Тимошкина марсельеза - Карпенко Галина Владимировна (книги хорошего качества .TXT) 📗
— Как — акробат? — Репкин перестал чистить сапоги.
— Настоящий акробат! Он ещё маленький, но совсем настоящий. Там есть ещё большой, — объясняла Леночка, — но мальчик лучше большого.
— А вы не ошибаетесь, барышня, насчёт шарманщика?
— Что вы — ошибаюсь!.. Я его сразу узнала!
Леночка запрокинула голову, как Тимошка:
— Алле! Алле!
— Что это у вас здесь происходит? — спросил Алексей Лаврентьевич, входя в кухню. — С Новым годом! — поклонился он Репкину.
— Вас также! Вчера хотел поздравить, да пришёл поздно! — И Репкин протянул Гнедину руку.
— Он не верит, что ты подарил мне часы! — Леночка щёлкнула крышкой и, открыв часы, стала смотреть, как между тонкими пружинками вертятся крохотные колёсики: тик-так, тик-так!
— Я действительно тебе их подарил. — Гнедин замялся. — Но ты знаешь, голубчик, я должен у тебя их попросить. Я привык с ними заниматься. Я сейчас иду в консерваторию.
— Хорошо! — Леночка великодушно протянула деду его часы. — Только смотри не потеряй! А когда придёшь, я их возьму обратно.
Гнедин с Репкиным вышли из дому вместе.
Гнедин шёл, подняв воротник и опираясь на тяжёлую трость. Сбоку была видна только его заснеженная бобровая шапка.
Репкин рассказывал по дороге газетные новости. Новости были тревожные.
— Позвольте! — вдруг остановил его Гнедин. — Почему вы так безапелляционны?
— Простите, — не понял Репкин.
— Могу пояснить. — Гнедин испытующе поглядел на своего собеседника. — Всё, о чём вы мне сейчас рассказываете, очень тревожно. Более того, ужасно. Война, голод, тиф! А вы так уверенно: «С этим справимся, это победим!»
Репкин даже улыбнулся.
— Как же без уверенности-то, Алексей Лаврентьевич? Без уверенности революцию затевать было нечего. Обязательно победим!
Алексей Лаврентьевич развёл руками. А Репкин продолжал наступать:
— Вот вы, Алексей Лаврентьевич, веру теряете!
— Я? — В голосе Гнедина послышалось недоумение.
— Не верите, а через пять лет…
— Что же будет через пять лет? — спросил Гнедин.
— Со всеми подробностями доложить не могу, — вздохнул Репкин. — Но будет всё так, как Ленин говорит! Если мы с вами доживём, то полюбуемся.
— Я уже не полюбуюсь. Вряд ли! — добавил, помолчав, Алексей Лаврентьевич.
А Репкин настаивал:
— Веру терять нельзя. Это всё равно что в бой идти, а оружие бросить.
Они дошли вдвоём до консерватории. А дальше Репкин зашагал один к себе на работу, в комиссию по делам просвещения.
По дороге он прикидывал: «На этих днях надо обязательно в цирк сходить. Может, с акробатом работает и не Тимошка. Леночка обознаться могла. Но сходить надо обязательно. Встречу — ругать не буду. Погляжу, чему он в цирке выучился. Скажу, чтобы на побывку приходил. А то пусть живёт со мной на квартире».
И Репкин представил себе, как вымытый Тимошка сидит в гнединской квартире в мягком плюшевом кресле.
Где Тимофей?
В пустом холодном цирке громко звучит весёлая музыка, и вдруг в неё врывается глухой львиный рык.
Клоун Шура вздрагивает. Он вытирает влажный лоб и, вздохнув, продолжает бинтовать собачьи лапы мягкой фланелькой.
— Потерпи, Фомушка, — приговаривает Шура. — Потерпи, родной.
Шура не замечает, как в гримёрную входят директор, комендант Захаров и с ними незнакомый матрос.
— Здравствуйте, Александр Иванович! — говорит матрос.
Клоун Шура приподнимает колпак:
— Простите, я не знаком…
— Да кто же вас не знает, Александр Иванович! — перебивает Захаров. — По всей армии разговор идёт: в цирке Рыжий здорово контру продёргивает!
Клоун низко кланяется.
В гримёрную доносится звук, похожий на охрипшую трубу.
— Это слон, у него воспаление лёгких, — говорит клоун Шура.
Репкину становится не по себе. Он оглядывает стены, покрытые инеем. У зеркала стакан с замёрзшей водой.
— А с провиантом у тебя как? — спрашивает Репкин Захарова.
— Тоже плохо, — отвечает Захаров. — Брюквы мороженой пудов сорок вырвал, а больше ничего.
— Простите, а как же лев? — говорит клоун Шура и смотрит на Репкина с тревогой. — Лев — хищник. Он не ест брюквы.
Репкин мрачнеет. Но отвечает сдержанно:
— Что поделаешь, придётся пристрелить.
Он кланяется Александру Ивановичу и идёт с директором и Захаровым по комнатам артистов, где настоящий мороз.
Про Тимошку Репкин не спрашивает. На афише мальчишка на него не похож. И кто знает, может, акробат с сыном работает. Не любят сейчас артисты расспросов. Самому надо бы повстречать. И вдруг на одном из переходов на лестнице появилась лёгкая детская фигурка…
«Никак он — Тимошка!» Репкин остановился будто для того, чтобы попросить у Захарова огоньку.
Захаров чиркнул зажигалкой, но огня не высек.
— Не горит — забыл бензину капнуть! — Пошарив в кармане, Захаров достал спички.
Кутаясь в пальтишко, мимо пробежала завитая, нарумяненная девочка.
— Вот ещё горе, — сказал Захаров. — Ни в одном театре дети не работают, а у нас…
— Много ребятишек? — спросил Репкин, забыв прикурить.
— Трое. Двое Арнольди на лошадях и один с акробатом, с Польди, работал. Вчера за границу укатил, — ответил Захаров.
— Кто укатил?
— Польди с мальчишкой. У Арнольди свои дети, а этот мальчишка ничейный. Но Польди на него бумагу выправил. Свою фамилию ему дал.
— Какую фамилию?
Репкин стоял перед ним туча тучей.
Захаров не понимал, почему этот флотский из комиссии расспрашивает про акробата Тимошку с таким пристрастием.
— Дура ты, Захаров! — сказал Репкин. — Тебя бы на немецкую фамилию переделать. Я этого парня знаю, а ты его в капитализм отправил!..
— Так у него бумага… — струхнул Захаров.
— Бумага?!
Репкин так поглядел на коменданта, который всё ещё держал перед ним обгорелую спичку, что у того похолодело внутри.
Уже на улице Репкина догнал человек в долгополой шубе и глубоких ботиках. Вглядевшись, Репкин признал в нём клоуна Александра Ивановича, с которым только что познакомился.
— Я хотел бы, если вы разрешите, с вами побеседовать, — сказал Александр Иванович.
— Пожалуйста, — ответил Репкин. А сам подумал: «Опять, наверное, будет за льва заступаться».
И Репкин стал шарить в карманах, чтобы закурить и успокоиться. Табаку на курево не нашлось, да и спичек у него не было.
— Так о чём разговор? — Репкин замедлил шаг, и они с Александром Ивановичем пошли рядом.
— Дело у меня теперь, очевидно, безнадёжное, — начал Александр Иванович, но, взглянув на сумрачного Репкина, замолчал. — Может, вы не располагаете временем?
Александр Иванович уже хотел было откланяться и перейти на другую сторону, но Репкин вдруг остановился и сказал зло:
— У меня, извините, к вам тоже вопрос имеется. Вы, случайно, в цирке мальчишку не примечали, которого Польди увёз?
— Как это не примечал! — обиделся клоун Шура. — Я именно о нём хотел с вами поговорить.
Запахнув полу шубы, из-за которой торчало мохнатое собачье ухо, Александр Иванович, волнуясь, стал рассказывать Репкину, как он ходил по разным департаментам и как его там никто не хотел слушать.
— Один господин так мне и ответил: «У вас нет основания для прошения». А для Польди тот же господин выправил бумагу. Всё, как полагается, по закону.
— Нет такого закона, — сказал Репкин, выслушав клоуна.
— Как это нет? — растерялся Александр Иванович. — Что же, по-вашему, и виноватых искать нечего?
Репкин не ответил. Что он мог ответить, когда ему было ясно: приди он в цирк на день раньше, не увёз бы акробат Тимошку. Он хотел было разъяснить клоуну, что департаментов теперь нет, а чиновники, которые ещё при царе служили, нарочно подрывают авторитет Советской власти.
