Горькие шанежки(Рассказы) - Машук Борис Андреевич (книги полностью бесплатно .txt) 📗
— Пошли, а то не много кислицы нарвем. Там сидим чухаемся, тут стоим смотрим…
— Разве не интересно, Петь? — удивился Шурка.
— Интересней, когда мешок не пустой.
Скоро дорога стала круто спускаться вниз, в сторону от выемки. Миновав еще один поворот, они увидели впереди распадок и в нем — темно-зеленое поле.
— Во, Шурка! — показал рукой Петька. — За этим полем будут огороды. А там близко и кислица растет.
— Ха, — усмехнулся Шурка. — Она и тут растет. Вон, смотри, кустик краснеет, и вон…
— Это уже старая, — оценил Петька. — Такую незачем рвать.
Дорога опять незаметно входила в лес, теперь — на северном склоне — совсем редкий и низкорослый. Только кустарник был густой, местами непроходимый. За глубокой канавой, пробитой дождевою водой, на песчаных откосах виднелись сусличьи норки.
— А че суслики тут едят? — полюбопытствовал Шурка.
— Как че… Поле же видишь? Вот они и таскают оттуда пшеницу.
Тут Шурка увидел суслика, шмыганувшего через дорогу, и засмеялся:
— Та-аскают!.. Берет суслик мешок с пшеничкой на спину — и чешет. Да, Петь?
Петька тоже посмеялся.
— Ну ты и придумал… Да зачем суслику на спину мешок, если у него за каждой щекой по мешочку имеется? Он в них зерна набирает и носит. Понял?
Шурка, подняв свой мешок, побежал под гору, размахивая рукой и крича: «Ур-ра-аа!».
— И чего ты орешь все как резаный? — напустился на него Петька. — Доорешься, что медведь на дорогу вылезет…
— Да разве же он дурной, Петька? — удивляясь другу, спросил Шурка. — Зачем он сюда-то придет? Тут же дорога рядом. Вон, слышишь, поезд пыхтит на подъеме? Тут и люди работают…
— Мало ли что дорога, — пробурчал Петька. — А у него свое может быть на уме. Помнишь, дядька Яков рассказывал, как волки за козой до самой линии гнались?
Шурка помнил. Был такой случай. Где-то в сопках два волка выследили косулю. Из последних сил уходила она от них. И то ли осмелев, то ли обезумев от страха, выскочила к линии. Одним прыжком перемахнула через полотно перед самым поездом. Волки испугались, остановились. А тут и дядька Яков оказался поблизости. И ни с чем серые завернули обратно…
Спустившись в распадок, Шурка и Петька добрались до своротка с дороги. Хорошо нахоженная тропа подняла их на просторный приступок перед пологою сопкой. Тут они и увидели квадраты огородов с ровными рядками подросшей картошки. Глянув на нее, Петька хозяйственно заметил:
— Уж и прополоть надо!
Разворачивая мешок, он оглядел уходящий вверх распадок.
— Вот тут и рвать станем кислицу. Пока доверху долезем, по мешку и наберем, пожалуй…
Шурка тоже приготовил мешок и вошел в густые заросли молодого папоротника, дикого горошка, вьюнков, клевера. И вдруг прямо у него из-под ног с шумом взлетела большая черная птица. Шурка даже голову в плечи втянул.
— Косач, косач! — заорал Петька.
Его крик наделал еще большего переполоха. Вокруг стали взлетать другие птицы. Мельтеша короткими пестроватыми крыльями, они набирали скорость и, планируя, уносились в соседний распадок, где темнели густые заросли черной березы.
— Видал, Шурка? — закричал сияющий Петька. — Я даже красные брови у одного видел. Петух это был!
— А и брехун же ты, Петька! — заспорил успокоившийся малость Шурка. — Красные брови он видел… А сам с закрытыми глазами стоял. И даже мешок уронил!
Петька помолчал, пробираясь между кустами.
— Скажешь тоже… Я, правда, перепугался маленько, но как бы я мешок уронил, если он у меня на шее болтается?
Посмеиваясь, дружки шли по распадку, высматривая длиннолистые кустики кислицы. Тут ее было действительно много, они выбирали ту, что потолще в корне и посочнее. Аккуратно, чтоб не поломать хрупкие стебли, Шурка укладывал кислицу в мешок.
