Эмили из Молодого Месяца. Восхождение - Монтгомери Люси Мод (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗
********
30 октября, 19~
Сегодня вышел ноябрьский номер «Пера». Неделю назад я послала редактору мое стихотворение о совах, но он не напечатал его. Зато он напечатал одно из стихотворений Эвелин Блейк — глупое и слащавое стихотвореньице «Осенние листья»... очень напоминающее те, что я писала три года назад.
И Эвелин в комнате, где присутствовало множество девочек, громко выразила мне сочувствие в связи с тем, что мое стихотворение не приняли. Я полагаю, она узнала об этом от Тома Блейка.
— Не стоит расстраиваться, мисс Старр. Том сказал, что ваше стихотворения было не таким уж плохим, но, разумеется, не отвечало уровню требований нашего журнала. Вероятно, через год или два вы сумеете напечататься. Не оставляйте ваших попыток.
— Спасибо, — сказала я. — Я не расстраиваюсь. С какой стати я стала бы расстраиваться? Я не зарифмовала «незрим» и «долин» в моем стихотворении. Если бы такое случилось, я действительно была бы расстроена.
Эвелин покраснела до ушей.
— Не показывай свою досаду так явно, детка, — сказала она.
Но я заметила, что она больше не возвращалась к этой теме.
Вернувшись домой из школы, я сразу же сделала для своего собственного удовольствия критический разбор стихотворения Эвелин и записала его в мою «книжку от Джимми». За образец я взяла критическую статью Маколи о произведениях бедного Роберта Монтгомери[43] и получила такое удовольствие, что больше не испытывала ни обиды, ни унижения. Когда поеду на выходные домой, непременно покажу эту мою статью мистеру Карпентеру. То-то он посмеется!
********
6 ноября, 19~
Сегодня вечером, просматривая мой дневник, я заметила, что быстро перестала записывать мои хорошие и дурные поступки. Думаю, причина в том, что многие из них отчасти хороши, а отчасти плохи. Я никак не могу решить, куда их следует отнести.
По понедельникам на утренней перекличке, где собирается вся школа, каждый из нас должен, услышав свое имя, отвечать какой-нибудь интересной цитатой. Сегодня утром я прочитала четверостишие из моего собственного стихотворения «Окно с видом на море». Когда я вышла из актового зала и спускалась в классную, где занимаются «приготовишки», меня остановила мисс Эйлмер, заместительница директора.
— Эмили, какие красивые строчки ты прочитала на перекличке. Где ты их взяла? Ты знаешь это стихотворение целиком?
Я была так обрадована, что едва смогла ответить.
— Да, мисс Эйлмер. — Я произнесла это очень скромно.
— Я хотела бы получить копию, — сказала мисс Эйлмер. — Не могла бы ты переписать его для меня? И кто автор?
— Автор, — сказала я со смехом, — Эмили Берд Старр. На самом деле, мисс Эйлмер, я забыла подготовить цитату для переклички и в спешке не сумела припомнить ничего подходящего, так что просто воспользовалась своими собственными строчками.
Несколько мгновений мисс Эйлмер молчала и только смотрела на меня. Она полная женщина средних лет с квадратным лицом и добрыми большими серыми глазами.
— Вы по-прежнему хотите получить копию этого стихотворения, мисс Эйлмер? — спросила я с улыбкой.
— Да, — сказала она, все еще глядя на меня так странно, словно никогда не видела моего лица прежде. — Да... и ваш автограф, пожалуйста.
Я пообещала и спустилась по лестнице. На нижней ступеньке я оглянулась. Она все еще стояла и смотрела мне вслед. Что-то в ее взгляде вызывало у меня восторг, и гордость, и ощущение счастья, и глубокое смирение... и... и... желание помолиться. Да, именно эти чувства я испытывала.
О, какой чудесный день! Какое мне теперь дело до «Пера» или Эвелин Блейк?
Сегодня вечером тетя Рут отправилась в центр города — повидать Эндрю, сына дяди Оливера; он теперь работает в Шрузбурском банке. Я пошла с ней — по ее настоянию. Она дала Эндрю кучу добрых наставлений насчет его нравственности, еды, нижнего белья и пригласила приходить к нам по вечерам, когда он только пожелает. Эндрю носит фамилию Марри, а потому ему широко открыт путь туда, куда не смеют ступить Тедди и Перри. Он довольно симпатичный, с прямыми, аккуратно подстриженными рыжими волосами. Но вид у него всегда такой, словно его только что накрахмалили и выгладили.
Я решила, что вечер не совсем пропал, так как у миссис Гарден, хозяйки пансиона, где он живет, очень интересный кот, который начал немного заигрывать со мной. Но, когда Эндрю погладил его и назвал «бедной кисонькой», умное животное зашипело на него.
— Не следует слишком фамильярно обращаться с котом, — сказала я Эндрю. — И говорить с ним и о нем тоже следует почтительно.
— Чушь!— заявила тетя Рут.
Но, что ни говори, кот есть кот — так-то вот!
********
8 ноября, 19~
Ночи теперь холодные. Возвращаясь домой в прошлый понедельник, я захватила с собой из Молодого Месяца бутылку из-под джина, чтобы использовать ее как грелку. Я наполнила ее горячей водой и, уютно устроившись с ней в кровати, с наслаждением прислушивалась к такому ужасному, по контрасту с теплом у моих ног, отдаленному реву штормового ветра в Краю Стройности и шуму дождевых струй за окном. Тетя Рут боится, как бы пробка не выскочила из бутылки и вода не залила кровать. Это было бы почти такое же несчастье, как то, что случилось позавчера ночью. Я проснулась около полуночи с совершенно чудесной идеей для рассказа, и почувствовала, что должна немедленно встать и кратко записать ее в «книжку от Джимми» — прежде, чем забуду. Тогда я смогу вернуться к ней через три года, когда ничто не помешает мне написать его.
Выскочив из кровати и шаря по столу в поисках свечки, я опрокинула чернильницу. Тут уж я, конечно, совсем потеряла рассудок и не могла найти вообще ничего! Спички, свечи — все исчезло. Я подняла чернильницу, но знала, что на столе лужа чернил. Чернилами были перемазаны все мои пальцы, так что я не осмеливалась ни до чего дотронуться и не могла найти ничего, чем можно было бы их вытереть. И все это время я слышала, как чернила капают на пол.
В отчаянии я открыла дверь ногой, так как не смела дотронуться ни до чего чернильными руками... и спустилась в гостиную, где вытерла руки о коврик у печи и нашла спички. Но к тому времени, разумеется, мои шаги разбудили тетю Рут, и она, спустившись в гостиную, потребовала ответа на свое «зачем». Она забрала у меня спички, зажгла свою свечку и повела меня наверх. О, это было жуткое зрелище! Как может маленькая каменная чернильница вмещать так много чернил? Чтобы так все перемазать, в ней должно было оказаться не меньше кварты[44].
Я чувствовала себя, как переселившийся в Америку старый шотландец, который, вернувшись однажды вечером с поля и обнаружив, что его дом сожжен, а вся семья оскальпирована индейцами, только и смог сказать: «Какая штрашная нелепошть!» Скатерть на столе была испорчена... ковер насквозь мокрый... даже обои забрызганы. Но королева Александра, несмотря ни на что, милостиво улыбалась, а Байрон продолжал умирать.
Мы с тетей Рут потратили час на оттирание пятен солью и уксусом. Тетя Рут не поверила мне, когда я сказала, что встала, чтобы записать сюжет рассказа. Она знала, что я действовала из каких-то других побуждений, и это просто еще одно подтверждение моей хитрости и скрытности. Она так же сказала еще несколько неприятных слов, которые я стану записывать. Конечно, я заслуживала изрядного нагоняя за то, что оставила чернильницу без пробки, но всего, что она сказала, я не заслужила. Тем не менее я выслушала все очень кротко. Во-первых, я действительно проявила беспечность, а во-вторых, на мне были домашние шлепанцы. Кто угодно может взять верх надо мной, когда на мне домашние шлепанцы. Затем она кончила, сказав, что прощает меня на этот раз, но чтобы больше этого не было.
Перри победил в беге на милю на спортивных соревнованиях и установил рекорд школы. Он так хвастался этим, что Илзи взъелась на него.
********
11 ноября, 19~
Вчера вечером тетя Рут застала меня за чтением «Дэвида Копперфилда». Я плакала из-за того, что Дэви разлучили с матерью, и в сердце моем кипел страшный гнев на мистера Мердстоуна. Разумеется, тете Рут потребовалось узнать, почему я плачу, и она не поверила моим объяснениям.
