горечи; надеюсь, тебе никогда не доведется узнать, какое это благодеяние. Не дай учителям испортить тебя в Шрузбури, Звезда. Ты так радуешься предстоящему отъезду, что я не хотел бы расхолаживать тебя. Но тебе было бы ничуть не хуже... даже лучше... здесь, в Молодом Месяце.
— Что вы, Дин! Я хочу получить хоть какое-то образование...
— Образование! Получить образование не значит быть напичканным алгеброй и скверной латынью. Старый Карпентер сумел бы дать тебе гораздо больше знаний, чем дадут в Шрузбурской средней школе все эти недавно вышедшие из университетов молокососы — мужского и женского пола.
— Но я не могу продолжать посещать здешнюю школу, — возразила Эмили. — Я была бы совсем одна. Все ученики моего возраста поступили в королевскую учительскую семинарию в Шарлоттауне или в среднюю школу в Шрузбури, или сидят дома... Я не понимаю вас, Дин. Я думала, вы будете рады, что меня отпустили в Шрузбури.
— Я рад... потому что этому рада ты. Только... знания, которых я желал бы для тебя, не получают в средней школе и не оценивают на экзаменах в конце полугодия. Любые ценные знания, которое ты приобретешь за время учебы, ты добудешь благодаря собственным усилиям. Лишь оставайся собой и не допусти, чтобы преподаватели сделали из тебя что-либо другое, — вот и все. Но не думаю, что им удастся изменить тебя.
— Нет, не удастся, — сказала Эмили решительно. — Я как киплинговская кошка[31]: гуляю сама по себе и дико помахиваю моим диким хвостом там, где мне нравится. Вот почему Марри косо смотрят на меня. Они думают, что мне следовало бы бегать только в стае. Ах, Дин, вы ведь будете часто мне писать, правда? Никто не понимает меня, как вы. И я так привыкла к вам, что не могу без вас обойтись.
Эмили сказала то, что думала... сказала, не слишком задумываясь, но худое лицо Дина вспыхнуло густым румянцем. Они не произнесли никаких прощальных слов — такой уж у них был давний уговор. Дин просто помахал ей рукой и сказал:
— Пусть каждый день будет для тебя счастливым.