Горячее солнце поднялось до самой верхушки безоблачного, ровно закрашенного бледно-голубого неба. Его края опускались со всех сторон, огромным шатром укрывая сопки, перелески и распадки, в одном из которых появлялись и исчезали за кустами темные картузишки Шурки и Петьки. Вокруг них трещали кузнечики, которые то и дело выпрыгивали из-под ног; отовсюду слышалось кукованье, ворковали дикие голуби, переливались желтобрюшки и другие птицы, порхающие с куста на куст. И таким покоем дышало раздолье, что Шурка нет-нет да останавливался, оглядывая всю округу и замирая в радости, оттого что все это еще не изведано, не исхожено им, не проверено…
Мешки потяжелели, лямки давили на плечи. Шурка уже не раз смахивал со лба пот и даже посожалел, что очень уж жаркий выдался день, а ветер до сих пор не проснулся.
На вершине распадка Шурка и Петька сошлись около высокой, от старости задумчивой березы. Ее обхватистый крепкий ствол покорно удерживал густую крону из множества больших и малых ветвей с молодыми, еще не огрубевшими до шершавости листьями. Задрав голову, Шурка посмотрел на березу.
— С нее, Петька, поди, далеко видно. Залезем?
— Давай, пожалуй.
Подойдя к самому дереву, они вдруг услышали резкий посвист и на ветке увидели встревоженного бурундука.
— Счас поймаем тебя! — обрадовался Шурка.
Подпрыгнув, он ухватился за нижнюю ветку, подтянулся и стал лезть выше. Бурундучок заметался, шмыганул повыше, но ребята тоже карабкались вверх… Шурка мельком глянул вниз, на землю, подивился, что она уже далеко, и тут почувствовал, как что-то мягкое коснулось его спины. Подняв голову, он не увидел зверюшки и, обрадованный, закричал:
— Убежа-ал!
Пыхтя внизу, Петька добрался до крепкой развилки, устроился поудобнее.
— И че ты, Шурка, орешь все… Убежал, убежал! Да он по моей руке, хочешь знать, проскочил.
— Видал, смелый какой! Что ж ты не ловил его?
— Руки заняты были, — буркнул Петька. — А он, дурак, и укусить может…
Шурка, замерев, оглядывал открывшиеся сверху окрестности и тихонько удивлялся их изменению: Оказывается, если глядеть сверху, совсем близко, за невысоким бугром, тянется железнодорожная линия. И поле колхозное — как небольшое пятнышко на холмистой равнине… Повсюду, куда доставал взгляд, громоздились зеленые сопки. То пологие, с широкими распадками между ними, то островерхие, с крутыми, почти голыми склонами. Сопки тянулись рядами, спадая к кочковатым Надюшкам, уходящим далеко-далеко, в самые вершины и переплетения становичка. А те вершины тонули в голубоватой дымке, которая скрывала и самую даль, и все неизвестное, что есть там…
— Вот бы туда, а? — выдохнул Шурка.
Петька тоже смотрел на вершины и склоны, укрытые густыми перелесками.
— Одним туда не добраться, — помолчав, с сожалением сказал он. — С ночевой же надо идти. А ночью, Шурка, все звери из кустов выползают…
Соглашаясь, Шурка только вздохнул. Как уж надоело ему быть маленьким. Ничего-то у него не получается из задуманного… Вот подняться бы сейчас над округою, чтобы, как выемку, с высоты оглядеть все, увидеть спрятанное за дальними сопками, узнать, где у них конец и какие звери прячутся в больших перелесках. Да разве ж поднимешься выше этой береза? Он же не птица, и не летчик совсем. А Шурке хотелось стать Чкаловым. Да толку с того, что хотелось… Он вот и Чапаевым хотел быть. А потом посмотрел кино про гибель парохода «Орел» и твердо решил стать водолазом. Но и опять же — до водолаза ему расти еще больше, чем до того сучка, что дед отметил на дверном косяке…
Шурка вспомнил про кусок калача в кармане, достал его и разделил с Петькой.
— Это ты ладно придумал, — одобрил тот, жуя. — В другой раз еще баклажку с водой возьмем. Ага?
Перекусив, друзья спустились на землю. Петька накрепко завязал мешок и, подогнав лямки, закинул на спину.
— Хватит кислицы, — решил он. — Сколько ее рвать можно?
Шурка с готовностью последовал его примеру. Они стали спускаться к дороге. Срезая путь, забрались в густоту молодого орешника и дубняка. И тут услыхали впереди рычание. Пригнувшись, испуганно вытаращились и затихли, вертя головами. Вокруг только стрекотали кузнечики, пели малые птахи… Но едва двинулись вперед — опять рычание.
