Последняя тайна жизни (Этюды о творчестве) - Сапарина Елена Викторовна (лучшие книги .txt) 📗
Отъезд был отложен, железнодорожные билеты сданы. А профессор И. П. Павлов отправился в лес за своим "101-м грибом". И не успокоился, пока не набрал больше соседа. После чего, умиротворенный, уехал в Петербург.
Он умудрялся устраивать соревнования даже там, где к этому не было никакого повода. Будучи академиком, вздумал состязаться с шофером подаваемого ему "форда": кто окажется точнее. Условие было прибыть на место не раньше и не — упаси бог — позже, а тютелька в тютельку. Втянутый в азартное соревнование, его шофер Андрей Николаевич Потемкин подъезжал к институту чуть заранее и "прятал" огромный лимузин (что было не так просто) за углом, чтобы в нужный момент подкатить ко входу. Где его, конечно же, встречал опередивший на секунду-другую Иван Петрович с неизменными часами в руках. Щелкнув крышкой часов и довольно смеясь, он усаживался в автомобиль.
Отдыху Иван Петрович предавался так же упоенно, как и работе. Лето — все три месяца он не прикасался к делам: надо было "дать летний отдых условным рефлексам". Когда всего один раз академик И. П. Павлов вынужден был провести отпуск иначе, он не преминул пожаловаться на это в письме к сотруднице:
"Дорогая Марья Капитоновна!
Вот уже истекает срок моего отдыха, а я им совершенно недоволен. Во-первых, не было никакого дела, никакой цели, а без этого мне скучно, неприятно. Спорт также не шел. Не было компании для городков, а велосипеда так себе здесь и не нашел. Книги под руками были совершенно пустые. И наконец, купания все время остаются теплые, что мне неинтересно и неполезно. В силу всего этого не занятая ничем голова частенько обращалась к условным рефлексам, и таким образом от них не отдохнул…"
Помимо пеших и велосипедных прогулок, обязательных купаний и чтения, непременным условием отдыха были работы в саду.
Любовь к земле И. П. Павлов сохранил с далеких рязанских времен. Ничто другое не могло ему заменить удовольствия от работы в саду. С ранней весны в городской квартире Павловых появлялись ящики с рассадой. Иван Петрович ежедневно проверял всходы. На даче никому не доверял обрезку кустов, цветы высаживал непременно сам. Срезанных цветов в вазах не признавал: "Это же умирающая природа". Зато обожал цветущие растения на клумбах, особенно душистые левкои. Поливал их, таская воду ведрами. Заложив руки в карманы, подолгу молча смотрел на цветы.
Дорожки в саду и те сам посыпал свежим песком, поднимая его с берега моря по крутому обрыву. "Он любил всякую работу и делал ее с большим удовольствием, — говорила Серафима Васильевна. — Со стороны казалось, что данная работа для него самая приятная, настолько она его радовала и веселила. В этом и заключалось счастье его жизни".
А сам он говорил: "Всю мою жизнь я любил и люблю умственный труд и физический, и, пожалуй, даже больше второй. А особенно чувствовал себя удовлетворенным, когда в последний вносил какую-нибудь хорошую догадку, т. е. соединял голову с руками".
Устав от "непрерывного думания", Иван Петрович иногда сожалел, что не одарен хотя бы малым талантом лепить или рисовать, чтобы за такой работой отдохнуть от "возни в мозгу". Ему мало было научного дара, необходим был еще и художнический! Разнообразие и разносторонность занятий и наклонностей И. П. Павлова буквально поражают.
Купив для детей атлас звездного неба, Иван Петрович так увлекся астрономией, что позже в своем научном городке под Ленинградом на башне главного здания велел установить телескоп и частенько рассматривал в него звездное небо.
Занявшись коллекционированием бабочек (столовая его квартиры сплошь была увешана плоскими ящиками с жуками и бабочками, пойманными на даче и привезенными знакомыми из дальних стран — с острова Мадагаскар и то был экземпляр), он стал со временем настоящим специалистом-энтомологом; сам выводил бабочек из куколок.
Неутоленное желание рисовать нашло свое выражение в коллекции картин, которые он стал собирать. Стены гостиной большой академической квартиры от пола до потолка занимали полотна И. Репина, В. Сурикова, И. Левитана, К. Маковского, В. Серова, А. Васнецова и других известных художников. Многие — в подлинниках или этюды к подлинникам.
Иван Петрович любил подолгу внимательно рассматривать картины мастеров. Когда болел — просил снять какую-нибудь и поставить рядом с кроватью на стул, чтобы иметь возможность любоваться знакомым изображением вблизи. Очень любил "Золотую осень" и "Над вечным покоем" И. Левитана, "Не ждали" И. Репина. С Ильей Ефимовичем Репиным был знаком лично. "Это Толстой в живописи, — утверждал Иван Петрович, — он понимал крупные душевные переживания".
Если науку И. П. Павлов постигал поэтически, то живопись воспринимал скорее умственно.
Ждал с нетерпением открытия выставок картин, приходил на выставки по нескольку раз, словно не просто любовался, а изучал каждое произведение. Не прочь был поспорить о появившейся новинке.
Когда стал знаменитым, его самого стали рисовать и лепить. Скульптор Сергей Тимофеевич Коненков, живший тогда в Америке, несколько раз встречался там с И. П. Павловым, работая над его бюстом. "Иван Петрович не скрывал своих горячих симпатий к художникам-передвижникам, к древним русским иконописцам, — вспоминал С. Т. Коненков позже, вернувшись на Родину, — одновременно он был большим знатоком эпохи Возрождения, хвалил Тициана и как мастера, и как человека, горячо доказывал, что светлый дух Возрождения никогда не иссякнет, и тут же с присущим ему юмором бичевал всякие "измы" и декадентские "опусы" в искусстве".
Художник М. В. Нестеров, создавший целую серию живописных портретов Павлова, не сразу решился писать его. Все же он "набрался храбрости" и поехал в Ленинград познакомиться с И. П. Павловым. Дверь открыла Серафима Васильевна. Не успел художник поздороваться, как неожиданно и стремительно с громким приветствием появился сам Иван Петрович.
"Целый вихрь слов, жестов неслись, опережая друг друга. Более яркой особы я и представить себе не мог. Я был сразу им покорен, покорен навсегда. Иван Петрович ни капельки не был похож на те "официальные" снимки, что я видел… Иван Петрович был донельзя самобытен, непосредствен. Этот старик был "сам по себе", и это "сам по себе" было настолько чарующе, что я позабыл о том, что я не портретист, во мне исчез страх перед неудачей, проснулся художник, заглушивший все, осталась лишь неутолимая жажда написать этого дивного старика".
И. П. Павлов был изображен художником на его любимой террасе в только начинавших тогда строиться знаменитых Колтушах — научном городке под Ленинградом. И самая трудная задача была заставить "очень подвижного 86-летнего старика сидеть более или менее спокойно".
Пришлось усадить его за стол для беседы с сотрудником. Помощник Ивана Петровича докладывал, а профессор слушал и задавал вопросы. Но так продолжалось очень недолго. Беседа, естественно, становилась все оживленнее. Иван Петрович в разговоре частенько по привычке ударял кулаками по столу.
Так и запечатлел его художник — с этим характерным, чисто павловским жестом, азартно доказывающим что-то невидимому собеседнику. А на столе — разделяющие их цветы. Хотели было поставить любимые И. П. Павловым сиреневые левкои, да куст оказался слишком высок, заслонял лицо. И тогда на стол водрузили низенький белый, "наивно провинциальный" цветок, издревле называемый "убором невесты".
Это был, по общему признанию, один из самых удачных портретов Ивана Петровича (теперь он находится в Третьяковской галерее), передававший живой темперамент "неугомонного старика". И представить нельзя, что он сделан всего за год до смерти И. П. Павлова.
