Улица становится нашей - Голышкин Василий Семенович (читать книги онлайн полностью без регистрации .TXT) 📗
Сердитая посуровела, готовясь принять рапорт. Одна мысль владела ею: так отчитать семиклассников, чтобы они навсегда забыли дорожку из школы на улицу. И очень хорошо, что сюда нагрянула милиция. Она использует это в педагогических целях.
Дальнейшее показалось Сердитой нехорошим сном.
— Товарищ старшая вожатая! — Воронок гордо пронес сжатую ладошку мимо Сердитой и подошел к Валентине. — Товарищ старшая вожатая! Отряд имени Юрия Гагарина находится в зоне действия «Восток-1». Председатель Воронок.
Сердитая поняла: случилось непоправимое. Еще не сдав дела, она уже перестала быть старшей вожатой. Это было досадно и обидно. Из положения, в котором она оказалась, имелось два выхода: провалиться сквозь землю или заплакать. Первое не позволял сделать рельеф местности, второе — гордость. Поэтому Сердитая предпочла роль безучастной свидетельницы происходящих событий. А разворачивались они так.
Выслушав Воронка, Валентина пошепталась о чем-то с советом дружины и громко сказала:
— Совет дружины объявляет отряду имени Юрия Гагарина благодарность за ремонт плавучей прачечной в зоне пионерского действия «Восток-1».
— Ура! — крикнул Воронок.
— У-р-а!.. — загудел берег.
Сердитая растерянно смотрела вокруг: какая прачечная? Какая зона?
Подошла Валентина.
— Я не могла поступить иначе, Тоня, — мягко сказала она. — От вас они все равно ушли. А мне важно было перехватить их в дороге. И, по-моему, зона — это здорово.
Сердитая молчала. В конце концов, какое ей дело до каких-то зон! Часом позже, часом раньше ей все равно уходить из дружины, поэтому пусть новая старшая делает что хочет…
И все-таки Сердитая зря бравировала. Ей трудно было расставаться с ребятами. И не о таком расставании мечтала она, когда в мыслях видела себя студенткой педагогического института. Барабаны, рассыпающие звонкий град… Октябренок Ленька, поющий в солнечную трубу… Дружина, печатающая шаг по мостовой… Дружина, провожающая Тоню-вожатую в столичный институт…
Не будет ни барабанов, ни горна, ни проводов. Где-то, когда-то дорожка, по которой она вела дружину, вильнула в сторону и увела за собой ребят.
Петр Максимович смущен. Ага, ему, конечно, не хочется расстраивать вожатую и жаль ребят. Тем более, что Ленька, кажется, его внук. Но Сердитая не из тех, кто останавливается на полпути. Она потребует, настоит на своем… Но ее опережают.
— Звали? — Перед Петром Максимовичем стоит маленький, веселый шофер милицейского «газика» Ваня Козлюк.
— Звал. — Петр Максимович усмехается. — О живописи хочу потолковать. Ты картину Репина с бурлаками видел?
— Видел. А вы это к чему, товарищ начальник?
Петр Максимович сверлит Козлюка хитрым взглядом.
— Да так. Мысль одну имею — бурлацкий промысел механизировать… Одним словом, вот что, Козлюк: цепляй прачечную и гони ее на прежнее место. А товарищ Долгий тебе живой силой поможет — Кобру запряжет. Собака у него сытая, сильно потянет. Смотришь, и на уху заработает.
Долгий пропускает злую шутку мимо ушей. А ребята, услышав приказание Петра Максимовича, бросаются к прачечной.
— Отставить! — кричит Валентина. — Прачечную на моторке перегоним. А вам спасибо, Петр Максимович.
Петр Максимович берет под козырек и бросает рассеянный взгляд на Сердитую.
Кажется, она о чем-то хотела у него спросить?
Да, хотела. Она хотела узнать, не подбросит ли товарищ майор ее до города на милицейском «газике». На моторке она не может — укачивает.
Получив разрешение, Сердитая занимает место в машине с красным пояском. Рядом с ней садится Долгий. Кобра мечется между «газиком» и моторкой.
«Пошла прочь!» — фыркает «газик».
«Прочь!» — фыркает моторка.
Убегает «газик».
