Повесть об Атлантиде - Томин Юрий Геннадьевич (читать книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
А когда еще весной к нам приезжал папин товарищ, охотник, и оставил полпачки патронов, я тоже принес их Степке. Он стащил у отца ружье, мы ушли в лес подальше и начали подбрасывать свои шапки и стрелять в них по очереди. Степка стреляет лучше меня: он попал в свою шапку, а я нет. Поэтому его выпороли, а меня нет, и он злился на меня целую неделю.
И все-таки я завидую Степке. Пускай бы и меня пороли: по крайней мере все кончается очень быстро, да потом еще жалеют. Меня вот не жалеют нисколько. Как начнут родители воспитывать, так и воспитывают по два часа — даже уроки делать некогда. И все примеры приводят из своей жизни, будто они были такие золотые — прямо серебряные. Мне надоест их слушать, и я начну кашлять. А они и кашель используют.
— Вот, ходишь — душа нараспашку… Видишь, к чему это приводит? Так и до чахотки недалеко! А мы ведь тебе только добра желаем…
А по-моему, если желаешь человеку добра, то не надо все время об этом говорить, потому что к таким словам привыкаешь и никакого добра уже не заметно.
Я один раз даже не вытерпел и сказал:
— Во-первых, не чахотка, а туберкулез! А во-вторых, теперь туберкулез вылечивают пенициллином, как дважды два!
После этого мне еще час объясняли, что я грубиян, и спрашивали, почему я начал портиться, хотя раньше был скромным. Хоть бы про скромность не говорили! Мне эта скромность хуже туберкулеза.
Вот Степка, небось, не скромный. Зато и делает, что хочет. Захотел — и влюбился в Нину Полянскую. Об этом весь класс знает, потому что с некоторых пор Степка стал толкать ее на переменках. А Полянская тоже влюбилась в Степку; она всегда говорит: «Ты, Хокканен, дурак! Дождешься…», но никогда не жалуется. Теперь им весь класс завидует.
В субботу Степка доказывал, что двойку он схватил из-за Полянской, но я все-таки думаю, — за свой язык.
Анна Наумовна спросила Степку строение атмосферы. Он объяснил, почему внизу воздух плотный, наверху — разреженный, но на какие слои делится атмосфера, забыл. Анна Наумовна стала ему задавать наводящие вопросы. Степка видит, что ему все равно не вспомнить, и начал, как обычно, Анну Наумовну заговаривать. Она его спрашивает про слои, а он говорит:
— Ага, Анна Наумовна, в верхнем слое совершенно дышать нечем. Я вот читал: один раз туда орел нечаянно залетел и задохнулся без воздуха.
(Про орла он, конечно, выдумал.)
— Хокканен, тебе понятен мой вопрос? — сказала Анна Наумовна. — Ответь четко и ясно: на какие слои делится атмосфера земли? Ну… Тропо…
— Ага, Анна Наумовна… Если на реактивном самолете лопнет кабина, то летчика раздавит воздушной волной. Внизу очень плотный воздух.
Анна Наумовна рассердилась.
— Стыдно, Хокканен, не знать таких вещей! Даже если ты не читал учебник… В наш век — век спутника! — об этом знает каждый школьник. Во всех журналах написано. Ты хоть журналы читаешь?
«Век спутника» — любимое выражение Анны Наумовны. Когда запустили спутник, она прибежала в класс с газетой и весь урок читала нам сообщение и объясняла устройство приборов, которые там установлены.
И ребята тогда здорово обрадовались, что наши запустили спутник вперед всех и что нас в тот день не спрашивали по географии. С тех пор Анна Наумовна всегда говорила «век спутника», если на нас сердилась.
Степка, услыхав про спутника, понял, что дело плохо, и уже мечтал о тройке. Но в это время Полянская нарисовала на промокашке рожу с длинным языком и потихоньку показала Степке. Если бы это сделал кто-нибудь другой, то Степка стерпел бы, как миленький… А тут у него даже уши зашевелились от злости. Но Полянскую он сейчас тронуть не мог и сказал Анне Наумовне:
— Я читаю журналы, Анна Наумовна. В одном журнале написано, что в нашей школе есть всякие ненормальные художники…
Анна Наумовна даже покраснела.
— Ты о ком, Хокканен?
Степка испугался, что она приняла на свой счет, и заторопился:
— Я не про вас, Анна Наумовна! Честное слово, не про вас…
Этим оправданием он только испортил дело.
— Иди на место, Хокканен! За ответ — три, за поведение — единица, в среднем — двойка. И останешься после уроков, я с тобой поговорю.
После уроков мы остались вместе. Анна Наумовна подошла к нам в коридоре.
— Хокканен, — сказала она, — почему ты не можешь сдерживать свой язык? Если тебя спрашивают урок, ты говоришь бог знает о чем, только не о том, что нужно. Что это за орлы? При чем тут летчики, художники?
— А чего она…
— Кто «она»?
— Да тут одна. Только я не про вас, честное слово!
— Я не интересуюсь твоими секретами, — сказала Анна Наумовна. — Я только хочу, чтобы ты вырос знающим и умным человеком. Завтра ты придешь в школу и будешь заниматься со мной дополнительно, пока не ответишь по всему материалу за неделю.
— Завтра воскресенье!
— А ты думаешь, Хокканен, что мне интересно заниматься с тобой в воскресенье? У меня есть семья. У меня двое ребят, ты сам знаешь… Но все же мне приходится сидеть с тобой в воскресенье.
— Да, — повторил Степка. — Приходится сидеть в воскресенье. Да еще в век спутника.
Я стоял рядом. Мне ведь тоже было обидно, потому, что мы в воскресенье собирались идти смотреть, как взрывают гранит в карьере. Но все-таки Степка зря сказал про спутника. Анна Наумовна покачала головой и ушла.
— Она еще у меня дождется! — сказал Степка.
— Не хвались, Степка, ничего ты ей не можешь сделать.
— Да нет, не Анна Наумовна, а Нинка…
— Ты же в нее влюбился!
— Я ее уже два часа ненавижу, — сказал Степка.
Пока мы шли домой, я все время думал, как объяснить Степке, что он зря сказал про спутника. А Степка уже про это забыл. Он такой: если сам забыл, то думает, что и другие быстро забывают.
В воскресенье утром мы со Степкой отправились в школу. Мне хоть не нужно было, но я пошел — все равно дома делать нечего. До нашей школы, если бегом по дороге, всего пять минут. Но Степка уговорил меня идти лесом к Мраморному озеру, потом повернуть к железной дороге, а потом уже — в школу. Он сказал, что на свежем воздухе у него лучше работает голова и он хочет все повторить вслух.
В лесу было много снега. Мы набрали полные валенки, пока выбрались на тропку.
Конечно, Степка повторять ничего не стал. Он шел впереди и все время старался незаметно тряхнуть ветку, чтобы меня обсыпало снегом. Потом стал петь песню, которую слышал по радио: «Кольцо души-девицы я в море уронил…»
Кроме этой строчки, он ничего не помнил, но ему очень нравились слова «души-девицы». Дойдя до этих слов, он всегда начинал смеяться. Я сказал ему, чтобы он хоть немного повторил. Но когда Степка поет про девицу, с ним разговаривать невозможно. Лишь один раз он остановился, задрал голову и сказал:
— Эх, атмосфера какая синяя!.. Почему, Мишка?
Вышли мы на Мраморное озеро. Там у лунки сидел человек с удочкой. К нам, на Карельский перешеек, каждое воскресенье приезжают из города, но мы никогда не видели, чтобы ловили на Мраморном. Там и летом нет ничего, кроме раков.
— Клюет? — спросил Степка.
Человек этот очень обрадовался, когда Степка его спросил. Наверное, ему надоело сидеть одному.
— Все утро клевало, — сказал он и похлопал по рюкзаку, — килограмма три поймал. Да все мелочь. А сейчас не клюет, как обрезало.
Нам было смешно. Мы-то знали, что в Мраморном нет ни рыбешки. Там вода гнилая. Но Степка тут же сказал, что в озере водятся зеркальные карпы.
— Нет, карпа я ни одного не поймал, — вздохнул человек, — все окуни.
Мы ушли, а он остался ловить зеркальных карпов. Мы ничего ему не сказали. Рыбаки, они все ненормальные, все равно он просидит до самого вечера. По крайней мере, хоть будет думать, что может поймать рыбину, и от этого ему станет веселее сидеть.
Только мы со Степкой вошли в лес, как услышали совсем рядом выстрел. Потом кто-то крикнул:
— Держи, держи! Уйдет!
— Чего они его, руками ловят, что ли? — сказал Степка. Он думал — заяц.
