Тимошкина марсельеза - Карпенко Галина Владимировна (книги хорошего качества .TXT) 📗
Добровольцы
— Вечерний выпуск, вечерний выпуск! — кричит мальчишка-газетчик. — Статья Ленина… «Социалистическое отечество в опасности».
Клоун Шура покупает газету.
— Враги под Петроградом! Враги под Киевом…
Рассчитываясь с газетчиком, клоун Шура роняет кошелёк.
— Не трудитесь, я подниму, — слышит он знакомый голос.
Перед ним Репкин. Они идут рядом, и Репкин спрашивает о его здоровье.
— Благодарю, не жалуюсь, — отвечает Александр Иванович.
— А я, если разрешите, к вам, — говорит Репкин.
— Вы ко мне?
Клоун Шура смотрит на Репкина растерянно.
— У меня к вам есть дело, Александр Иванович. Прошу, уделите внимание.
Недоумевая, зачем он мог понадобиться, клоун Шура показывает на свой дом:
— Живу рядом. Пожалуйте!
На звон колокольчика хозяйка открывает дверь. На пороге стоит Александр Иванович, а сзади вооружённый матрос.
— К нам гость, — успокаивает её Шура. И приглашает Репкина в комнату. — Фома не кусается, — по привычке шутит клоун.
— Если гость, то надобно чайку! — говорит хозяйка.
Старушка хозяйка заваривает морковный чай и, перекрестившись, вносит в комнату на подносике чайник.
— Какое же у вас ко мне дело? — спрашивает Репкина Александр Иванович. Он пододвигает Репкину стакан в тяжёлом серебряном подстаканнике, на котором витиеватая надпись: «Артисту от благодарных зрителей».
— Понимаете, какое у меня предложение, — говорит Репкин, прихлёбывая чай. — Мы отправляем эшелоны на фронт. У бойцов винтовки. А главное, что должно у них быть, — революционное сознание.
— Безусловно, — подтверждает Александр Иванович.
— Так вот, — продолжает Репкин, — если будет на то ваше согласие и позволит ваше здоровье, мы хотели бы пригласить вас в агитбригаду.
— Я что-то не совсем вас понял, — сознаётся Александр Иванович.
— Постараюсь разъяснить. На помощь комиссарам Красной Армии мы мобилизуем артистов, — говорит Репкин. — Я сам смотрел в цирке, как вы, Александр Иванович, представляли Керенского и ещё, извиняюсь, всякую шваль. Замечательно представляли. Очень верно агитировали против врагов революции.
Репкин берёт в руки маленький голубой шарик. Он не знает, что этот шарик оставил на память клоуну Шуре Тимми. Репкин крутит этот шарик, как земной шар вокруг оси, и продолжает разъяснять:
— Со всех сторон на Советскую власть лезут враги: Антанта, белые армии и ещё всякая бандитская нечисть. Подумайте, Александр Иванович, очень прошу!
Репкин кладёт шарик на место, благодарит за чай.
После ухода Репкина клоун Шура долго сидит у стола. Уже совсем стемнело, но он не просит хозяйку зажечь лампу.
Утром Репкин положил на стол Анатолию Васильевичу свежие газеты.
— Спасибо! — Народный комиссар читал, помечая что-то карандашом.
— Анатолий Васильевич, я с вами поговорить хочу.
— Пожалуйста, пожалуйста, — сказал Луначарский и посмотрел на Репкина усталыми глазами.
— Мне, конечно, нежелательно вас огорчать… — Репкин стоял перед наркомом навытяжку. — Я в полк зачислен, Анатолий Васильевич. Сами понимаете, какое на фронте положение.
Луначарский постукивал карандашом: «Так, так…»
— Я заместителя себе нашёл…
Репкин отворил дверь, и в комнату вошла девушка в гимназическом платье и в красном платочке.
— Вот… Таня…
Таня присела в реверансе, но, спохватившись, протянула Луначарскому руку:
— Здравствуйте!
— Вы умеете обращаться с пулемётом? — улыбаясь, спросил Анатолий Васильевич.
— Если это необходимо! — Щёки у Танечки становятся пунцовыми. Она не понимает, шутит народный комиссар или говорит серьёзно.
Выручает Репкин:
— Зря сомневаетесь, Анатолий Васильевич! Товарищ Танечка не то что я. Пишет грамотно, по-немецки, по-французски разговаривает.
