Эмили из Молодого Месяца. Восхождение - Монтгомери Люси Мод (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗
— Что ж, киска, разве такая подпись не выглядела немного глупо?
— О, я полагаю, мои бабушки так не поступили бы! Но тете Рут ни к чему было толковать об этом столько времени. Да, это самое ужасное... если бы она просто высказывала свое мнение и больше к этому не возвращалась... А то ведь она... Вот хоть это маленькое пятнышко ржавчины на моей белой нижней юбке — тетя Рут приставала ко мне из-за него несколько недель. Она твердо решила выяснить, когда оно появилось и как... а я малейшего понятия об этом не имела. Право, кузен Джимми, после трех недель этих расспросов мне уже казалось, что я завизжу, если она упомянет о нем еще раз.
— Любой нормальный человек чувствовал бы то же самое, — сказал кузен Джимми, обращаясь к говяжьему окороку.
— О, я знаю, что каждая из этих неприятностей — булавочный укол... и вы думаете, что глупо с моей стороны обращать на них внимание... но...
— Нет, нет. Сотню булавочных уколов вынести труднее, чем перелом ноги. Я предпочел бы получить один удар по голове и покончить с этим раз и навсегда.
— Да, именно так.... постоянно одни булавочные уколы. Она не позволяет Илзи приходить ко мне... и Тедди, и Перри тоже не позволяет... никому, кроме этого глупого Эндрю. Он мне так надоел. Она не позволила мне пойти на танцы приготовительного класса. Там было катание на санях, а потом ужин в гостинице и танцы... все пошли, кроме меня... это было главное событие зимы. Если на закате я иду на прогулку в Край Стройности, она видит в этом что-то дурное — ведь ей никогда не хочет прогуляться там, так с какой стати у меня возникает такое желание? Она говорит, будто я чересчур высокого мнения о себе. Это неправда... ну, скажите, кузен Джимми, я чересчур высокого мнения о себе?
— Нет, — сказал кузен Джимми задумчиво. — Высокого... но не чересчур.
— Она говорит, что я все время оставляю вещи не на месте... стоит мне выглянуть в окно, она семенит через всю комнату и снова аккуратнейше сводит вместе края штор. И это ее «зачем... зачем... зачем»! Постоянно, кузен Джимми, постоянно.
— Я знаю, тебе стало гораздо легче теперь, когда ты выплеснула все свое раздражение, — сказал кузен Джимми. — Еще пончик?
Со вздохом покорности судьбе Эмили убрала ноги от печки и придвинулась к столу. Кувшин с пончиками стоял между ней и кузеном Джимми. Она была очень голодна.
— Рут хорошо тебя кормит? — озабоченно спросил кузен Джимми.
— О да. По меньшей мере одну традицию Молодого Месяца тетя Рут сохранила. Еды у нее много и еда хорошая. Но перекусить на ходу или вечером — ни-ни!
— А ты всегда любила съесть что-нибудь вкусненькое перед сном, не так ли? Но ведь у тебя был с собой целый ящик печенья и сластей, когда ты уезжала отсюда после каникул?
— Тетя Рут его конфисковала. То есть она убрала его в буфетную и выдает мне его содержимое только в конце обеда. Эти пончики ужасно вкусные. И всегда есть что-то дерзкое и волнующее в том, чтобы есть в самый неподходящий час, как сейчас, правда? Как случилось, что вы не спите в такое время, кузен Джимми?
— Корова заболела. Решил, что лучше мне посидеть и приглядеть за ней.
— Мне повезло, что вы оказались здесь. О, я уже образумилась, кузен Джимми. Конечно, вы думаете, что я поступила как дурочка.
— Каждый человек в определенном смысле дурак, — сказал кузен Джимми.
— Что ж, я вернусь и проглочу горькую пилюлю даже не поморщившись.
— Приляг на диван и вздремни. На рассвете я запрягу серую кобылу и отвезу тебя обратно.
— Нет, так не пойдет. По нескольким причинам. Во-первых, дороги такие, что трудно проехать — и на колесах, и на полозьях. Во-вторых, мы не сможем отъехать так, чтобы тетя Элизабет не услышала. Но если она услышит, то все узнает... а я этого не хочу. Мой глупый поступок останется вечной, глубокой тайной между нами, кузен Джимми.
— Тогда как же ты собираешься вернуться в Шрузбури?
— Пешком.
— Пешком? В Шрузбури? Среди ночи?
