Камилла - Л'Энгль Мадлен (хороший книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Мне не понравились его слова, а он решил, что пошутил, и очень даже удачно. Я не подала виду и улыбнулась ему, потому что мне так хотелось прогнать эту темную тень, которая появилась в его глазах. Когда появляется эта тень, то всегда вспоминается, как летом вдруг, бывает, потемнеет, и освещение становится таким зеленоватым, и ждешь, что станет полегче, когда раздастся первый удар грома. Но у моего отца грома не бывает.
– Мне бы надо подарить тебе норковую шубу и бриллиантовое ожерелье, – продолжал он шутить. – Но, боюсь, это превышает мои возможности. Пойдет, если я подарю тебе парочку новых книжек?
– Конечно, папа, – сказала я, – но ты можешь вообще ничего мне не дарить.
Официант подкатил к нам столик на колесах, уставленный самыми разными закусками. Я была страшно, голодна, потому что обычно что-нибудь перекусываю после школы, так что я позволила ему наложить мне на тарелку целую гору – всего понемножку.
– Когда «сладенький папаша» дарит норковую шубу и бриллиантовое ожерелье, он обычно требует что-нибудь взамен, – продолжал шутить папа. – А что ты мне подаришь за две обещанные книжки?
Я с удивлением посмотрела на него.
– Ты же знаешь, мне нечего тебе подарить, пап, – сказала я и нервно отхлебнула из своего стакана. Ведь все, что я дарю ему на Рождество или на день рождения, покупается из карманных денег, которые он же мне и дает. Сама я никогда в жизни не заработала еще ни цента.
– Ну, ты можешь подарить мне любовь, – сказал он и быстрыми движениями стал нанизывать чечевицу на зубец вилки. – А еще я бы оценил твою открытость. Ты ведь всегда мне открыта, правда, Камилла?
– Да, папа, – подтвердила я и переломила хлебную палочку, так что крошки посыпались на скатерть.
– Я хотел бы, чтобы у нас были еще дети. Сын, например. Но я точно знаю, никто не дал бы мне столько радости, сколько ты даешь.
Он никогда так не разговаривал со мной. Я догадывалась, что он меня любит, только по тому, когда я приходила пожелать ему спокойной ночи, а он обнимал меня так, что ребра трещали. Или вдруг приносил книжку, которую я как-нибудь вскользь упоминала, или новую карту звездного неба.
– Тебе известно, что я очень люблю тебя, Камилла? – продолжал он, и я подумала, не есть ли это «ин вино веритас» от сухого мартини, которого он быстро выпил подряд два бокала.
Я бросила взгляд на свою тарелку. Я успела съесть всего лишь половину того, что на ней было. И вдруг я почувствовала, что больше не могу ничего есть. И я опять сделала большой глоток вермута.
– Мадемуазель закончила? – спросил официант и забрал мою тарелку.
Вскоре он принес нам по тарелке лукового супа. Отец протянул мне блюдечко с тертым сыром пармезан.
– Тебе понравилась кукла, которую принес Ниссен? – спросил он.
Я посыпала суп сыром.
– Нет. Меня куклы не интересуют.
– Что ты собираешься с ней делать?
– Хочу передарить ее Луизе. Она все еще интересуется куклами.
– Почему бы и нет? Она твоя, и ты можешь делать с этой куклой что захочешь.
Ресторан постепенно наполнялся людьми. Они толпились возле стойки бара. Время от времени дверь открывалась, в нее врывался порыв темного, пахнущего дождем ветра. Я все время поглядывала на дверь, потому что мне было почему-то трудно смотреть на отца.
Официант забрал суповую тарелку и принес тарелку с фаршированными шампиньонами и картофель с фасолью, в сырном соусе. Я попробовала всего понемножечку. Отец спросил меня:
– Что, Камилла, Нисссен часто тебя навещает? Тебе он нравится?
У нас с Луизой есть такая игра, которую мы называем «определения». Надо догадаться, кого ты имеешь в виду, если опишешь его через предметы, которые он тебе напоминает, или через животных, или художников, на чьи картины он похож. Я как-то Луизе описывала таким образом Жака.
Из зверей он напоминал мне полосатую змею, обвившуюся вокруг розового куста, из растений – плод белладонны, или, как ее еще называют, – сонной одури, а из художников – Домье или Лотрека. Из предметов это был либо кинжал, либо кольцо с ядом, а из напитков – абсент, настоянный на полыни. Я не хочу сказать, что он физически напоминает все это, но когда Луиза о нем спрашивала, у меня возникали именно эти ассоциации. Так как же мне было ответить папе?
