Неугомонные бездельники - Михасенко Геннадий Павлович (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .TXT) 📗
— Ну, вообще… Мы же давно не проверяли… Лезь!
И он подставил мне свой правый. Я сунулся и извлек зажигалку и девять копеек, ровно столько, сколько можно брать. Надавил зажигалку — загорелась. Чудеса! Юрка, не клавший в карман и пуговицы, так оплошал! Ведь и крикнул первым, мог бы переложить!.. Все ясно — нарочно.
— Ладно, — сказал я. — Прощаю.
— Никаких прощаю!.. Прошлепал — все! Закон!
— Тогда расческу возьми.
— Кого мне, бабку Перминову чесать? Я же лысый.
— А зачем мне зажигалка, я же не курю. А ты что, начал потягивать?
— Иногда. Заставляют, — ответил он и пощупал синяк.
И тут я спросил:
— За что тебя Блин?
— Видел?.. Подлюга! Я ему еще устрою! — стянув губы кисетом, пригрозил он. — А ветку не я спилил, не думай! Что я, дурак — свои ветки пилить. Без меня они. Я даже поцапался, когда узнал. И Генку ударил не я — Блин.
Я удивился:
— А вы что, Генку били?
— Да не били… Просто он бежал куда-то, мы его подозвали. Блин и спрашивает: ты что, мол, тоже в «Союз чести» вступил? А он — вступил, говорит. А ну, говорит, доставай билет и рви, Блин это. Он всегда так — чтобы человек сам себе вредил… А Генка — нет, говорит, не порву. Порвешь, говорит, и по носу его — раз! Кровь! Ну, мы и драть…
— Ах, вон это когда! А Генка сказал, что запнулся… Ну, и гады же вы!
— Вовк, я с ними кончил! — торопливо заговорил Юрка. — Намертво завязал! Вот чтоб мне!..
Я перебил его:
— Постой, а вы что, и про «Союз Чести» знали?
— Знали, — почти радостно признался Юрка.
— Откуда?
— Да вот я нашел, — Юрка быстро вынул из левого кармана бумажный прямоугольник и протянул мне.
Я обалдел, узнав членский билет. Раскрыл — Томкин! Вот разиня, вот квашня — потеряла! Или выбросила?.. Потом разберемся! Я спрятал его в карман и опять уставился на Юрку — какую же подлость он мне еще выложит. Он как тюбик с подлостями — только нажимай!
Но Юрка молчал, растирая скулу под синяком и глядя в землю. Он точно ждал наводящих вопросов, как троечник у доски, и я спросил:
— А Анечкин огород?
— Мы… Но тоже не я. Дыба с Кока-Колой. А мы с Блином рыбачили.
— Все не ты!.. Там не ты, тут не ты. А ведь все ты! Ты рассказал, ты показал, ты намекнул. А дальше как Блин — чужими руками!
— Ну, ты не очень-то! — огрызнулся, наконец, Юрка, кусуче зыркнув на меня здоровым глазом. — Я говорю — кончил с ними, и все!.. Чтоб вы знали, а не чтоб читали мораль! Мораль я сам себе прочитаю!
— Ладно, — сказал я. — Ну, а Блин-то тебя за что сегодня?
— Да тоже поцапался, с Дыбой… — Он поморщился, покосился на солнце, не сразу решаясь на полную откровенность, и вдруг сказал: — В общем-то, это Дыба камеру под Люськой порезал.
— А-а! — задохнулся я, — как это мне сразу в голову не пришло?
— Но тут я — пас! Вот чтоб мне!.. Я наоборот. Блин послал его, а я говорю: подождите, мол, другой сядет, а то Люська не умеет плавать. Ничего, говорит, там мелко. Там и правда было мелко, но пока Дыба шел, Борька утолкал камеру на глубь, видно. А Дыбе что, он бестолочь, он поднырнул и бритвой — чирк! Ну, и это самое… — Юрка глянул на меня и отпрыгнул, отчаянно крича: — Бить?.. Давай! Я не убегу, как тот раз!.. Я тебя уделаю так, что не захочешь!.. Думаешь, меня все могут бить, и наши и ваши?.. Шиш!
На крик выскочили соседи, спрашивая, в чем дело.
Я расслабился, отвернулся от скрюченного в защитной позе Юрки и молча направился к третьим воротам.
НУ, ХИТРЕЦЫ
Концерт был назначен на сегодня.
На всех домах уже висели афиши, с театральной маской вверху, одна половина которой смеялась, другая плакала, — Борька постарался. Но Нинка сказала, что афиши афишами, а еще нужны пригласительные билеты в каждую квартиру — вот тогда будет публика!
