Берестяга - Кобликов Владимир Васильевич (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Первым их заметил Игорь Аркадьевич. Он поднял руку. Все: Брынкин, Прохор, Силантий, Ленька, Виталий и Уткин — остановились.
Гуминский указал рукой, куда смотреть. Просекой, прижимаясь к лесу, брели двое.
— Они, — прошептал Ленька.
По одежде эти двое были очень похожи на красноармейцев, выписавшихся из госпиталей: старые солдатские ушанки, бушлаты защитного цвета перехвачены брезентовыми ремнями, армейские валенки, а за плечами тощие вещмешки. Красноармейцы и красноармейцы! Все даже невольно посмотрели на Леньку Клея: не ошибся ли ты, малый? Может придумал всю эту историю с парашютом.
— Они, — еще раз повторил Ленька.
— Нечего терять время, — сказал Гуминский. — Надо действовать. Идут они на деревню Прядкино, а оттуда рукой подать до железнодорожной ветки. Все ясно. Мы с Берестняковым обойдем этих «птиц» лесом и преградим им дорогу. Федор Федорович и Уткин подойдут к ним с правой стороны, а Силантий и Виталий — слева. Мы с Прохором выходим на дорогу, и я командую: «Руки вверх!» А вы выскакиваете на дорогу. Ясно?.. Пошли, Прохор.
Гуминский и Берестяга наблюдали за приближающимися «Вороном» и «Ястребом» из-за кустов. Условились, как только они поравняются с сухой елкой, выскакивать с ружьями наизготовку, и Гуминский подаст команду сдаваться.
Уже хорошо были видны их лица. Усталые, сосредоточенные. И не было в этих лицах ничего подозрительного — спокойные лица солдат, хорошо знающих куда и зачем они идут. Может, это спокойствие на их лицах лишило Гуминского той решительности, а главное, быстроты при нападении.
Игорь Аркадьевич выскочил на дорогу первым и слишком мягко скомандовал:
— Руки вверх!
Прохор увидел, как мужчина, шедший впереди, неуловимым движением выхватил из кармана пистолет. Берестяга выстрелил первым. Навскидку.
— А-а-а! — вскрикнул незнакомец и выронил из перебитой руки пистолет в снег.
Тут же прогремел второй выстрел…
А третьего Прохор уже не слышал. Этот третий выстрел, сразивший наповал того, кто только что стрелял в Берестнякова, принадлежал деду Скирлы…
Старый охотник склонился над Прохором и тихо звал его:
— Сынок… Проша… Сынок… Очнись… Проша…
Но Берестняков не приходил в сознание. Он тяжело и порывисто дышал. Пуля угодила ему в грудь и прошла навылет.
Скирлы плакал, уткнувшись лицом в шапку, и приговаривал:
— Опоздал, старый дурак, опоздал… Не уберег… не уберег его…
Проезжий завез в Ягодное черный слух, что Прохор убит. Слух перебегал из дома в дом и наконец добрался до Берестняковых.
Недобрую весть принесла их шабриха Нырчиха-одночашница.
Насморкавшись вволю, она без всякого подхода оглушила вопросом стариков:
— Тетка Груня, дядь Игнат, слух-ти какой про вашего внука ходит. Ай, и правда, в дом ваш така беда подкралась?
— Какой такой слух? — насторожилась бабка Груня.
— Болтают… Уши бы мои вовек не слышали такого!
— Что же болтают-то? — спросил встревоженный дед Игнат.
— Повторять жутко.
— А ты говори, говори, касатушка, — настаивала бабка Груня. — Не по-соседски скрывать-то.
— Да больно плохо говорят.
— А ты все равно говори.
— Будто убили Прошку?
Короткий, разящий душу крик, будто отшвырнул Нырчиху к двери… Бабка Груня рухнула на пол… Игнат безумными выпученными глазами смотрел на ягодинку-горевестницу и не мог произнести ни слова. Старику нечем было дышать, он хватал ртом теплый воздух.
Ныркова выскочила на крыльцо и заголосила на все село:
— Помогите!.. Помирают!..
Долго отхаживал Берестнякову фельдшер. Она пришла в себя и лежала окаменело неподвижно. Только остановившийся взгляд, до краев налитый печалью, говорил, что она жива.
Наступила долгая томительная ночь. Возле бабки Груни дежурили соседи, Наталья Александровна. По совету фельдшера, ноги ей обложили бутылками с горячей водою… Лекарств она не принимала. Когда ее пытались уговорить выпить хотя бы простой валерьянки, она молча стискивала зубы и отворачивалась к бревенчатой стенке.