Я сказала:
– Ну, я не очень хорошо его знаю. Он не очень-то разговорчивый.
– А о чем вы вообще разговариваете?
Я взяла свой стакан и хотела сделать еще глоток вермута. Но стакан был пуст. На дне оставалась только водичка от растаявшего льда. Я схлебнула ее, но она оказалась довольно противной на вкус. Меня слегка затошнило. Я на самом деле никогда и не беседовала с Жаком. Когда он у нас, я чаще всего делаю уроки в своей комнате. Иногда даже и не вхожу в гостиную.
– Ну, про школу, – сказала я. – А знаешь, у нас с Луизой на днях вышла в школе неприятность. Фрэнк – это Луизин брат, – он изучал Платона и вычитал для нас такую фразу: «Всякое учение, полученное под давлением, не удерживается в голове». Мы ее переписали, пришли в школу пораньше и прикрепили к классной доске. А когда мисс Сарджент ее увидела, то сказала: «Ясное дело, это не сделал бы никто другой, кроме Луизы Роуэн и Камиллы Дикинсон». И нам здорово влетело.
Но у отца не было желания переменить тему разговора. Он спросил:
– Ты, Роуз и Ниссен пьете чай вместе?
– Иногда, – ответила я.
Мне хотелось заткнуть уши. И для того, чтобы не слышать его вопросов, и потому, что в ушах у меня шумело, как бывает, когда едешь в метро.
– Иногда? – переспросил он. – А в другое время – как?
– Но он не так уж часто приходит, – сказала я.
– А мама обычно бывает дома, когда ты приходишь из школы?
Что значит «обычно»? Иногда бывает дома, а иногда прибегает домой за пять минут до того, как отцу вернуться с работы.
– Да, обычно дома, – ответила я.
«Господи, вели ему замолчать, – молилась я. – Пожалуйста».
Но он сказал:
– Давай перестанем ходить вокруг да около, Камилла. Ты уже достаточно взрослая, чтобы тебя можно было спросить прямо: Ниссен приходит повидаться с тобой или с Роуз?
– Я не знаю.
– Ты ведь не дурочка, Камилла. Ответь мне прямо.
– Мне надо в туалет, – сказала я. – И побыстрее. Меня сейчас вырвет.
Я отодвинула стул так резко, что он упал, промчалась между столиками к двери, на которой было написано «Леди», и успела как раз вовремя. Меня вырвало. Толстая тетенька в белом халате сидела на стуле и что-то вязала. Она отложила вязанье, подошла ко мне, приложила ладонь к моему лбу. Потом, когда меня перестало рвать, она взяла чистое полотенце, намочила его, обтерла мне лицо, дала прополоскать рот и смочила мой лоб одеколоном. Потом прижала мою голову к своей необъятной, точно надувная подушка, груди, повторяя ласково:
– Бедняжечка ты моя, бедняжечка.
Щека моя прижалась к верхней пуговице ее халата, она тихонько поглаживала своей широкой ладонью меня по спине, возле лопаток.
– Я пойду, – сказала я. – Папа, наверное, беспокоится. Мне уже лучше.
Я отняла голову от ее белоснежного халата, поглядела на нее, сказала «спасибо».
Лицо ее было густо покрыто белой пудрой, а из-под пудры просвечивала масса веснушек, точно полный звезд Млечный Путь.
– Подумать только, позволить ребенку пить спиртное, – сказала она. – Ты здесь с папой? Надо бы ему соображать получше. Ты уверена, что уже в порядке, деточка?
– Да, благодарю вас. Вы такая добрая.
Мне очень хотелось спросить, как ее зовут. Я бы с удовольствием повидалась с ней еще раз. Она была такая какая-то надежная, как скала, но я просто пожала ей руку и пошла в ресторанный зал. Я вернулась к своему столику. Папа был в большом волнении. Он сказал мне какие-то ласковые слова, расплатился по счету, и мы вышли из ресторана. Дождь перестал, но похолодало. Облака быстро двигались по небу, в них образовались разрывы. Тротуар почти успел просохнуть, кроме тех мест, где попадались неровности, и лужи там лежали этакими темными ночными тенями.
