Детство и юность Катрин Шаррон - Клансье Жорж Эммануэль (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
Аделаида подмигивала своей подопечной. В первый же день по приезде она привела Катрин к себе в комнату и показала ей на нижний ящик стоявшего у окна комода.
— Видишь этот ящик, Кати? Он твой, возьми ключ от него. У меня есть другой. Если проголодаешься, приходи сюда и открывай ящик. Но, главное, ни слова Тома, а особенно старухе!
Пригнав овец с пастбища или одев и умыв ребятишек, Катрин бесшумно поднималась по лестнице наверх и прислушивалась: внизу, шаркая ногами, ходила взад и вперед старуха; Тома работал в поле; Аделаида стирала белье на пруду. Девочка тихонько открывала дверь, подходила на цыпочках к комоду, доставала из-за корсажа маленький ключик, отпирала нижний ящик и всегда находила там или несколько конфет, или кусок сахару, а иногда баранку, сдобный сухарь или печенье. Набив карманы этими лакомствами, она убегала в перелесок и там, на свободе, съедала их. Однако сласти есть сласти, ими сыт не будешь. Катрин тосковала по хлебу, по настоящему белому хлебу с хрустящей золотистой корочкой, так не похожему на то черное, вязкое, плохо пропеченное тесто, которым ее кормили на ферме Ласко. Чтобы съесть ломоть такого хлеба, его приходилось сначала размачивать в воде.
В деревне издавна существовал обычай: в дни, когда на ферме пекли хлеб, хозяева давали пастушке отдельный маленький каравай, который та брала с собой в поле и делила со своими товарками — пастушками с соседних ферм.
— Бедняжка Кати! — смеялись пастушки, когда Катрин выкладывала перед ними свой каравай. — Как только у этих Паро хватает совести кормить тебя такой отравой?
И девчонки принимались поддавать ногами злополучный каравай, гоняя его по полю вместо мяча.
От фермы Ласко до церковного дома было более часа ходьбы. В четверг утром Катрин выходила из дому затемно и, еще толком не проснувшись, брела по дороге. Первый раз ее сопровождала Аделаида; она представила Катрин молодому аббату Ладюранти, высокому блондину с близорукими глазами, скрытыми за толстыми стеклами очков.
— Ваша девочка выглядит благоразумной и послушной, — сказал аббат Аделаиде таким елейным голосом, что Катрин смутилась. — Умеешь ли ты читать, дитя мое? — обратился он к девочке.
Катрин густо покраснела и невнятно пробормотала «нет».
— Это не суть важно, — продолжал медоточивый голос, — важно, чтобы ты познала основы нашей истинной веры, и тогда сам господь сможет читать в твоем сердце, как в открытой книге. Катрин смутилась еще сильнее. Никогда в жизни не слышала она ни от кого подобных слов. Девочка украдкой огляделась.
В большом зале с высоким потолком, под которым во всю длину помещения тянулась жестяная труба от маленькой печурки, сидело человек пятнадцать мальчиков и девочек в возрасте от десяти до тринадцати лет. Но вот входная дверь, скрипнув, отворилась, и в зал вошли две рослые девицы. Катрин подумала сперва, что эти девицы, подобно Аделаиде, привели к священнику своих младших братьев или сестер. Но девушки прошли вперед и заняли места на лавке перед самой кафедрой, за которой сидел священник. Увидев их, аббат Ладюранти хлопнул в ладоши и сказал:
— Ну, дети мои, теперь мы все в сборе, и я могу начать. Первых слов урока Катрин не запомнила. Она была слишком поглощена разглядыванием своих новых товарищей и товарок. Сухой щелчок заставил ее вздрогнуть. Это аббат стукнул ореховой палочкой о край кафедры.
— Эй, там, — прикрикнул он, — новенькая, Шаррон Катрин!
Девочка не поняла, что эти слова относятся к ней. Ее соседка, маленькая толстушка с льняными волосами, подтолкнула Катрин локтем.
— Встань, — шепнула она.
Катрин поднялась, боязливо озираясь по сторонам.
— Шаррон Катрин, — повторил аббат.
Как странно слышать, что ее называют так! Не мог он, что ли, сказать «Кати», как все остальные? Голос аббата внезапно утратил всю свою мягкость.
Он сделал паузу и опять заговорил, на сей раз ласково:
— Дитя мое, я должен научить тебя истине, истине божьей, а ты должна широко открыть ей навстречу свое сердце, свою душу и… — Тут голос священника опять стал строгим, — свои уши… — И снова медовым голосом: — …чтобы воспринять эту истину…
Катрин опустила голову.
— Итак, я говорил вам, — начал снова священник, — о том, что бог сотворил мир…
Катрин продолжала стоять, не зная, куда девать свои руки. Остальные ученики смотрели на нее, давясь от смеха. Аббат вынужден был еще раз прервать свою речь.
— Садись, дитя мое, — приказал он.
По залу пробежал смешок. Аббат ударил ореховой палочкой о край кафедры, и смех мгновенно смолк. Ладюранти снял с носа очки и гневно взглянул на учеников.
— Вы что, в ад захотели попасть? — крикнул он. Взмахнув своими большими руками, он воздел их кверху. — Хотите вечно гореть в кипящей смоле?!
Катрин содрогнулась от ужаса. Соседка, заметив ее испуг, шепнула:
— Дурочка, если ты будешь верить всем его угрозам и россказням…
Аббат надел очки, и взгляд его снова стал туманным и возвышенным.
— Итак, — заговорил он размеренно, — я рассказывал вам, что бог сотворил мир…
Два часа катехизиса пролетели для Катрин, как одно мгновение. Она вышла из церковного дома словно в тумане, ощущая какое-то странное опьянение: величественные картины сотворения мира вставали перед ее внутренним взором.
— О чем задумалась, Шаррон? — спросил ее кто-то. Катрин очнулась от своих грез и увидела себя на дороге в Ласко, в обществе двух девочек и мальчика.
— Меня зовут Амели Данэ, — сказала ей девочка постарше, худенькая шатенка.
— Меня — Франсуаза Дюнуайе, — добавила вторая, черненькая, слегка косившая одним глазом.
— А я — Эмиль Негре.
У него был странный голос, у этого мальчишки с усыпанным рыжими веснушками лицом; он начинал говорить низким басом, потом срывался на дискант и заканчивал фразу снова в басовом регистре.
— Как тебя зовут, Шаррон? — спросила снова Амели. — Мы не расслышали твое имя, когда аббат вызывал тебя.
— Кати.
— Мы — из нижнего Ласко, — заявил мальчишка.
— А! — пробормотала Катрин, снова переносясь мыслью в первые дни сотворения мира.
— А ты откуда, Кати? — спрашивала Франсуаза Дюнуайе.
— Она на луне витает, — ответила Амели и добавила: — Я знаю ее, она служанка на ферме Паро, в Верхнем Ласко.
— Служанка? — удивились Эмиль и Франсуаза.
— Да, — прошептала девочка, вспыхнув.
Новые товарищи расстались с Катрин на одном из перекрестков; она даже не заметила, как они свернули в сторону.
С того дня Катрин жила всю неделю в ожидании четверга, горя нетерпением услышать из уст аббата Ладюранти новые рассказы о жизни и чудесах сына Божия, пречистой девы и святых.
Аббат Ладюранти поручил Катрин заботиться о железной печурке; она должна была разжигать и поддерживать в ней огонь. Это не всегда удавалось сразу, потому что у печки была плохая тяга.
— Ах, дитя мое! — говорил ей аббат. — Сразу видно, что ты не из вспыльчивых; твой огонь разгорается слишком медленно!
Катрин была, без сомнения, самой внимательной и прилежной ученицей аббата Ладюранти: она лучше всех отвечала на его вопросы. Священник часто ставил ее в пример остальным ученикам, а обе великовозрастные девицы неприязненно косились на Катрин, когда та без запинки читала «Богородицу» или «Отче наш».
— Вам следовало бы подражать ей, — говорил Ладюранти этим девицам.
Однажды после урока аббат отвел Катрин в сторону.
— Дитя мое, — сказал он, — я ни разу не видел тебя в церкви на воскресной мессе. Это большой грех перед господом Богом. Катрин передала слова аббата своей молодой хозяйке.
— Ах! — воскликнула Аделаида. — Ему хорошо говорить, твоему кюре, но что на это скажут наши сквалыги?
Она помолчала, раздумывая, и вдруг заметила, что Катрин беззвучно плачет. Аделаида обняла девочку, прижала ее к себе.
— Господи, ну стоит ли так расстраиваться из-за какой-то мессы?
— Это потому, — пролепетала Катрин, глотая слезы, — потому что иначе я пойду в ад и буду гореть там на вечном огне…