Дед Игнат сидел на лавке, уткнувшись в ладони, и раскачивался из стороны в сторону, как заклинатель.
Было гнетуще тихо. Даже шепот здесь казался очень громким и нелепым.
Трунов весь вечер пытался дозвониться до Лыковского хутора. Наконец ему ответили. Заспанный женский голос спросил в трубку:
— Чего надо?
— Лесничество?
— Ну, лесничество. Чего надо?
— У вас там работают ученики из Ягодного…
— Работают, — перебила женщина. — Что дальше скажешь?
— Все ли там у вас в порядке?
— Приезжай, узнаешь.
— Я Трунов. Председатель Ягодновского колхоза.
— Чай, в трубку кем хочешь назваться можно.
— Вот чудачка, — стал злиться Трунов. — Я же у тебя никаких тайн не выведываю. Ты мне только скажи, жив ли Прохор Берестняков?
— Кто ж его знат? Пуля насквозь прошила мальчонку… Звони в район. Туда его повезли.
…Трунов дозвонился до районной больницы. Ему ответили, что Берестняков в больницу не поступал.
Василий Николаевич провел ладонью по лицу, точно смывая усталость и мрачные мысли.
— Что же будем делать, Трунов? — сам себя спросил Василий Николаевич и стал сворачивать на колене самокрутку. — Что же будем делать? — повторил он вопрос. И будто кому-то еще, а не самому себе ответил: — Утром надо ехать в Богородск.
Трунов, произнеся слово Богородск, почему-то сразу вспомнил ремонтный завод, лица рабочих, с которыми разговаривал после митинга, а после Василий Николаевич припомнил первый свой приезд в районный центр, встречу с Макаровым, колхозное собрание…
«Макаров? — спохватился Трунов. — Что же я о нем раньше-то не вспомнил?.. Вот кому надо позвонить! Он все разузнает… Может, сейчас? Поздно? Ничего. Не какой-нибудь там пустяк…»
Он долго крутил ручку аппарата. Телефонистка недовольно проворчала что-то вроде: «Не спится людям». Василий Николаевич пропустил замечание усталой женщины мимо ушей и решительно потребовал:
— Соедините меня с Макаровым.
— Кабинет Макарова не отвечает, — сообщила с каким-то оттенком торжества телефонистка.
— Позвоните на квартиру, — упрямо потребовал Трунов.
— Слушаю вас, — очень официально и, как показалось Василию Николаевичу, раздраженно, произнес первую фразу Макаров.
Трунову стало неловко. Он знал, что предрику нет покоя ни днем, ни ночью, поэтому замешкался с ответом.
— Ну, кто там? Алло! Слушаю вас.
— Прошу прощения за беспокойство… Разбудил Михаил Сергеевич?
— Раз разбудил, так хоть скажи, кто разбудил?
— Трунов.
— Трунов! Здравствуй, дорогой. Кстати позвонил. Я тебя только что вспоминал. О Берестнякове беспокоишься?
— Из-за него звоню.
— Отличный паренек…
— Так он что, живой? — крикнул в трубку Трунов.
— Оглушил… А вы что же, похоронили его уже?
— Ох, — вздохнул Василий Николаевич. — А тут такое творится! Бабка Берестнякова почти при смерти лежит. И дед Игнат еле дышит. Хоть расскажи, что случилось?
— Разве ничего не знаешь?
— В том-то и дело. Проезжал какой-то тип мимо Ягодного и пустил слух, что Прохор Берестняков убит.
— Вот идиотизм! Сходи, успокой стариков. Скажи, что пустяковая царапина у внука, а не рана. На самом деле ранен он тяжело, но не смертельно. Парня уже оперировали в госпитале.
— Да что случилось-то? Откуда рана?
— Твои ягодновские орлы диверсантов поймали. Одного в лесу прикончили, а второго в Богородск доставили. Важная птаха, хоть и кличку имеет Ворон… Завтра Скирлы Проворотов в Ягодное вернется и все-все вам расскажет… Ну, Скирлы! Ну, старик. Такой тут тарарам устроил! Всех на ноги поставил… Он ведь и спас Прохора… Ну, спокойной ночи.
— Спасибо, Михаил Сергеевич. Спокойной ночи.
— Да! К старикам Берестняковым сегодня сходи. А через недельку привози их сюда, к внуку. Счастливо.
