Скажи, Красная Шапочка - Ханика Беате Тереза (читать книги онлайн без txt) 📗
Я не собираюсь долго здесь оставаться, велосипед я не запираю, просто прислоняю к контейнеру для стекла. Фрау Бичек сидит на скамейке, но у меня нет желания разговаривать, я притворяюсь, будто не замечаю ее, даже Братко, который с недавних пор хочет со мной подружиться, обхожу стороной. Он спешит по лестнице вверх за мной, и я удивляюсь, как много шума издают кошачьи лапы, бегущие по каменным ступенькам. Топ, топ, топ.Такой уж Братко кот, изящным его не назовешь. Он пытается проскользнуть к двери дедушкиной квартиры и попадает мне прямо под ноги.
Глупый кот, — ругаюсь я, пока он, возмущенно шипя, скатывается вниз по лестнице.
Стоя перед дверью, я несколько раз глубоко вдыхаю. Я долго раздумывала вчера, пока родители меня отчитывали за ночь, проведенную на вилле. Они, конечно, не поверили, что я была у Анны в постели, и очень на меня рассердились. Но мне вообще-то было все равно, что они там рассказывали про мое воспитание. Я думала о гораздо более важных вещах. Про дедушку, бабушку и себя. И про то, что Муха все равно скоро все узнает, если мы будем часто видеться, а моя интуиция говорит, что будем. Я хочу видеть Муху как можно чаще, об этом я тоже размышляла. Что для меня значит ночь с Мухой, и сильно ли мне страшно от того, что она для меня кое-что значит. Вдруг я ощутила, что мне есть что терять, мне не все равно, что со мной происходит, как будто Муха проткнул иголкой мыльный пузырь. Про пузырь мне пришло в голову, пока я смотрела на папин рот, беспрестанно шевелящийся, потому что из него не выходило ничего, кроме мыльных пузырей, а мой пузырь растворился в воздухе — мое пространство, в котором я провела последние годы. И все это из-за Мухи. Мысли прыгали, как сумасшедшие, от дедушки к Мухе, потом к бабушке и Лиззи, и в конце концов папа сказал: да она нас совсем не слушает. Он встал передо мной, оперся руками на подлокотники кресла, где я сидела, и попытался посмотреть мне в глаза, он думал, что так сможет меня запугать, но того, кто несколько часов назад был сквоттером, убегал от полиции и в первый раз поцеловался, запугать нелегко.
Нет, — сказала я, это вы меня не слушаете.
Тут они оба замолчали, папа отвернулся от меня, и у меня возникло ощущение, что он точно знает, о чем я говорю, больше ничего говорить не нужно, но я все равно сказала еще кое-что.
С этим покончено, — сказала я.
Теперь я разобралась в моих мыслях. В голове вдруг образовалось неожиданно много места, как будто я открыла окно и впустила свежий воздух. Стало совершенно ясно, что мне надо делать. Как говорит Лиззина мама: прими решение, а потом просто выполни его.
Просто выполни, думаю я. Ключ уже вставлен в замочную скважину, надо только повернуть его. Я представляю себе: в квартире находится дедушка, а еще там дух бабушки. От этого все становится только тяжелее. Может быть, дух бабушки — это вообще самое худшее. Тогда, после ее смерти, я чувствовала, что она ушла, но каким-то образом она все равно была всегда рядом. В точности, как говорила Лиззи, тогда, на чердаке. Но она не заботилась обо мне, ни при жизни, ни потом, после смерти, она меня продала, потому что была слишком трусливой, чтобы сопротивляться дедушке, а потом она взяла с меня обещание, которое я таскала с собой все эти годы.
Это несправедливо, бабушка, — думаю я.
Все это было несправедливо.
Я здесь, чтобы освободиться от этого обещания. И от дедушки. Некоторое время я стою на лестничной площадке. Из приоткрытого окна дует теплый летний ветерок.
Это как позавчера на вилле, когда я выйду отсюда, то никогда уже не вернусь.
Никогда больше не поставлю ногу на этот порог. Только теперь мне не хочется тратить времени на прощание, мне не нужно стараться все запомнить, потому что я все равно ничего уже не забуду. Шорох открывающейся двери и шаги дедушки в прихожей, фотографии в коридоре, пылевые мышки под кушеткой, запах старого сыра. Все это навсегда отпечаталось в моей памяти, сильно напрягать ее не придется.
