Уезжающие и остающиеся (сборник) - Басова Евгения Владимировна (версия книг txt) 📗
Полковникова толстая, неповоротливая. Она уже давно выше всех в классе. Говорит басом, учится на пятёрки.
– Катя, – говорит ей Замятина, – ты иди домой. Мы с Катей сами, а то будет несправедливо…
– А чего это несправедливо? – протестует Ануфриева. – Мы с тобой, значит, работай…
– Должна быть справедливость! – заявляет и Катя Полковникова. Наклоняется к ведру с водой – прополоскать тряпку. Пиджак ей тесен и короток, он ползёт вверх. Рубашка выползает из брюк и открывает голую спину. Над краем брюк видны синие трусики.
– Вы, Марина Андреевна, извините меня, но вы ничего умнее не придумали? – спрашивает Анна Михайловна.
Классная и директор стоят в раздевалке возле окна.
– Я думала… вы же сказали – срочно стереть, – оправдывается классная. – А кто призна?ется?
– Хм, – говорит директриса. – Ну, а Полковникова-то здесь зачем?
Классная разводит руками:
– Полковникова тоже Катя… Кому-то из Кать написали…
– Но не Полковниковой же! – отвечает Анна Михайловна. – Вы что, хотите снова беседовать с её папой? Катя, мол, умница у него, только об учёбе думает. Я лично уже устала от него…
– Как, – спрашивает Марина Андреевна, – он и к вам приходил? Он мне всё грозит, что жаловаться к вам пойдёт!
– Ходит он, ходит, – кивает Анна Михайловна, – и регулярно жалуется на вас. Класс, говорит, недружный, Катя обижается на детей, плачет. Все её пытаются поддеть. И учителя к ней несправедливы, физкультурник упёрся, чтобы сдавала прыжки в длину… А вы будто не видите – нет чтобы договориться, помочь девочке. Папа требует сменить классную…
– А как же я… – не понимает Марина Андреевна. – Какие я могу ей делать поблажки? Её и так в классе не любят… А папа не хочет этого понимать.
Анна Михайловна кивает:
– И не захочет! Идёмте скорее! – И выбегает во двор.
Классная – следом за ней.
– Послушай, Катя! – говорит директриса, и все три Кати поворачиваются к ней. – Ты, ты, Катя Полковникова.
– Да, – вскидывается Полковникова.
– Иди домой! – тоном, не допускающим возражений, говорит Анна Михайловна. – Мы с Мариной Андреевной отпускаем тебя. И Кати. – Она смотрит на девочек. – И Кати отпускают. Ведь правда, Кати?
– А я ей сразу сказала: «Иди домой», – кивает Катя Замятина.
А Катя Ануфриева только стоит-улыбается – и ни словечка о том, что Полковникова тоже Катя.
– Вам уже немного осталось, – утешает Ануфриеву и Замятину директриса. – Завтра у нас в школе гости, приходится наводить порядок.
И напоследок спрашивает у Замятиной:
– Ты как, готовишься к осеннему балу?
Замятина расцветает. Она-то думала – неужто не позовут её танцевать в этот раз?
Может быть, классная в отместку уже всех назначила, кто выступает, – пока они здесь работали? Катя пристально смотрит на Марину Андреевну. А та улыбается как ни в чём не бывало. Видать, и не пожаловалась, что Катя сказала: «Вам никто не пишет на стене!»
– Мы все удивлялись, что это за танец такой – сирокко, – говорит Анна Михайловна. – Где танцуют его?
– Это… Я забыла… – теряется Катя Замятина.
Кто бы знал, есть танец с таким названием или нет? На географии Кате понравилось слово – лёгкое, прыгающее, как если переворачиваешься через голову: «Си-рок-ко!» Она и подумала: «Если все сначала пойдут вот так, а потом так, а я в это время – колесом, сначала туда, а потом вот сюда…» Может, так делают в какой-то стране?
Кто-то смотрит с высоты на смущённую Катю.
Мишу Сергеева техничка уже выгнала из кабинета биологии. Сказала: «Кончились уроки – значит марш домой!» Он ткнулся в соседний кабинет, а там заперто. Наконец нашёл открытый пустой класс, юркнул туда – и дальше глядеть, как девчонки работают.
И Полковникова почему-то здесь… Да, она тоже Катя, вспоминает Мишка.
Полковникову кто не знает – её фотография висит на школьной доске почёта! И третья, вон та воображала, которая ходит плавно, как будто хочет, чтобы успели её разглядеть, – выходит, она тоже Катя. Уж ей-то Мишка ничего бы писать не стал…
Вот директриса вышла и Полковникову отослала домой. Поверила, видать, что не ей написали на стенке – и, значит, Полковникову наказали неправильно. Может, их классной теперь влетит: все знают, папа Полковниковой чуть что ходит жаловаться.
Мишке с высоты не видно лиц, он видит только, что Замятина крутнулась на каблуках, присела как-то хитро и тут же вскочила на ноги, нагнулась тряпку помыть в ведре – и снова из травы только коленки торчат…
Какой длины у Замятиной ноги? В художественной школе скоро выставка. Миша хотел нарисовать ночной город и салют над крышами. Но после того концерта на День учителя взял и нарисовал танец девчонок из седьмого «В». Впереди всех – Катя Замятина, похожая на кузнечика или на тонкий прутик, но только живой. Такой прутик может согнуться во все стороны, как будто переломиться в любом месте. Но нет, он не переломится! Катя, только что делавшая шпагат, уже подпрыгивает и идёт над сценой колесом.
– Миша, ты огорчаешь меня, – сказала в художественной школе Наталья Ивановна. – Ты совершенно забыл пропорции. Мы же ещё в прошлом году говорили о том, сколько раз длина головы укладывается в длине туловища.
Тогда Мишка попробовал нарисовать всё снова – так, чтобы правильно было, по пропорциям. И Катя получилась не настоящая – застывшая, как кукла в витрине… Он тогда снова начал рисовать, чтоб и пропорции были, и Катькин танец. Движение изобразил идущими во все стороны линиями – и вышла вообще мазня. Он взялся в четвёртый раз – и вконец измучился. Ему даже приснилось, что он опять нарисовал Катю и она в самом деле танцует, кружится на бумаге, разбрызгивая ещё не засохшие краски. А Наталья Ивановна смотрит и говорит: «Ты огорчаешь меня, Миша, разве это по правилам?»
И настоящая Наталья Ивановна сказала в тот день:
– Не получается у тебя пока танец, значит, давай возьмём другую тему. Ты же хотел праздничный город?
А Мишке про город уже расхотелось. Шёл он из художественной школы, и город вокруг был скучным, унылым. Осенний дождик накрапывал. И вдруг Мишка увидел под ногами белые буквы. «Светик, я люблю тебя!» – тянулось вдоль тротуара у кого-то под окнами. «И так можно», – вдруг сказал себе Мишка. И удивился. Конечно, он видел и раньше написанные кем-то кому-то признания. Взрослые парни писали своим взрослым девчонкам. Мишка из них никого не знал, а если и знал бы – какая разница. Но сегодня у него точно песенка зазвенела внутри: «И так можно, тир-лир-лим, и так можно, тир-лир-лим». Как будто какой-то груз сбросил…
Назавтра он встал раньше всех. В потёмках, когда никто не видел, пришёл к школе. На асфальте стояли лужи, но совсем рядом была стена хозяйственной будки – удобная, как классная доска. У Мишки с собой были не только мелки, он выбрал самые лучшие краски. И надпись получилась яркая, как выложенная красными лампочками. Кривая, но что поделаешь.
И вот теперь по стенке текут красные разводы, местами она стала розовой, а девочки трут её и трут, чтобы сделать опять одноцветной, чтобы все буквы смыть без следа. И работать им ещё и работать!
Классная седьмого «В» домой убежала, директор вернулась в школу, а Мишка на девчонок глядит из окна. И снова стало ему невмоготу, как тогда, когда мучился над картиной «Танец».
Спустился Мишка во двор, сам себя не помня, замирая от ужаса, подошёл к девчонкам.
– Идите домой… Я сам вымою. Это я написал.
Ануфриева и Замятина так и замерли:
– Ты-ы-ы?
Оглядывают его, а Мишка маленький, даже для своего пятого класса. В Ануфриевой возмущение закипает:
– Ты что, недомерок, совсем того? Правда ты, что ли? А мы, значит, мыть?
Она идёт на него, и ему страшно становится. Сейчас стукнет.
Замятина хватает Ануфриеву за руки:
– С ума сошла! Он же маленький!
