Сними панцирь! - Журавлева Зоя Евгеньевна (книги без сокращений .TXT) 📗
— А откуда вы воду берёте? — спрашивает Надежда Георгиевна.
— Нам в цистернах привозят, — говорит Марина Ивановна. — У нас вода всегда есть, не то, что раньше. В таз сколько хочешь налей и купайся. Вода у нас мягкая, от неё волос блестит. Вон у Ариночки как блестит!
У Арины, конечно, блестит, её тётя сразу согласилась. Она Арину совсем другой представляла. По письмам. Совсем маленькой. Куклу ей привезла. А Арина вон какая большая. В куклы, наверное, уже не играет.
— Играю, — говорит Арина.
— Я тоже в куклы играю, — говорит Витя. — Но лучше в танк. Ты танк мне привезла?
Танк Аринина тётя не привезла, она не знала.
— А пластилин привезла? — говорит Арина.
Пластилин Надежда Георгиевна привезла. Целых десять коробок. Она нас всех представляла себе другими. Меня, Витю, Арину. А мы вон какие! Она боялась, что вообще Арину не узнает. Ведь она её очень давно видела. Но на перроне она Арину сразу узнала. Арина так на сестру похожа! Аринина мама, оказывается, сестра Надежды Георгиевны, их даже в детстве путали. Поэтому она Арину узнала.
— Вы у меня в Москве были, когда тебе только-только год исполнился, — говорит Надежда Георгиевна. — Ты, конечно, не помнишь.
Как же Арина может помнить, если она совсем маленькая была.
— Я помню, — вдруг говорит Арина.
— Ну что ты, Аришка, помнишь? — смеётся Надежда Георгиевна. — Может, ты Красную площадь помнишь, как мы тебя в коляске везли? Или Третьяковскую галерею? Так разоралась там, что пришлось сразу уйти.
Нет, Арина Красную площадь не помнит. Никакой галереи она тоже не помнит. Она просто помнит, как они были у тёти Нади.
— Я тебя помню, — говорит Арина.
— Ничего ты не можешь помнить, — улыбается Аринина тётя. — Тебе просто кажется.
— Я помню, как ты мне мишек давала играть, — говорит Арина. — На шнурочке.
Тут Аринина тётя очень удивилась.
— Постойте, — говорит. — Это что же такое? Правда. Была у меня такая игрушка. Я её даже с собой на Север брала, потом потеряла.
Вот как Арина помнит.
А Надежда Георгиевна ей не верила.
Аринина тётя подумала, потом опять говорит:
— Нет. Это тебе, наверное, мама рассказывала. Про мишек.
Вот она какая, никак не верит.
— Я сама помню, — говорит Арина. — Три мишки на шнурочке.
— Предположим, что три, — говорит тогда Аринина тётя. — А какого цвета мишки, случайно, не помнишь? Раз уж ты всё у нас помнишь!
Вот она как сказала. И ещё смеётся.
Этого, уж конечно, Арина не помнит, я просто уверен. Разве запомнишь — какого цвета! Я как-то мячик потерял. Папа спрашивает: «Ты какой потерял — синий или красный?» Чтобы легче искать. А я и не помню какой. Потерял — и всё. Потом красный на веранде нашли, значит, я синий потерял.
Арина молчит. Я тогда говорю:
— Наверное, эти мишки красные были…
— Да нет, — смеётся Аринина тётя, — не красные.
А Арина молчит. По шпалам за папой прыгает и молчит.
— Значит, синие, — говорю я.
— Не всё ли равно, — говорит Марина Ивановна. — Совсем голову задурили ребёнку. Нашли что вспомнить.
Тут Арина остановилась и говорит:
— Ага, вспомнила! Один мишка розовый был, второй — голубой. А третий я плохо вспомнила, кажется, фиолетовый…
Аринина тётя даже руками развела.
— Верно, — говорит. — Представьте себе: верно! Именно такое нелепое сочетание было. Как она может помнить?
— Н-да… — говорит папа. — Вот это память!
Вот у Арины какая память! А никто не верил. Один я верил.
— Память вообще тёмная штука, — говорит дядя Володя. — Вон я про известного разведчика прочитал. Он будто бы ещё в коляске лежал, а рядом, на обоях, телефон был записан. И больше он этого телефона не видел. А потом, взрослый уже, вспомнил и позвонил, когда надо было… Честное слово, в серьёзном журнале читал, — смеётся дядя Володя.
— Я нашему Виктору буквы один раз показала, — говорит тётя Наташа. — Давно уже. И что вы думаете? Вчера Мурад газету читает, а Виктор подходит и сразу тычет пальцем. «Это, говорит, „дэ“, это, говорит, „ю“». С одного раза запомнил.
— Почему с одного? — говорит папа. — Может, он ежедневно все газеты просматривает. Верно, Витя?
— «Пэ» ещё, — говорит толстый Витя.
— Значит Аринка имеет шанс стать разведчиком, — говорит Надежда Георгиевна. — Будешь разведчиком, Аришка?
— Не буду! — говорит Арина.
— Зря отказываешься, Арина, — смеётся папа.
— Я буду известный художник, — говорит Арина.
— Будь, мы не возражаем, — говорит папа.
Я бы разведчиком согласился. Но у меня такой памяти нет, мне и не предлагают. Буквы я знаю, конечно, кто их не знает. Подумаешь — буквы!
— А мы ужинать будем? — спрашивает Витя.
— Безусловно, будем, — говорит папа. — Гляди, Виктор, веселей! Впереди у нас праздничный ужин.
КТО ЖЕ ЭТО ТАМ, У ПЛИТЫ?
У нас сегодня ужин такой — мы сома будем есть.
— Неужели сом в пустыне живёт? — удивляется Надежда Георгиевна. — Это же рыба.
Конечно, рыба! С усами. Сом пятнадцать килограммов весит. Папа его в лаборатории взвешивал, и он прыгал на весах. Я хотел за хвост подержать, так сом меня ударил хвостом. Такой сильный! Он в канале живёт. Охотится там на уток. Как утку увидит, выскочит из воды и схватит. Нам Боря рассказывал. Боря ехал мимо канала и поймал этого сома. Хорошо, что в кузове бочка была. Боря сома сразу в бочку пустил. А то бы он его живым не довёз. Мы с Ариной никогда раньше сома не видели.
— Я тоже хочу посмотреть, — говорит Надежда Георгиевна.
Но сом уже жарится, такая жалость.
— Зато будете есть, — говорит папа. — Это даже лучше.
Марина Ивановна сначала Боре сказала, что он сома зря привёз. Она рыбу не ест и готовить её не умеет. Не песчаная это еда — сом. Лучше бы Боря зайца привёз. А дядя Володя как раз мимо шёл, говорит: «Выбросить его — и дело с концом». Тогда Марина Ивановна говорит: «Пробросаешься! Ещё чего — выбросить!» Нет уж. Раз Боря этого усастого обормота привёз, придётся делать праздничный ужин.
И сделала.
— Где накрывать? — говорит Марина Ивановна. — На улице?
У нас стол перед домом стоит. У него ножки прямо в песок врыты, крепко стоит. И скамейки тоже врыты, очень удобно. Мы за этим столом все вместе обедаем. Он большой. Марина Ивановна его с мылом моет, и стол блестит. Потом она его скребёт ножом. И стол совсем уж блестит. Мы за него все сразу садимся. Арина, мой папа, дядя Володя, толстый Витя, тётя Наташа, дядя Мурад, Вета с метеостанции, шофёр Боря и я. Если кто-нибудь к нам приехал, он тоже садится. У нас ещё табуретки есть, места хватит.
В комнате мы редко обедаем. Если только дождь. Или, например, песчаная буря. Песчаные бури, конечно, у нас часто. Но ведь не каждый день. А за этим столом мы сидим каждый день.
— Где накрывать? — опять спрашивает Марина Ивановна.
— А вот мы сейчас метеостанцию спросим, где накрывать, — говорит папа. — Вета, как там насчёт дождя?
Вета покраснела и говорит:
— Нимбостратусов нет, Алексей Никитич…
Вета всегда краснеет, когда с ней разговаривают. Она самая молодая, вот почему она краснеет. Она ещё стесняется. Вета в прошлом году только школу окончила и приехала к нам на метеостанцию. Если я с Ветой разговариваю, она не краснеет. Чего ей краснеть, я ещё моложе. А вот когда с ней разговаривает мой папа, Вета краснеет. Потому что папу она уважает. Больше всех уважает.
Ещё бы! Он Вету нашёл! Если бы не папа, её бы в живых давно не было, Вета сама говорит. Она столько раз это говорила, что я уж наизусть выучил.
Папа вот как её нашёл. Вета на градиентные наблюдения пошла, а тут поднялся ветер. У нас ветер так — вдруг поднимется! Сразу. Как налетит. Ничего не видно. Вета термометр потеряла. Не знает, куда идти. Где дом, тоже не знает. Следы замело, песок крутит. Песок на зубах у Веты скрипит. В нос лезет. В уши. Ветер уже сбил Вету с ног. А язык у неё вдруг стал, как щётка. Колючий такой! И не помещается во рту. А воды у Веты нет. Ей Марина Ивановна сколько раз говорила: «Хоть в магазин идёшь, а фляжку держи при себе». Но Вета смеялась. Она думала, зачем ей эта фляжка, когда дом рядом. За домом врыт бак с водой. В кухне чайник стоит. И ещё умывальник висит на столбе, чуть тронешь — сразу брызги летят. Умывальник у нас ужасно брызгучий.
