Последняя тайна жизни (Этюды о творчестве) - Сапарина Елена Викторовна (лучшие книги .txt) 📗
— У вас, видимо, дров нет?
— Да, да! Дров нет.
Академик Павлов улыбнулся, глаза молодо сверкнули:
— Говорят, теперь не дома отапливаются печами, а печи — домами. Но вот беда: деревянных домов тут близко нет. Дров давайте, если можно.
На предложение удвоить ему паек возмущенно тряхнул седой бородой, кустистые брови сурово сошлись на переносье:
— Нет, нет, давайте, как всем, не больше… Продукты надо расходовать бережно. Слышно: какой-то дурак лезет на Петербург? Вот видите…
Представители власти давались диву: когда дело касалось научной работы, академик был требователен и настойчив. От помощи же персонально ему отказывался наотрез. И это в то время, когда хлеба выдавали каких-нибудь 50—100 граммов в день, да и то часто несъедобного. А обед в столовой состоял большей частью из травяного супа и ржавой селедки или просяной каши. А ведь некоторые его коллеги в столовой Дома ученых тяжело вздыхали или уныло качали головой при виде малокалорийного супа и сухой каши.
Иван Петрович Павлов не принадлежал к числу нытиков. Семидесятилетнего ученого волновала только возможность продолжать работу: лишь бы не остановиться в научном поиске, не прерывать исследований.
Год назад у него в лаборатории побывал Герберт Уэллс. Английский писатель пришел в ужас от российской действительности. Он не видел ничего светлого впереди, страна представлялась ему "потонувшей во мгле". Но встреча с учеными, "изнуренными заботой и лишениями", потрясла его:
"Они задали мне великое множество вопросов о последних достижениях науки за пределами России, и мне стало стыдно за свое ужасающее невежество в этих делах… У них нет новой аппаратуры, не хватает писчей бумаги, лаборатории не отапливаются, удивительно, что они вообще что-то делают. И все же они успешно работают… Дух науки — поистине изумительный дух. Если этой зимой Петроград погибнет от голода, погибнут и члены Дома ученых… однако они почти не заговаривали со мной о возможности присылки им продовольствия… Все они страстно желают получить научную литературу; знания им дороже хлеба… Павлов все еще продолжает свои замечательные исследования — в старом пальто, в кабинете, заваленном картофелем и морковью, которые он выращивает в свободное время".
Академии наук Германии, Чехословакии, Америки приглашали И. П. Павлова к себе, сулили материальные блага, неограниченные средства для научных исследований. Знакомые, покинувшие Россию, звали его за границу, соблазняя сытой, спокойной жизнью, без "всяких переворотов и революций".
Иван Петрович не был политиком, он целиком был погружен в свою науку. Однако заниматься только наукой, отрешась от событий в стране, было невозможно, да и характер не позволял относиться равнодушно к происходящему. Война 1914 года резко сказалась на научной работе: большинство сотрудников ушли на фронт, ставить опыты было некому. Профессор И. П. Павлов неприкаянно бродил по опустевшим комнатам.
Он внимательно следил за ходом военных действий, собственноручно переставлял флажки на карте, разражаясь ругательствами, если дела шли плохо. В нем крепло убеждение, что "с этой гнилью нужно кончать. Только революция может спасти Россию. Гнилое правительство, которое довело страну до такого позора, должно быть свергнуто, и иначе, как революцией, ничего сделать нельзя!"
Февраль 1917 года он встретил как очистительную грозу над "свободной, обновляющейся и стремящейся к возможно лучшему на всех линиях жизни родиной". Новый строй жизни давал ему повод "усилить рабочую энергию до высшей степени". Но события усложнялись, обострились столкновения между большевиками и эсерами, большевиками и меньшевиками, образовалось Временное правительство, где председательствовал Керенский.
Будучи человеком науки, по его собственному признанию, "с ног до головы", Иван Петрович не все мог сразу верно оценить. Появление Керенского на политической арене повергло И. П. Павлова в отчаяние: "О, паршивый адвокатишка, такая сопля во главе государства — он же загубит все!" Когда свершились октябрьские события — "еще одна революция?!" — Иван Петрович решил, что России не выдержать: воюющие державы раздерут ее на части.
Но молодая республика устояла: разбили белогвардейцев, дали отпор иностранным интервентам, стали строить новое государство. Профессор И. П. Павлов придирчиво присматривался к происходящему: в науке он привык верить только "господину факту". А факты жизни радовали.
Неустанному труженику, ему было близко и дорого, что "уничтожена дикая пропасть между богатыми и бедными" и общественные блага распределяются теперь по справедливости — каждому по труду. В многонациональной стране установилось подлинное равенство и братство народов — выходец из срединной России, профессор И. П. Павлов был доволен, что именно русский народ впервые в мировой истории так демократично и справедливо решил вековечную национальную проблему. Его радовало, что народное правительство уделяет такое большое внимание просвещению самых широких масс, подъему культуры, развитию науки. Этот необычный "социальный эксперимент" вызывал в И. П. Павлове все больший энтузиазм, хотя, как любил он повторять, "я не социалист и не коммунист".
Он внимательно приглядывался к Владимиру Ильичу. И пришел к выводу, что Ленин — "великий ученый, умный политический деятель и честнейший человек". Мерилом ума и величия человека И. П. Павлов считал умение разбираться в сложных, запутанных ситуациях и соответственно этому действовать.
Владимир Ильич, по мнению И. П. Павлова, правильно сориентировался в непростой обстановке после февральского переворота и вопреки яростному сопротивлению многих организовал и успешно завершил Октябрьскую революцию. И столь же правильно, считал И. П. Павлов, Владимир Ильич разобрался в тяжелом экономическом положении страны, значительно подорванном мировой войной, иностранной интервенцией и гражданской войной. И опять-таки произвел коренную ломку, на этот раз экономики, несмотря на противодействие даже своих соратников, и "тем самым спас страну от нависшей грозной катастрофы".
Владимир Ильич был в глазах профессора И. П. Павлова не просто политиком, а подлинным ученым, хотя и занимался "какой-то химией социальной". У И. П. Павлова крепло убеждение, что если кто и поймет нужды его науки, то именно он. И Иван Петрович написал письмо В. И. Ленину о бедах своих лабораторий.
Это было в январе 1921 года. Тогда же Владимир Ильич пригласил в Кремль для беседы А. М. Горького, работавшего в то время в Центральной комиссии улучшения быта ученых, созданной Советским правительством в первые же годы после революции, — учреждении, которым, по словам Алексея Максимовича, "рабочий класс, хозяин страны имеет законное право гордиться перед Европами".
А в начале февраля в "Известиях" было опубликовано постановление Совета Народных Комиссаров о создании благоприятных условий для обеспечения научной работы И. П. Павлова, "как совершенно исключительной, имеющей огромное значение для трудящихся всего мира". Подписано оно было лично Владимиром Ильичем Лениным. Возглавлял прибывшую в лабораторию комиссию Алексей Максимович Горький. В нелегкие для молодой республики годы из бюджета была выкроена немалая доля на павловскую науку.
Спустя два года Иван Петрович писал за границу своим знакомым: "Моя работа разворачивается в широких масштабах. У меня собралось много работников, и я не в состоянии принять всех желающих". Ученый вновь был полон энергии: исследования продолжались, правительство оказывало ему всемерную поддержку, и он все силы отдавал любимой своей науке, желая оправдать доверие социалистического государства.
Посмотреть его лабораторию, познакомиться с работой приезжали видные зарубежные ученые.
"Незабываемым остается день, — писал известный американский физиолог У. Б. Кеннон, — проведенный с Павловым в окрестностях Ленинграда, в громадных новых зданиях института, построенных Советским правительством для продолжения его экспериментальных работ".