— Вы какой класс окончили? — спрашивает Анатолий Васильевич.
И Танечка сознаётся, что в этом году перешла в восьмой.
Простились Репкин с Луначарским сердечно.
— Пишите, если будет возможность, и берегите себя! — попросил Луначарский.
Передав Танечке клеёнчатую тетрадь с записями заданий, Репкин побежал за вещами на квартиру к Гнединым.
Сборы у Репкина были недолгие: две пары белья, бритва, затрёпанный песенник. Гитару он подержал в руках и повесил опять на гвоздь. Может, дождётся его?..
Кроме Леночки, дома никого не было.
— Прощайте, барышня, — сказал Репкин. — Уезжаю на фронт. И дедушке скажите, что воевать поехал.
Репкин постоял на пороге гнединского кабинета. Задержав свой взгляд на чугунной печке, Репкин усмехнулся. Он вспомнил, как притащил печку и вывел железную трубу в форточку.
«Коптить город! Это варварство! — возмущался Гнедин. — Я позову дворника и сломаю это сооружение… Слышите, милостивый государь!» — горячился профессор.
Репкин продолжал стучать молотком.
«Вы на меня не серчайте, Алексей Лаврентьевич! Сажу мы отмоем. А в такой стуже Бетховена играть нельзя!..»
— Да, жалко, что не простились! — вздохнул Репкин. — Я записочку оставлю Алексею Лаврентьевичу. Ну, барышня, мне пора!
— Репкин, а вас не убьют? — спросила Леночка.
— Не должно этого быть.
Репкин поцеловал Леночку и, сбежав с лестницы, уже во дворе оглянулся. Леночка стояла у окна.
— До свидания! До свидания! — кричала она.
Сняв бескозырку, Репкин помахал ей.
— Всего вам, барышня, хорошего. Дедушке кланяйтесь.
Через несколько дней Танечка доложила Анатолию Васильевичу:
— Вас дожидается уже давно один человек.
— Просите, просите, — сказал Луначарский.
— Только он… — Танечка замялась. — Он не один.
— Просите, — повторил Луначарский.
В комнату вошёл Александр Иванович. Он старательно вытер у порога свои глубокие боты и огляделся: куда бы повесить шубу?
— К сожалению, я не могу предложить вам раздеться: у нас холодновато, я сам кутаюсь. — И нарком поправил на плечах старенькое драповое пальто.
Александр Иванович, сконфузившись, сел в кресло и протянул Луначарскому свёрнутый трубочкой листок:
— Это моё прошение.
Луначарский начал читать, постукивая карандашом по столу.
Шуба на груди у Александра Ивановича приподнялась, и из-под полы высунулась лохматая собачья мордочка: «Где это мы? Кто это стучит?»
Анатолий Васильевич улыбнулся. Он даже протянул руку, чтобы погладить необычного посетителя, но Фома исчез. Его выдавало только ухо — белое с серым пятном.
— Извините, — сказал Александр Иванович. — Это мой партнёр.
Клоун Шура вытер лысину большим цветным платком и стал ждать, когда народный комиссар дочитает его прошение. Шура писал всю ночь, старался, чтобы прошение было убедительным и кратким.
— Вы знаете, что такое агитвагон? Вам будет трудно, Александр Иванович! — сказал Луначарский.
— Я решил не сразу. Не с бухты-барахты, — ответил ему твёрдо клоун Шура.
— Агитвагон — это работа почти во фронтовых условиях, — стал объяснять Луначарский, не скрывая, что добровольцев из актёрской братии мало.
— Поэтому я и прошу вас, — настаивал Александр Иванович. — И не сомневайтесь. Я знаю, что меня будут хорошо принимать. Я в цирке почти сорок лет. Я очень прошу!
И Луначарский понял, что он не сможет отказать этому просителю.
— Благодарю. И ты благодари, Фома!
Клоун Шура отвернул полу своей шубы, и Фома снова высунул свой блестящий нос.
— Желаю успеха, — сказал Анатолий Васильевич.
Он вызвал секретаря и попросил написать Александру Ивановичу бумагу, в которой было бы сказано, что он, артист республики, зачислен в команду агитвагона на правах бойца Красной Армии.
Мрачный Захаров выдал клоуну реквизит и даже запряг цирковую лошадь, чтобы довезти имущество до вокзала.
