Мальчик из Ленинграда - Раковская Нина Евгеньевна (лучшие книги онлайн TXT) 📗
Выехали из джугаровых зарослей, миновали помидорные гряды и попали на участки, где я ещё не бывал. Тут лежали прямо на земле крупные, будто осыпавшиеся жёлтые цветы и ветвились плети с листьями, похожими на лопухи. Это цвели кабачки и тыквы.
Всю дорогу мы говорили про Ленинград, про воздушные налёты. Вспоминали наш отъезд. Говорили про школу, про ребят, вспоминали учителей. Я заметил, что про маму Гриша нарочно старался не говорить, — он боялся, что опять я расстроюсь. Незаметно мы подъехали к подножию серой горы.
— Теперь мы почти дома! — сказал Гриша.
Тропинка круто поднималась в гору. Она вилась между утёсами и развороченными каменными глыбами.
Мы оба слезли с ослика и пошли по тропке рядом с ним. Мне не терпелось увидать Гришин дом. Я обогнал Гришу, вскарабкался высоко на гору, оглянулся. И до чего же мне понравилась наша долина!
Поле, на котором работали ребята, было похоже сверху на громадную шахматную доску из разноцветных квадратов — зелёных, жёлтых, бурых, а между ними всюду проходили коричневые полоски — арыки.
— Красота какая! — крикнул я Грише.
— Я уже досыта насмотрелся на эту красоту, — сказал он. — Правда, долина хорошая. Вот мы её с тобой вдвоём поливать будем.
Неужели два человека могут полить такую громадную долину? Мне не верилось.
— Мы только вдвоём работать будем? — удивился я. — Откуда воды столько наберём? Как она во все арыки попадёт?
— Налево смотри, — сказал, поравнявшись со мной, Гриша. — Главный арык видишь?
Из-за кустарников виднелся глубокий пустой канал. Он был вроде жёлоба, высеченного в скале. Этот жёлоб спускался в долину и ветвился там арыками между помидорными, джугаровыми, свекольными полями.
— Сейчас всё узнаешь! — сказал Гриша. — Пошли!
За нами по крутой тропке двигался ослик. Камни, песок летели вниз из-под ног и с шумом осыпались вниз, к подошве горы. Я шёл и всё оглядывался. Какая странная и красивая делается земля, когда на неё смотришь сверху, с горы! Всё меньше вокруг оставалось полей, утёсов, а неба становилось всё больше. Словно голубыми заливами оно вдавалось в горные перевалы, большим клином висело над долиной. И вдруг я почувствовал, будто в ушах у меня зашумели волны, засвистел ветер. Я вспомнил большую розовую раковину, которая стояла у нас в Ленинграде на письменном столе. Она точно так шумела, когда приставишь её к уху. А тропинка уже выводила нас на каменную площадку, ровную и круглую, как тарелка.
На краю этой площадки стоял Гришин дом из камней, с маленькой дверью и маленьким окном.
Так вот откуда светился по ночам огонёк!
— Вот где мы с тобой жить будем! Нравится? — спросил меня Гриша.
Ну как мог не нравиться такой необыкновенный дом!
Голова
В ушах у меня продолжало шуметь. Я подошёл к краю площадки. Она круто обрывалась вниз, к неглубокому ущелью, по которому текла такая бурная река, что вместо воды катилась одна пена. Посредине реки возвышалось странное сооружение: стояли косые короткие плетни. Возле плетней была вырыта бухта. От бухты отходил в сторону канал. А канал был словно заперт железными воротами.
— Вот это и есть голова арыка, — сказал мне Гриша. — Постой, что-то неладно… Так и есть! Фашину прорвало. Вниз пошли!
По реке плыли прутья, сучки. Я видел, что река размывает крайний плетень.
Мы спустились к реке. Гриша снял сапоги, закатал брюки, вошёл в воду.
— Ломай ветки! — крикнул он. — Давай их сюда!
Я начал ломать зелёный кустарник и бросать ветки Грише. Он быстро совал их в плетень, будто штопал его. Наконец мы починили дыру, и Гриша вылез на берег.
— Эти плетни — фашины, — сказал он, — дадут нам с тобой жару. Только и следи за ними. Вечно река размывает их. Видишь, какая она бешеная? А фашины должны быть в исправности. Они, как узда на ретивом коне, бег замедляют и воду в реке скапливают.
Я приставал к Грише с расспросами.
