Сказано — сделано - Федоров Николай Тимонович (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
— Генка, — сказал я, — знаешь ли ты, что Амадей Моцарт умел играть на ксилофоне уже в три года. А в пять лет он сочинил свою первую оперу. «Аскольдова могила» называется.
— Ну и что, — сказал Генка.
— Да так, ничего, — сказал я. — Я вот тут тоже кое-что сочинил. На, погляди.
Я протянул Генке листок с моими нотами.
— Что это ещё за шифр? — удивился он.
— Это не шифр, а песня, — сказал я. — Каждая цифра — это кнопка на твоём инструменте. Улавливаешь? Называется Первый концерт на фортепьяно без оркестра. Вот послушай.
Я снова открыл пианино и, поглядывая в свой листок, начал вычислять, а потом нажимать нужные клавиши. Но почему-то пианино издавало набор каких-то непонятных звуков. Моя свежая мелодия куда-то исчезла!
— Ничего у тебя не выйдет, — сказал Генка. — Звуки у музыки разной длины бывают. А в твоих цифрах об этом ничего не сказано.
— А ведь верно, — согласился я. — Промашка вышла. А такая хорошая песня получилась.
Генка подошёл к пианино и сказал:
— Слушай свою песню.
И он без ошибок наиграл одним пальцем мою потерявшуюся мелодию.
— Здорово, — сказал я. — Как же это ты, Амадей, запомнил? Ты вроде и не слушал.
— А чего тут запоминать. Тут бы и медведь запомнил. Только этот твой Первый концерт называется «Жили у бабуси три весёлых гуся». Очень свежо.
— Н-да, — сказал я. — То-то я всё время знакомое очищал. Ну, а ты, оказывается, талант. Прямо Амадей. Чего же ты учиться не захотел?
— С тёткой-то? Да ну её. Она мне всё время твердила, что музыкант должен работать как каторжный. И что, кроме музыки, в мире ничего больше не существует. Но я так думаю: как же это — не существует? Полно всего другого существует. И потом, что же это за уроки такие, на которые как на каторгу ходить надо. В общем, я нарочно стал все упражнения перевирать. Не нужна мне такая каторжная музыка.
…На день рождения я подарил Генке «Самоучитель игры на фортепьяно». И когда я прихожу к нему в лирическом настроении, я говорю: «Ну-ка, Амадей, сыграй „Жили у бабуси…?».
И Генка играет.
Рекордсмены
«Вес взят! — закричал диктор по телевизору. — Отличный результат! Это сорок восьмой мировой рекорд нашего замечательного атлета!»
— Вот это да! — с завистью сказал Генка. — Сорок восьмой! А ведь ему ещё, наверно, и тридцати нет. Это, выходит, в год по два с лишним рекорда. Колоссально!
— Что же он, по-твоему, с пелёнок рекорды устанавливает? — сказал я. — Значит, отбрось еще лет двадцать.
— Точно! Эх, хоть бы какой малюсенький мировой рекорд установить.
— Разбежался. Знаешь, для этого сколько тренироваться надо? Это по телевизору только просто смотреть. Раз, два — и мировой рекорд.
— Да знаю я всё, — отмахнулся Генка. — Ты еще скажи: без труда не вынешь и рыбку из пруда.
— А вот я читал в одном журнале, что в Америке есть такая книга, куда всякие необычные рекорды записываются. Съел больше всех сосисок — рекорд. Плюнул дальше всех — тоже рекорд. Или вот, к примеру, три человека кувалдами рояль за десять минут расколошматили.
— Настоящий рояль?! — удивился Генка.
— А то как же. Самый настоящий.
— Здорово! Это сколько же роялей для тренировок нужно разбить?
На лестничной площадке Генка сказал:
— Так, значит, любой рекорд в ту книгу записывается?
— Любой. Главное, чтобы никто до тебя такого не сделал.
— Тогда гляди. Лифт видишь?
— Ну?
— Иду на мировой рекорд!
— Ломать будешь?!
— Зачем ломать. Пятьдесят раз вверх и вниз без остановки!
Генка залез в кабину и хлопнул дверью.
— Считай!
… Когда он пошел на десятый заход, внизу стали собираться люди. А Генка, чтоб его рекорд не прервали, до первого этажа чуть-чуть не доедет, на кнопку «стоп» нажмёт — и опять вверх.
— Что такое? В чём дело? — удивленно говорили люди. — Почему лифт не останавливается?
— Товарищи, — сказал я, — потерпите немного. Там человек мировой рекорд устанавливает.