Только когда я слышу, как фрау Бичек открывает внизу входную дверь, я вздрагиваю и поворачиваю ключ в замке, теперь надо войти внутрь, я даже рада, что она испугала меня, иначе я бы, наверно, простояла здесь до завтра.
Дедушка, — осторожно говорю я в полумрак коридора, все жалюзи наполовину опущены, это странно. Обычно он встает рано. В постели люди умирают, всегда говорит он. Может быть, он боится смерти и поэтому читает до поздней ночи, а утром встает рано, чтобы проводить в постели как можно меньше времени.
Может быть, он знает, что игра окончена, — думаю я.
Я слышу свои шаги по ковру и тиканье кухонных часов.
Может быть, он сбежал.
Я представляю, как дедушка садится в поезд. На нем солнечные очки с большими темными стеклами, в руке коричневый чемоданчик, входя в вагон, он еще раз оглядывается, проверяет, получилось ли у него незаметно исчезнуть.
Он мог бы скрыться в Гватемале или в Бразилии, где-нибудь, где его никто не будет искать. Это было бы в его духе, удрать именно сейчас, когда я здесь, сейчас, когда все наконец закончилось.
Но откуда бы ему это знать? Я поднимаю жалюзи в прихожей, потом на кухне, в раковине стоит грязная посуда, в гостиной тоже темно, мне страшновато, я останавливаюсь на пороге. Краем глаза я вижу, что пластинка еще крутится, хотя запись давно уже закончилась, в динамиках трещит, раньше это было сигналом к тому, что пора вставать с кушетки, что все закончилось. Когда в колонках раздавался треск, бабушка возвращалась в гостиную, приносила чай и печенье, делая вид, будто только что вернулась из булочной за углом. На самом деле она все время стояла в коридоре. Не пора ли немножко подкрепиться, часто говорила она, и голос у нее был веселый, может быть, чуточку слишком веселый, она ставила чай и печенье на стол и убирала иголку с пластинки. Когда мы вот так втроем пили чай с печеньем, все представлялось мне совершенно нереальным, все исчезало, как только из динамиков раздавался треск, другие звуки заслоняли только что случившееся, дедушка снова становился человеком, которого я знала, превращение происходило быстро, так же быстро, как замедлялся его пульс, а покрасневшее лицо снова бледнело. Он уходил в ванную. Иногда он оставался там, пока кто-нибудь не забирал меня, как будто не мог меня видеть. Когда он уходил, мы с бабушкой не знали, о чем нам говорить.
Дедушка, — снова говорю я в потрескивающую тишину.
На этот раз я знаю, что скажу. Мне не нужно придумывать никаких извинений и оправданий, я не должна искать причины. Я просто скажу, что больше не буду приходить и не буду молчать. И еще скажу, что обо всем этом я буду говорить.
С Лиззи, с фрау Бичек, с Анной и, может быть, с Мухой. Я надеюсь, дед испугается, но на самом деле я думаю, что он постарается меня запугать. Они тебе не поверят, скажет он, и посчитают тебя сумасшедшей. Лиззи не будет считать меня сумасшедшей, и фрау Бичек тоже, скажу я.
Дура-полячка, слышу я голос дедушки, она ж сама сумасшедшая!
Я знаю, об этом можно рассказать и в полиции, но не знаю еще, хочу ли я этого.
Если со мной пойдет Лиззи, тогда пожалуй, если она будет держать меня за руку. Я проигрывала эти разговоры в голове, от начала до конца, каждое слово, как все началось, в тот день, когда дедушка вернулся домой пьяным, а потом продолжалось в ванной комнате каждую пятницу после урока музыки, и как он сказал, что мы делаем это ради бабушки, потому что бабушка сможет выздороветь, только если дедушке тоже будет хорошо. Может быть, они захотят знать, что он делал. Я читала о том, какие вопросы они задают, и еще читала, что отвечать обязательно. Вот чего я боюсь — что они скажут, что все было не так уж и страшно. Я подумала, что надо все записать на листочке, все, что он делал, писать ведь легче, чем говорить.
Во-первых,напишу я, он целовал меня, в губы.
Во-вторых, он прикасался к моей груди и там, внизу.
Звучит ужасно глупо, но написать об этом лучше я не могу.