— Разве я не пришла из Шрузбури среди ночи? Я смогу сделать то же самое снова, и это будет ничуть не тяжелее, чем трястись по этим ужасным дорогам в повозке, запряженной серой кобылой. Конечно, я надену на ноги что-нибудь покрепче этих туфелек. Я по глупости испортила ваш рождественский подарок. Здесь в чулане есть пара моих старых ботинок. Я надену их... и мое старое пальто. К рассвету я буду в Шрузбури. Я отправлюсь в путь, как только мы доедим пончики. Давайте прикончим их, кузен Джимми.
Кузен Джимми согласился. В конце концов, Эмили — молодая и крепкая девушка, ночь тихая, а чем меньше Элизабет будет знать о произошедшем, тем лучше для всех заинтересованных лиц. Со вздохом облегчения — как все славно разрешилось, а сначала он так боялся, что наткнется на «гранитную жилу» в характере Эмили... и тогда, пиши пропало!— кузен Джимми принялся за пончики.
— Как тебе пишется? — поинтересовался он.
— Я написала довольно много в последнее время... правда, в моей комнате довольно холодно по утрам, но я так люблю писать... моя заветная мечта — создать когда-нибудь что-нибудь стоящее.
— Создашь. Непременно. Тебя не сталкивали в колодец, — сказал кузен Джимми.
Эмили погладила его лежавшую на столе руку. Никто не понимал лучше, чем она, что мог бы создать кузен Джимми, если бы его не столкнули в колодец.
Когда в кувшине не осталось ни одного пончика, Эмили облачилась в свои старые ботинки и плащ. Это был весьма потрепанный наряд, но в старой, тускло освещенной свечами комнате ее свежее лицо сияло над ним как звезда.
Кузен Джимми взглянул на нее снизу вверх и подумал о том, какое она талантливое, красивое, веселое существо и как досадно, что ей приходится терпеть столько неприятностей.
— Высокая и величественная... высокая и величественная, как все наши женщины, — пробормотал он задумчиво, а потом добавил: — Кроме Рут.
Эмили засмеялась... и «скорчила рожицу».
— В нашем предстоящем разговоре тете Рут не помешает ее рост. Этого случая ей хватит, чтобы пилить меня до конца года. Но не беспокойтесь, дорогой кузен Джимми, я теперь нескоро совершу очередную глупость. Этот взрыв гнева очистил атмосферу. Тете Элизабет покажется ужасным, что вы в одиночку съели целый кувшин пончиков — вы, жадный кузен Джимми.
— Тебе нужна новая записная книжка?
— Пока нет. Последняя, которую вы подарили мне, исписана только до середины. Мне надолго хватает записной книжки, когда я не пишу рассказов. А как бы я хотела их сейчас писать, кузен Джимми.
— Придет время... придет, — ободрил ее кузен Джимми. — Подожди немного... только подожди немного. Если мы не гонимся за тем, чего хотим, желаемое иногда само догоняет нас. «Мудростью устрояется дом и разумом утверждается. И с уменьем внутренности его наполняются всяким драгоценным и прекрасным имуществом»... Да, Эмили, «всяким драгоценным и приятным имуществом». Притчи, глава двадцать четвертая, стих третий и четвертый.
Он выпустил Эмили из дома, задвинул засов на двери и, погасив все свечи, кроме одной, несколько мгновений постоял в задумчивости, глядя на последний огонек, а затем, радуясь, что Элизабет его не слышит, с чувством произнес:
— Пошла она, эта Рут Даттон... пошла она... — Но храбрость изменила ему, и он закончил: —...в рай!
Эмили возвращалась в Шрузбури при ярком лунном свете. Она ожидала, что теперь, когда ее не гонят в дорогу гнев и запальчивость, обратный путь покажется ей печальным и утомительным. Но, к ее удивлению, ночная прогулка превратилась в «чудо красоты» — а Эмили принадлежала к тем «вечным рабам прекрасного», которые одновременно являются «властителями мира» и о которых поет в своих песнях Карман[52]. Она очень устала, но это проявлялось — что часто случалось с ней, когда она бывала переутомлена — лишь в некоторой экзальтации чувств и воображения. Мысль работала быстро и четко. Всю дорогу Эмили вела сама с собой остроумные разговоры и сочинила так много эпиграмм, что была приятно удивлена своими способностями. Было так радостно снова чувствовать себя бодрой, полной жизни и огня. Она была одна, но не чувствовала себя одинокой.