— Безобразие, — сказала женщина с портфелем. — Лифт не игрушка. Сейчас же прекратите хулиганство!
— Надо узнать, кто их родители, — сказала старушка. — И привлечь!
— Вот я им покажу рекорды, — сказал небритый мужчина. — Пусть только вылезет. Слышишь, бездельник, немедленно вылезай!
— Надо лифтёршу позвать, — сказала старушка. — Она лифт остановит, и мы его оттуда за шкирку вытащим.
Кто-то пошел за лифтёршей, кто-то сказал, что надо позвать дружинников.
Я взлетел на третий этаж и, когда Генка мимо меня проезжал, крикнул:
— Генка, вылазь! Сейчас лифт остановят, тебя за шкирку будут тащить!
— Боюсь, — пискнул он и поплыл вниз.
И тут лифт, которому, наверно, надоело взад-вперёд без остановок гонять, встал. Как раз между первым и вторым этажами. Я видел, как Генка нажимает подряд все кнопки, но лифт не двигался.
— Не едет больше, — растерянно сказал Генка.
— Ага, застрял, дебошир, — злорадно сказал небритый.
— Как бы ему там еще свет погасить, — сказала старушка. — Пусть бы в темноте посидел.
Тут вернулась девушка, которая бегала за лифтершей.
— Нет лифтёрши на месте, — сказала она.
— Вот сломал лифт, — сказала женщина с портфелем, — так и сиди теперь там всю ночь.
— Свет бы еще выключить, — снова сказала старушка.
И люди стали расходиться.
— Сидишь? — спросил я.
— Сижу, — ответил Генка из лифта.
— Ничего, Генка, не расстраивайся. Ты зато двадцать восемь раз накатал.
— Правда? Ну, как ты думаешь, рекорд?
— Конечно. Кто ж еще столько раз без остановки катался.
Генка просидел в лифте еще целый час и установил новый рекорд по сидению в лифте.
Стоять в стороне и смотреть, как Генка мировые рекорды устанавливает, я, конечно, не мог. И потому утром в школьной раздевалке сказал:
— Генка, иду на рекорд. Сегодня весь день буду ходить на одной ноге. — И прямо из раздевалки запрыгал наверх в класс.
Сначала все шло хорошо, и я даже в столовку сумел доскакать. Но на географии мой рекорд чуть было не рухнул. Людмила Ивановна вызвала меня отвечать. Я встал и стою на одной ноге, как цапля.
— Подойди же сюда, — говорит она.
Делать нечего, я запрыгал к доске.
— В чем дело, Серёжа? Почему ты скачешь? У тебя нога болит?
— Ага, — говорю, — болит.
— Так что же ты, голубчик, сразу не сказал. Надо сейчас же в медпункт. Ребята, помогите ему.
— Не надо, — говорю, — мне помогать. Не болит у меня нога.
— В чём же тогда дело?
Я молчу. Только равновесие стараюсь удержать. Потому что, если ни за что не держаться, на одной ноге трудно долго стоять. Стою, балансирую. Ребята хихикают.
— Вот что, Лапин, иди в коридор и там попрыгай. А потом поговорим.
В общем, рекорд я отстоял. Вернее, отскакал.
С этого все и началось. Мы с Генкой забыли обо всём на свете и целыми днями только и думали, какой бы еще рекорд установить.
Я прочитал пятьдесят шесть раз стихотворение Лермонтова «Бородино». Вслух.
Генка ответил тем, что молчал четыре часа.
Я провёл мелом самую длинную в мире линию.
Генка съел пирожок за девять секунд.
Я написал слово «мыло» восемьсот шестьдесят три раза.
Генка сто двенадцать раз мигнул на уроке русского.
Я смотрел не мигая полторы минуты.
Генка разобрал пылесос с закрытыми глазами…
К концу недели на моём счету было девяносто шесть рекордов, на Генкином — девяносто семь. А последний рекорд мы установили в субботу.
На классном собрании Людмила Ивановна сказала:
— Петров и Лапин, попрошу встать. Пусть на вас весь класс полюбуется.
Мы встали, и все повернули головы, чтобы на нас полюбоваться.
— Вот, посмотрите на них, — продолжала Людмила Ивановна, — все рекорды побили.
— Рекорды? — встрепенулся Генка. — А откуда вы про наши рекорды знаете?
— Тут и знать нечего. Достаточно журнал открыть. У тебя, Петров, за неделю девять двоек, а у друга твоего — восемь. Хороши, нечего сказать. Чтобы в понедельник в школе были родители! Надо в этом разобраться.