Нинка впрягла всех с самого утра, освободила только меня и Борьку. Борька сел за пригласительные, а я — за частушки. Кроме тех трех куплетов, ничего не было. А это разве борьба? Надо всех пробрать и в первую очередь Лазорского, который хоть бы палец о палец для нас стукнул!.. Сейчас я ему врежу! Как там кончается куплет?.. «Вот бы сделать спортплощадку там, где зреют огурцы…»
Ага… А дальше так… «Мы бы сделали и сами, если б дали огород…» Какую бы рифму к «сами»?.. «Огурцами» уже были, усов ни у кого нет…
И только я приблизился к цели, как влетел Борька.
— Гусь, давай стихи на пригласительный!
— Некогда, себе сочиняю.
— А пригласительные мне, что ли?.. Давай, а то Нинке скажу, она заставит.
— Ну, на-на!.. Что там тебе надо? Уважаемый сосед?.. Пожалуйста, — и я застрочил на бумажке. — «Уважаемый сосед!.. Приглашаем на концерт!» На и отвяжись!
— Мало! — сказал Борька. — Куда приглашаем? Что смотреть?
— О, нашел Пушкина!.. Хотя… где наша не пропадала. Дай-ка! — Я взял листок и приписал: — «Торопись под третью крышу!.. Что смотреть?.. Смотри афишу!..» На, Кощей Бессмертный!
— Во жарит! Во комиссарище! — воскликнул Борька и убежал.
Едва я снова задумался, заскочил Генка.
— Нинка коврик какой-то просит… Говорит, ты обещал.
— А, черт!
Я достал «Богатырей», отдал Генке и сел. На пригласительных стихах я набрал такую скорость, а тут тормозят!.. Значит, мы бы сделали и сами, если б дали огород… Сами — с усами… Как бы Лазорскому усы приляпать?.. Ха! Сам с усами! Это же не обязательно усы иметь!.. И я живо докончил куплет, и еще какой! Степан Ерофеевич только крякнет!..
Не успел я переписать его начисто — опять примчался запыхавшийся Генка и сказал, что Нинка меня требует немедленно, потому что есть идея, с которой без меня не справиться. Я любил быть там, где без меня не справляются, и мы понеслись к Куликовым. Оказалось, что Нинка решила крыльцо превратить в настоящую сцену, а для этого его нужно чем-то закрыть сверху.
— Тогда и темней будет, и уютнее, и вообще! — сказала Нинка. — Подумай, по-мальчишески!
— А частушки?
— Хватит сколько есть. Все равно ты еще на руках ходишь. Сцена важнее… Бери Славку и думайте.
Мы со Славкой задрали головы, переводя взгляды с одних сеней на другие. Метра три с гаком… Можно просто: две жерди и доски, но где их взять?.. К Лазорскому сходить. Не насовсем же, вернем после концерта. Я сказал Славке, и мы пошли к управдому.
Лазорский, раздетый по пояс, сидел на крыльце и хрумкал огурцом. Мы ему выложили просьбу. Он подумал, доел огурец и повел нас в свой огород.
— Вот такие сгодятся? — спросил он, указывая в подсолнухи, за морковную грядку, где вдоль забора лежал штабелек длинных брусков пять на пять.
— У! — гуднул я. — Самый раз.
— Берите пару.
— А можно три, чтоб не провисало?
— Берите три, но не сломайте. Сцена — это хорошо, а мне забор надо перегораживать.
Бруски были новенькие — белые и пахли смолой. Мы отделили три штуки и понесли. Лазорский развалисто шел впереди.
— А вы читали программу концерта? — спросил я.
— Читал. Существенная программа.
— А придете?
— Не знаю. Разве что оградные частушки послушать.
— Конечно. Там даже один куплет про вас есть.
Лазорский остановился и, обернувшись, спросил:
— Про меня?.. Это какой же?
— А вот приходите — услышите.
— А все-таки?
— Не можем — концертная тайна! — гордо заявил я.
— Ишь ты. А если что нехорошее?
— Все равно тайна.
— А ну-ка опустите пока бруски. А то, я смотрю, вам тяжело держать их вместе с тайной-то, — добродушно, но твердо сказал вдруг управдом.
— Да что вы, Степан Ерофеевич, ничего плохого про вас! — воскликнул я.
— Опустите-опустите… Вот так… Так что там про меня?
— Да то, что…
— Стихами-стихами, — перебил Лазорский. — А то не выпущу.
— Пожалуйста! — небрежно сказал я. Черт меня дернул выболтнуть! Не отказываться же теперь от брусков! И я прочитал:
