Мальчик из Ленинграда - Раковская Нина Евгеньевна (лучшие книги онлайн TXT) 📗
В тот день мы так устали, что, хотя луна светила прямо в лицо, я тут же уснул.
Наутро прибежал первым на гряды и расстроился:
— Иргашой, Партизан, Зорька! — закричал я. — Всё пропало. Завяла наша свёкла. Пересаживать надо!
Ботва лежала на земле вялая, как мёртвая. Неужели не приживётся?! Ваня успокаивал меня. Иргашой смеялась. Они оказались правы: дня через два от земли, от корешка, показались новые тёмно-красные листики.
А ещё через неделю вся долина была засеяна, и всходы покрыли зелёными ковриками гряды. Мы гордились ими, берегли маленькие растения. Даже разговаривали с ними, как будто они понимали наш человеческий язык.
— Смотри, свёкла, не выпустишь к утру новый лист, соседку твою прополем, а ты живи с сорняками!
Свёкла слушалась нас и выпускала лист.
Особенно любила такие разговоры Зорька.
— Зачем ты, свёкла, тянешься вверх? Глупая! Про корешок забыла? Толстей, старайся.
У каждого растения, как у человека, оказался свой характер. Старик узбек учил нас:
— Лук не трогай пальцами! Лук — гордец… А свёкла — лентяйка. Ты её за корешок расталкивай. И морковке помогай!
По совету старого узбека мы раскачивали корешки свёклы и моркови. Земля расступалась и не мешала им толстеть. Сперва ребята смеялись над нами, говорили, что мы испортим урожай. А потом стали советоваться со старичком.
Он всё знал. И тоже разговаривал с овощами, как с живыми. У нас появились свои любимчики. Я особенно любил одну морковку. Она росла не по дням, а по часам и к концу лета, правда, стала крупней всех в поле.
Гриша Русанов
Прошло ещё две недели.
Жили мы в долине, как на необитаемом острове. Но это даже нравилось нам. Раз в неделю приезжал к нам из города на арбе почтальон Рахим, двенадцать! — летний мальчик. Он привозил в долину газеты и письма. Мы с Партизаном сразу принимались читать газеты. Делали вырезки и вывешивали их на стене на нижней террасе. Там висела у нас карта. И мы, советуясь с Садыковым, передвигали красные флажки, которые обозначали линию фронта. Разные вести шли оттуда.
— Бьём фашистов, — радовались мы. — Смотри, опять наступаем! Скоро Харьков возьмём…
— Сколько же до Киева остаётся? — волновался Партизан.
Ребята подолгу стояли перед картой, отыскивали родные города. Страшный коварный враг напал на нас. Много ещё прольётся крови. Уже который месяц бьются защитники Севастополя. А теперь в каждой газете пишут о Сталинграде…
Однажды почтальон Рахим привёз мне письмо от Гали. Она писала с дороги, что едет с санитарным поездом на запад. Мне хотелось ответить ей… Но адреса она мне не давала. И, наверное, потому и Галя и Коканд — всё казалось мне здесь таким далёким. Как будто уже сто лет живём мы тут. И никто не найдёт нас в этой долине, никто не придёт сюда…
И вот однажды мы возвращались с Зорькой с поля: несли в корзине листья для осликов — они вместе с нами жили в долине — и остановились возле дома.
У террасы стоял спиной к нам незнакомый человек и разговаривал с Осипом Петровичем. Незнакомый был очень длинный и худой.
— Кто такой? Откуда такая каланча явилась? — шёпотом сказала Зорька.
Приезжий был в широкополой войлочной шляпе грибом, в брезентовой куртке и брезентовых сапогах. Из Коканда он, что ли, к нам прибыл? Мы с Зорькой поставили корзину на землю и стали слушать, о чём длинный говорит с Осипом Петровичем.
— Одну бригаду ребят, — говорил он, — надо обязательно выделить для надзора за водой. Пусть ребята следят за арыками. Это обязательно. Самых дельных надо к воде поставить.
— У нас все дельные! — улыбнулся Осип Петрович.
— Это хорошо, — ответил приезжий. — Ну, а одного, самого дельного, я хочу выпросить себе на гору.
«О чём это он говорит?» — удивился я. Его голос показался мне знакомым. А человек посмотрел на гору. Как раз в ту сторону, где по ночам светился огонёк. «Вот оно что! Значит, водный техник приехал. Интересно!» Тут приезжий обернулся. Я увидел узкое загорелое лицо с длинным носом, совсем ещё молодое, и крикнул:
— Гриша! Русанов!
