Джаваховское гнездо - Чарская Лидия Алексеевна (читать хорошую книгу .TXT) 📗
И прилив отчаяния все сильнее и сильнее овладевал Даней. Все ближе, роднее и заманчивее начинало казаться недавно пережитое прошлое, все ближе и дороже представлялось милое, ею самою покинутое, Джаваховское гнездо.
Сначала бессознательно, робко толкнулась эта мысль ей в голову, потом ярче и определеннее осветила она усталый, отуманенный мозг. Желанной и прекрасной показалась бы малейшая возможность вернуться. Но — увы! Она понимала, что Леила-Фатьма не так легко согласится выпустить ее из своих цепких рук.
Снова сумрачный, слезливый день начинающейся осени. Снова плачут под дымкой тумана горы. Из бездны, как серые духи, ползут влажные облака. Тропинки в ущельях размыло.
Окно в сакле раскрыто настежь. Отдернут ковер от дверей. На подушках, брошенных на ковер, прикрытая буркой, лежит Даня.
Усталостью скованы ее члены. Все тело ноет и болит. Вчера она опять, подчиненная чужой воле, развлекала Леилиных гостей. О, как измучилась она! Как болит ее голова, грудь! Еще один такой вечер, и она, кажется, сойдет с ума. Нет! Нынче же надо прекратить все это. Нынче же скажет она Леиле-Фатьме: «Довольно! Время не ждет. Или ехать концертировать с арфой, или пусть отпустит ее обратно домой».
Домой!
Это слово выделилось случайно из вихря Даниных мыслей. А между тем как правдиво оно! Если и любили где-либо ее, Даню, и жалели, и ласкали ее, так это там, дома, в гнезде.
Гема, тетя Люда, Маруся, Сандро и даже «та», непонятная ей, энергичная суровая девушка, и та по-своему заботилась о ней.
Она, может быть, была права. Надо много и долго учиться, чтобы иметь возможность царить над людьми.
То, что заставляет проделывать ее Леила-Фатьма, разве это искусство? Разве это даст славу Дане? Разве может дать славу? Эта мысль так глубоко и цепко охватывает девочку, что она почти не слышит приблизившихся к ней шагов.
— О чем задумалась, моя роза? О чем, лазоревый цветик не наших полей?
Опять она, эта старуха, отравляющая Дане душу и мозг.
Острый, небывалый еще прилив злобы охватывает девочку. Вся дрожа, вскакивает она с подушки, вытягивается во весь рост.
— Что тебе надо от меня? Зачем ты пришла сюда? Зачем мучишь снова?
— Мучу тебя? — ломаный русский язык татарки едва умеет произносить слова. — Что ты, звезда души моей! Богатой, знатной хочет сделать тебя Леила-Фатьма. А ты — «мучишь»! Что ты! Что ты, бирюза моя!
Эта льстивая речь еще больше разжигает сердце Дани. Она еле владеет собой.
— Когда ты увезешь меня отсюда, из этой норы?!
— Скоро, яхонтовая, скоро…
Глаза дочери наиба прыгают, точно горящие светляки. Лукава и пронырлива ее улыбка.
Эта улыбка переполняет чашу терпения Дани.
— Ты лжешь! — вспыхивает она и топает ногою. — Ты лжешь, старуха! Ты никуда не повезешь меня!
Что-то новое пробуждается в лице Леилы. Остатки прежнего величия озаряют его. Теперь уже сама она вспыхивает в свою очередь, не меньше Дани.
— Ты смеешь кричать на дочь наиба! — грозно срываются с ее губ суровые слова.
— Но дочь наиба лжет, как последняя служанка!
Эта фраза вылетает помимо воли из побелевших от гнева губ Дани.
Как удар кнута падает она на Леилу-Фатьму.
— Жалкая девчонка! — кричит она. — Жалкая, слабая русская девчонка! Ни капли мудрости в твоей голове! Разве можешь ты получить славу? Леила-Фатьма может, а не ты. Но Леила-Фатьма не хочет заморить насмерть такую слабую курицу, как ты. Довольно ты для нее послужила. Послужи новому повелителю и мужу. Курбану-аге ты приглянулась, глупая овечка. В жены берет тебя Курбан-ага. Богатой будешь. Княгиней будешь. Бери, глупая, свое счастье. Обеими руками бери. Стать женою знатного бея суждено тебе на роду, глупая, нищая девчонка.
В первую минуту Даня плохо понимает сказанное. Так дико, так невероятно нелепо оно. Ей, почти девочке, едва достигшей шестнадцати лет, стать женою этого важного, напыщенного дикого татарина из Кабарды, которого она мельком видела из-за своей занавески, в вечер его посещения, когда играла на арфе для него?!
Так вот оно что. Вот куда гнет Леила-Фатьма. За богатый калым продает ее, Даню, русскую, христианскую девушку, в жены мусульманскому бею. Так вот она какова, эта старуха, обещавшая наивной девушке славу.
Гнев, презрение вспыхивают в оскорбленной душе Дани. Она делает шаг к Леиле-Фатьме, порывисто закидывает голову и кричит ей в самое лицо:
— Никогда! Слышишь: никогда в мире! Скорей умру, нежели это! Скорей умру!
Потом порывистым движением оглядывается на дверь.
Что если броситься в аул Бестуди? Бежать к его старшине, наибу, к мулле, к властям селения, сказать все, просить защиты? Открыть козни Леилы-Фатьмы, упросить вернуть ее, Даню, в Гори, домой!
В ауле знают Нину. Ее родители оттуда. Память о деде ее, Хаджи-Магомете, величавом старике, не умерла там и поныне. Неужели не заступятся, не спасут?
Мысль, вихри мыслей кружатся в голове Дани.
Да! Да! Конечно! Так! Так! Рассуждать нет ни времени, ни силы. Леила-Фатьма стоит перед ней, торжествующая, злая, безобразная, настоящая ведьма.
— Прочь с дороги, старуха, прочь!
Даня изо всей силы отталкивает свою мучительницу и с воплем бросается за дверь.
Чьи то сильные руки хватают ее за плечи. Перед нею лицо Гассана. За ним лица его сыновей. И Леила-Фатьма снова перед нею. Она что-то говорит по-татарски, быстро, быстро, тыча пальцем в Даню, злобно сверкая глазами, с проступившей пеной у рта. Гассан машет головою, снимает пояс, что-то приказывает сыновьям. Те бросаются к Дане.
Минута — и она чувствует себя связанной по рукам и ногам.
Черные глаза Леилы, с разлившейся в них мглою, снова перед лицом Дани и точно магнетизируют ее. Знакомое оцепенение охватывает Даню.
Далекою, несбыточною, отвлеченною кажется ей ее мечта о возврате в Джаваховское гнездо.
Мысль притупляется…
Все кончено для нее, Дани. Все!
— Прощайте, «друг», тетя Люда, милая, милая Гема. Прощайте все!
ГЛАВА 7
Глухая полночь. Сплошная черная мгла кутает землю. И только сверкают выпуклые пятна золотых звезд, зажженных Самим Богом.
Четыре путника гуськом пробираются по узкой, повисшей над бездной тропинке ущелья. Звонко отбивают каждый шаг свой осторожные кони. На волю их положились всадники, бросив поводья.
Наверху — небо, внизу — бездна, перед ними невидимая змейка горной тропинки. Один неверный шаг, одно неверное движение лошади, и все пропало. Черные бездны Дагестана умеют свято хранить свои тайны, тайны смельчаков, нашедших судьбу свою в такие ночи на дне бездны, среди камней и скал.
Но горные лошади — это хранители их хозяев. Горный конь так же осторожен и чуток к опасности, как и быстр, легок и вынослив в пути. Не сбросит, не уронит, не соскользнет в бездну, не выдаст: идет весь подобравшийся, упруго ступая по каменистому грунту тропы, только храпит, косясь в темноте на черную мглу обступивших его гор и ущелий.
Но вот миновали труднопроходимое место. Шире становится предательская тропа. Дальше отступает бездна. Теперь уже мелкие камешки, выскакивающие из-под копыт коней, не падают в нее, с легким звоном срываясь с утеса. Круче зато делается подъем.
Тяжелее ступают кони.
За поворотом утеса сверкает звездочка, яркая, горючая. Это не небесная звезда. Это фонарь наверху мечети. Тот же маяк для запоздалых путников гор, что и на водной стихии.
— Аул Бестуди. Добрались…
Нина Бек-Израил придерживает ход своего Ворона, затягивает поводья.
— Мальчики, устали?
— Я охотно проехал бы еще столько, лишь бы найти Даню, — пылко восклицает Селим.