Отчаливает моторка. Подхватывает прачечную на буксир и тащит за собой. А на прачечной — яблоку негде упасть. Здесь весь отряд имени Юрия Гагарина.
— Ласка! Ласка!
Это кричит Воронок. Морской и воздушный волк Икар Воронок, с черными, как у негра, волосами и рыжей россыпью искристых меток на лице.
Он стоит на палубе отбитого у пиратов фрегата, и ветер приключений раздувает огонек его галстука.
— Ласка! Ласка!
Не помня себя Кобра штопором ввинчивается в воду и плывет наперерез моторке. Мокрые, веселые руки выуживают ее из воды и вытаскивают на палубу фрегата-прачечной. Благодарная Кобра тычется в лица ребят, со смехом уклоняющихся от собачьих поцелуев.
Над речкой Снежкой ходит тихий ветерок-невидимка. Он шарит по опустевшему берегу, осторожно переворачивает листок забытой кем-то из ребят книжки и погружается в чтение.
Он затих. Он весь в прошлом. Он не слышит, как Ленька поет в солнечную трубу, возвещая начало новых событий и новых книг.
Пропавшая буква
Тревога
Известность пришла к Феде Пустошкину на уроке пения. Он был новичок, и учитель, Моисей Иванович, прежде чем начать занятия, решил проверить его голосовые данные.
— Внимание! — сказал Моисей Иванович. — Делаю пробу.
Смычок в его руках сверкнул, как фехтовальная шпага, и пронзил узкую талию скрипки.
До-о-о! — жалобно простонала скрипка.
— Теперь ты, Пустошкин, — сказал Моисей Иванович.
— До-о-о! — неуверенно пробасил Федя.
— Ре-е-е, — мягким, чуть дребезжащим голосом протянул старый Моисей Иванович.
Увы, все голосовые клапаны у Феди были поставлены на один лад.
— Ре-е-е, — пробасил он.
Класс замер. Он пока еще не смеялся, но смех клокотал у него в груди. Еще одно «ре», напоминающее рев рассерженного медвежонка, и лава смеха вырвалась наружу. Все вокруг запрыгало, зазвенело, закачалось…
Один Моисей Иванович не дрогнул перед лицом разбушевавшейся стихии. Он вынул часы и, скрестив на переносице мохнатые брови, стал терпеливо следить за ходом секундной стрелки.
Класс хорошо знал, что за этим последует. Моисей Иванович подождет, пока ребята успокоятся, и дребезжащим тенорком скажет:
— Пять минут, похищенных у искусства… На полминуты больше, чем в прошлый раз.
Смеяться сразу расхотелось.
— Внимание! — сказал Моисей Иванович. — Пустошкин будет петь. Что ты будешь петь, Пустошкин?
Федя залился краской и судорожно дернул плечом.
— Не знаю…
— Ну, какую-нибудь пионерскую песню, — подсказал учитель.
— Я не пионер.
В классе стало тихо. Пустошкин не пионер? В это было трудно поверить. В пятом классе, и не пионер. Вот тебе и на…
На перемене об этом узнала вся школа. Чинный школьный хоровод, вращавшийся вокруг бюста великого педагога Песталоцци, изменил направление и сделал центром своего вращения Федю Пустошкина.
— Этот?
— Он…
— Не может быть, чтобы не пионер…
— Видишь, без галстука.
Лариса Сергеева, председатель совета отряда пятого класса «А», вихрем налетела на классного руководителя:
— Зиночка Петровна! Что я вам скажу… У нас Пустошкин не пионер.
Зинаида Петровна, молодая учительница физкультуры, не умела сердиться. Хотя рассердиться надо было непременно, потому что Лялька позволила себе раз и навсегда запрещенное, назвав ее Зиночкой Петровной. Пустошкин как-то сразу вытеснил у нее из головы все остальное. Не пионер… И надо же было такому случиться… И где? В ее классе. Однако что же делать? Ждать, когда ее вызовет директор Дмитрий Васильевич и скорбным голосом спросит, почему ученики вверенного ей класса не являются членами детской коммунистической… Нет, ждать этого нельзя. Тем более, что ошибку легко можно исправить.
Зинаида Петровна не умела сердиться. Но она умела принимать решения, быстрые и точные.