— Семёнов! — Он сгрёб меня в охапку.
Осип Петрович и Зорька смотрели на нас и улыбались. Гриша смеялся. А я торопился, рассказывал, как отстал тогда на сортировочной станции от школьного эшелона. Говорил ему про санитарный поезд, который отрезал наш состав. Спрашивал Гришу, куда увезли наших ребят. Ведь высокий приезжий был мой прежний пионервожатый, с которым я выехал из Ленинграда!..
— Ты с нашей школой, с нашими ленинградскими ребятами в долину приехал? — спрашивал я.
— Я сам сейчас не знаю, где они, — ответил Гриша. — Я довёз школу до Алма-Аты, а потом где только не был… Полгода на фронте сражался. Ранен был. Лежал в госпитале у вас в Коканде. Теперь получил отпуск и вот решил во время отпуска поработать в горах. Ну и встреча! А ты знаешь, сколько хлопот мне задал? Куда только я запросы ни посылал, где только ни справлялся!..
Мы с Гришей не могли опомниться. Вот так встреча!
— А мама твоя где? — спросил он меня.
Я отвернулся. Гриша хорошо знал маму. Она часто приходила в школу.
— Мама у нашего Юльки герой, — вмешался Осип Петрович. — Она в партизанах. Скоро мы с ней связь установим… А Юлька тем временем здесь трудовыми подвигами отличится…
Гриша обнял меня за плечи. Ему было жалко меня.
— Хочешь, возьму тебя в помощники? Будешь жить со мной на горе.
Мы оба стали просить Осипа Петровича отпустить меня на гору. Гриша говорил, что без помощника ему не обойтись, что за этим он сюда приехал. Осип Петрович сперва предлагал в помощники мальчика постарше. Наконец мы уговорили его. Тут Гриша свистнул, и из-за дома вышел ослик, вроде конька-горбунка, ростом чуть выше овчарки, светло-серый, с чёрным пятном на лбу. Ослик толкнул Зорьку, она испугалась, замахала на него веткой, а ослик потянулся мордой и сорвал с ветки листок. Зорька вскрикнула. Мы засмеялись. Я оттащил ослика за уши от Зорьки.
— Собирайся скорей, — сказал Гриша. — Мне спешить надо, я своё хозяйство надолго оставлять не могу.
Я сбегал на террасу, засунул в вещевой мешок трусы, майку, сунул ложку, зубную щётку, полотенце. Всё, кажется?
Прощаясь, Осип Петрович велел мне через неделю-другую обязательно возвращаться.
— Я сам его вам доставлю! — сказал Гриша.
Осип Петрович обнял меня. Мы с Зорькой долго трясли друг другу руки.
— Достаточно! — сказал Гриша и велел мне садиться на осла.
Я сел и засмеялся: будто на игрушечную деревянную лошадку уселся. Хотел даже слезть, а Гриша говорит:
— Ну-ка, подвинься! Я сзади сяду!
— Что ты! Спина у него сломается! — испугался я.
— Не беспокойся, это вьючный осёл. У такой породы спина прочнее, чем у лошади.
И Гриша уселся позади меня, хлопнул ладонью по животу осла. Осёл, как заводной, тронулся — мелко-мелко начал перебирать ногами. Мы отъехали шагов двести и только тогда я понял, что в самом деле уезжаю.
— Постой! — попросил я Гришу. — Я сейчас!
Я спрыгнул с осла, вернулся к террасе, где всё ещё стоял Осип Петрович, глядя мне вслед.
— Осип Петрович!
— Ты что же вернулся? — улыбнулся он. — Раздумал?
Я замялся.
— Садковый от меня привет! — попросил я.
— Охотно!
— Вере Михайловне… И Партизану с Иргашой.
В тот день Иргашой и Партизан ушли на самый дальний участок полоть кукурузу… Жаль! Я написал нм прощальную записку: «Привет от путешественника. Ваш благородный друг на время покидает вас, но будет хранить в своем сердце. Юлька».
Для такого необыкновенного случая требовался красивый, а не будничный язык. Я отдал записку Осипу Петровичу и побежал к Грише, который ждал меня на повороте. Опять сел на ослика, ударил его босыми пятками, как шпорами, и мы тронулись.
В пути
Осёл бежал быстро, но мне всё время хотелось слезть с него. Он был такой маленький, что Гриша ступнями ног мог доставать до земли, и я боялся — вдруг у него спина сломается. Но и Гриша жалел его, и мы стали поочерёдно слезать с осла и бежать рядом.