— Канал этот, я уже говорил тебе, называют головой арыка, — объяснял Гриша. — По нему вода из реки в долину стекает. А ворота…
Тут Гриша взглянул на небо. Солнце садилось за гору.
— Сейчас ты поймёшь, для чего они поставлены. Пора нам долину поливать!
Грядка камней отгораживала от реки бухту. Ворота канала, как лодка к причалу, были привязаны канатом к столбу.
— За работу, помощничек! — сказал Гриша.
Мы принялись разбирать каменную гряду, выбрасывать камни на берег, и от этого вода поднималась в бухте всё выше.
Гриша отвязал канат от столба. Вода начала открывать ворота, распахнула их, хлынула в арык и потекла по жёлобу в долину.
— Понял теперь, зачем ворота? — спросил Гриша. — Это шлюз маленький.
— Замечательный шлюз! Мировой!
— Что ты, он уже сто лет тут стоит! Допотопный. Эту долину перед войной решили больше не засевать. Тут хотели настоящую плотину строить. Война проклятая помешала… А сейчас пришлось и за эту долину взяться! Сам знаешь, сколько народу теперь Узбекистан кормит, сколько сюда съехалось. Да и фронту отсюда эшелонами продовольствие отправляют. Вот и пригодился наш старик канал!
А мне допотопный старик канал нравился!
Мы постояли, посмотрели, как бежала пенистая вода и превращалась в канале в спокойную прозрачную. А потом поднялись на площадку, к дому.
За домом была бахча. Там лежали на земле ярко-жёлтые, зелёные и полосатые дыни. Кожура у всех была покрыта серыми жилками, будто на дыни надели плетёные сумки-авоськи.
— Проголодался? — спросил Гриша. — Сейчас ужинать будем.
Он выбрал жёлтую дыню, у которой стебелёк весь высох и лежал на земле, как верёвочка. Разрезал её пополам. Дыня была сладкая, душистая и такая мягкая, как сливочное масло. Мы уселись на порог дома и начали есть дыню ложками и закусывали кукурузными лепёшками.
Только теперь я почувствовал, что очень устал. Ложка дрожала у меня в руках, а лепёшку я ломал с таким трудом, будто это была целая буханка.
Я вспомнил про наш лагерь. Что там делается?
Встал, подошёл к краю площадки, поглядел вниз и крикнул:
— Гриша, мы правда вдвоём всю долину полили!
Коричневая сетка, которая покрывала долину, превратилась в серебристую. Это всюду, по всем арыкам, текла вода. Гриша подошёл ко мне, постоял и сказал:
— Спать пора! Довольно любоваться. Завтра в четыре утра вставать надо — закрывать ворота. Спать иди.
Я улёгся в доме на кошме, закрыл глаза, а передо мной всё стояли фашины, железные ворота… Всю ночь напролёт, будто наяву, я таскал камни, ломал ветки. Под утро я несколько раз вскакивал С постели — боялся проспать. Здесь огороды поливают только ночью, а каждое утро надо закрывать ворота — от дневного полива урожай можно испортить.
На горе
Всё-таки утром Гриша сам разбудил меня, когда солнце только вылезло из-за серого утёса. В долине была ещё ночь, а горы были синие.
Жёлто-красное солнце перед рассветом было похоже на луну или громадный электрический фонарь. Но оно на глазах светлело, делалось золотым… И вдруг в долине и на горе сразу наступило солнечное утро.
Так я увидал первый рассвет в горах. Много раз потом я любовался им, а мне всегда казалось, что я вижу его впервые — такой он необыкновенный.
Нравилась мне жизнь на горе.
Мы вставали раньше солнца. Вместо чая Гриша срывал на бахче холодную дыню, покрытую бисеринками росы. Он резал её поперёк круглыми, как баранки, дольками. Мы заедали дыню лепёшками и после завтрака принимались за работу.
Сперва мы валили в бухту камни, отгораживая канал от реки. Потом Гриша закрывал ворота, привязывал канаты к столбам, а меня посылал вниз проверять берега арыка.
С кетменем я спускался по берегу арыка до самого подножия горы.
Я любил эти утренние путешествия. Жёлоб — головной арык — был вырублен в камнях, проходил через песчаник. Я шёл вдоль берега, перепрыгивал с камня на камень, пробирался по краю ущелья, держась за ветки кустарников, останавливался возле маленьких водопадов и ключей.
