Малышка - Балл Георгий Александрович (полные книги .txt) 📗
Малышка взглянул печально на Дуняшу и закивал головой.
— Кхе-кхе! Сейчас мы поглядим, какие такие болезни у него завелись, — громыхнуло над головой телёнка.
Малышка зажмурился и глянул сквозь ресницы.
Над ним топорщились рыжие усы. Они зашевелились, будто живые. Это было очень страшно. Телёнок закрыл глаза.
Большие, сильные руки начали мять ему бока и живот.
Долго человек в белом халате ощупывал да осматривал телёнка и, наконец, спросил:
— Скажи-ка, Дуняша, а утром он пил?
— Утром-то пил, даже у Зорьки полбадейки отнял — вон у той беленькой тёлочки. — Дуняша указала пальцем в угол клетки, где стояли Зорька и Звёздочка.
Прижавшись друг к дружке, они со страхом и интересом глядели на рыжеусого дяденьку.
— А может, в обед он тоже к соседке в бадейку заглядывал? Ну-ка, ушастенький, скажи. Да ты встань!
— Он не может, Василий Васильевич. Ножки подвернулись, не двигаются.
Дуняша всхлипнула.
— Как его зовут?
— Малышкой.
И вдруг Василий Васильевич засмеялся:
— Ха-ха-ха! Не Малышкой его надо звать, а Притворишкой.
Василий Васильевич неожиданно хлёстко шлёпнул телёнка по боку, как раз по белому пятну.
Малышка вздрогнул и тут же вскочил на ноги. Он стоял перед рыжеусым человеком, низко опустив голову.
— Ишь, морду воротит. Знает — напроказничал! Девочку обманул, — сказал Василий Васильевич. Ты думаешь, он простецкий? Куда там! Он хитрющий зверь, погляди только на него: шерсть-то, шерсть обезьянья, а уши заячьи, а хвост, как у льва, а глаза, как у Лисоньки Патрикеевны. Вот он какой!
Василий Васильевич вытер усы, откашлялся и спокойно сказал:
— А теперь, дочка, достань-ка нам сенца. Будем кормить твоего зверя. Что же его молоком баловать?
Дуняша опять закачала головой:
— Не станет, уж пробовала.
— Это ему, наверное, кислое, осочное сено попалось. Вот он и не ест. А ты ему принеси мелкое, люцерновое да из рук дай.
Дуняша достала из кормушки пучок душистого сена.
— Ешь, Малышечка! — попросила она.
Телёнок потянулся к сену, ухватил губами пучок и начал медленно жевать.
Малышке теперь сено казалось особенно вкусным. Тонкие, дрожащие стебельки пахли мёдом.
— Так-то лучше! И для здоровья полезно, — громыхал рядом голос Василия Васильевича.
Но Малышка его уже не боялся. Этот дяденька с соломенными усами начинал ему нравиться.
Василий Васильевич повернулся к Дуняше:
— Видишь, как уплетает за обе щеки! А скоро и травку будет щипать. Весна уж на дворе. Телята тоже весну чувствуют. Хочется им и побегать, и пошалить. Верно, рыженький?
Когда Василий Васильевич ушёл, Дуняша поменяла Малышке подстилку, почистила клетку. Потом подошла к телёнку и принялась гладить его пушистые уши, крутую шею, шелковистую шерсть на морде.
— Ах ты, бессовестный зверь — лев, обезьяна, заяц и Лиса Патрикеевна, — приговаривала Дуняша. — Ишь, что надумал! Обмануть меня захотел? Из-за тебя вот ветеринара Василия Васильевича обеспокоила. Ну, теперь меня не проведёшь. Все твои проделки знаю.
Малышка слушал, виновато склонив голову набок, хитро поглядывал, будто хотел сказать: «Ой, не зарекайся! Всех моих шуток не узнаешь».
И вдруг лизнул Дуняшину щёку шершавым языком: видно, прощения просил.
Но Дуняша вовсе и не сердилась. Уходя, она оставила в кормушке охапку душистого сена.
Надвинулись предвечерние сумерки. За стеной, в поле, ветер молотил остатки снега. Где-то далеко тарахтел трактор.
На ферме стало тихо-тихо.
Малышка нежился, развалившись на свежей подстилке. На его широких зубах приятно похрустывали ссохшиеся головки люцерны.
«Зачем это приходил дяденька с рыжей соломой над губами? — думал Малышка. — Он всё говорил: „Весна… весна…“ А потом велел дать мне вот это, вкусное, хрустящее. А-а-а! Наверное, это и есть весна».
ВЕСЕННИМ ДЕНЬКОМ
Двери фермы были широко открыты. Телята выбежали на волю, бросились врассыпную.
Пастух Матвей Никитич зорко следил за ними. А телята на него и не глядели: шагает себе человек, кому какое дело?
Матвей Никитич был невысокий, невзрачный, в больших сапогах, в телогрейке, туго схваченной широким ремнём. С одного плеча Матвея Никитича свесился длинный кнут, точно хвост тянулся за пастухом.
Но вот взял Матвей Никитич кнут в руки — и тот будто ожил: просвистел над головой, метнулся чёрной змейкой хвостец, и вдруг грохнуло рядом. Вздрогнули земля и небо. Шарахнулись телята. Испугались. Вот он, оказывается, какой человек, Матвей Никитич. С ним шутки плохи.
Постепенно телята собрались в стадо, стали двигаться ровнее — впереди Малышка, за ним Зорька, Звёздочка и все остальные.
Рядом с Малышкой шагала Дуняша. Они с мамой помогали пастуху выгонять телят в поле.
— Шевелитесь, ну! Ножками двигайте! — покрикивала сзади тётя Кланя.
И голос её, такой знакомый и понятный, успокаивал телят.
Земля тянула их к себе. Опустив голову, они принюхивались. Множество запахов — острых, сладких, горьких и ласковых — вливалось им в ноздри. Телята фыркали, чихали. Они глядели по сторонам. Незнакомые, непонятные вещи окружали их. Всё вызывало удивление — избы, речка, плотина. Ведь телята первый раз покинули свой дом. И ничего-то они ещё не видели, ничего не знали на этой большой земле.
Дуняша будто догадалась.
— Вон, гляди, — говорила она Малышке, — там колодец. Воду оттуда вёдрами берут и вас, теляток, поят. А за колодцем дом под зелёной крышей. Там тётя Фрося живёт. Вы её не знаете. Она работает свинаркой, за поросятами ходит. У неё дома тоже есть поросёнок, Боря. Ох и смешной: когда есть захочет, перевернёт корытце и давай барабанить рыльцем. Такой звон поднимет, точно пожар. За домом тёти Фроси живёт председатель колхоза Пётр Фокич. Он самый главный у нас. Главней его нет. А нашего с мамой дома отсюда не видно. Он на другом конце деревни.
Малышка кивал головой: мол, всё понял.
Обойдя деревню краем, телята вышли на широкую плотину. Кое-где из плотины торчали прутья лозняка. Телята вытягивали шеи и жевали губами: хотели попробовать, какие они на вкус, эти прутья.
— Но! Не балуйте! — прикрикнула Дуняша.
Вдруг откуда-то снизу, с крутого берега, на дорогу выскочил огромный лохматый пёс. Чёрная шерсть у него на загривке стояла дыбом. Он ощерился и залился глухим лаем.
Это был самый злой деревенский пёс Жук, всегдашний заводила свар и драк.
Заслышав Жука, залаяли собаки с ближайших дворов, а там и остальные подхватили. Поднялся невообразимый шум.
«Гав! Гав!» — неслось с одного конца деревни.
«А-а-ав! А-а-ав!» — раздавалось с другого.
Жук преградил телятам дорогу, грозно зарычал, готовый пустить в ход свои острые, как у волка, клыки.
Телята сбились в кучу. Задние, напуганные лаем собак, напирали.
Зорька попятилась, стала толкать Звёздочку в воду. Ещё секунда, и Звёздочка упала бы, расшиблась.
Но тут случилось вот что: нагнув голову и топая тонкими ногами, на Жука медленно стал надвигаться Малышка.
Жук заворчал отступая.
Малышка грозно сверкнул глазами, ещё ниже опустил голову, точно там уже выросли большие рога.
Жук отпрыгнул в сторону, готовясь наскочить сбоку.
На помощь другу уже спешила Дуняша. Она махала прутиком, кричала:
— Пошёл отсюда, злющий! Вот я тебя сейчас прутом ожгу!
Жук зарычал напоследок, повернулся и побежал вдоль берега.
Ребята, стоявшие на бугорке, всё это видели. И до девочки донеслись их слова:
