Карабарчик. Детство Викеши. Две повести - Глебов Николай Александрович (книги полностью бесплатно .txt) 📗

— Держись друг за дружку. Не отставай! — крикнул Назарка и, нахлобучив шапку, зашагал по направлению к деревне.

Поминутно поворачиваясь к товарищам, — не отстал ли кто — он упорно шёл вперёд. Назарка был старше своих друзей года, на три и лучше всех понимал опасность бурана. Викеша шёл бодро. Одет он был теплее ребят — в меховую борчатку [39]. Он подобрал её длинные полы и шёл, не спуская глаз со спины Назарки. Встречный ветер дул, казалось, с удвоенной силой. Назарка, не видя тропы, часто сбивался в целик.

— Стой! — послышалось сзади. — Доронька Пестерев где-то отстал.

Ребята остановились.

— Ждите меня здесь, — скомандовал Назарка и, тяжело шагая по снегу, исчез в серой пелене бурана. Через несколько минут до слуха ребят донеслось:

— Ви-кеш-ка! Ви-кеш-ка! Иди сю-да!

Викеша отделился от ребят. Нащупывая ногой следы, полузанесённые вьюгой, он шёл на голос.

— Ви-кеш-ка! — послышалось почти рядом. В полумраке мелькнули две фигуры. Пройдя ещё несколько шагов, Викеша остановился. Назарка тряс Дороню за плечо:

— Вставай!

— Не могу идти, — хныкал тот.

— Вставай, тебе говорят! — с помощью Викеши Назарка поднял мальчика на ноги. — Иди! — толкнул он его в опину.

Дороня опять захныкал:

— Снег в пимы набился, ноги стынут.

Назарка поспешно сдёрнул с него валенки и вытряхнул снег.

— Иди! А то я тебе в шею накостыляю, — сказал он зло и толкнул Дороню в спину.

Угроза подействовала сильнее, чем уговоры, и, опираясь о плечо Викеши, Дороня зашагал вперёд.

В одном месте Дороня остановился, чтобы отдохнуть.

— Я тебе отдохну! — яростно крикнул Назарка и двинул его кулаком в бок. — Иди, говорят, а то замёрзнешь.

Вскоре они добрались до ребят.

А вьюга свирепела. Снег хлестал справа, слева, валил сверху, забивался за воротник и крутился у ног. Сумасшедшей пляской встречала вьюга ночную тьму.

Держась за руки, дети медленно двигались к деревне. Шли цепочкой, не теряя друг друга из вида. Через полчаса утомительного пути им показалось, что блеснул огонёк, за ним второй — значит, деревня близко. Вдруг огоньки исчезли, и ребята приуныли. Назарка беспокойно завертел головой. Молчаливо стоял Викеша. Он думал о сосне, под которой можно было бы переждать буран. Затем мысли унеслись к дому. Забраться бы сейчас на тёплые полати и слушать, как воет за окном злая вьюга. Голова мальчика опускалась всё ниже и ниже. Он начал дремать. Из состояния полусна его вывел голос Назарки:

— Кто видел огни?

— Я, — поднял отяжелевшие веки Викеша. И окончательно встряхнувшись, показал рукой вперёд, — я видел их там.

— Я тоже!

— И я! — послышались голоса ребят.

— А может, это волк, — едва выговорил Дороня и теснее прижался к Викеше.

— Поскули ещё. — В голосе Назарки — угроза. Но и сам он почувствовал, как мурашки побежали по коже.

— Может быть, взаправду волк?

Поборов страх, ребята сгрудились вместе и разом крикнули. Через вой вьюги полетело зовущее: Ay! Ау!

— Э-гей! — вдруг донеслось издалека. Семь дружных голосов зазвенели уже громко и радостно: — Ау! Ау!

Через несколько минут показался всадник, из мрака выплыл второй, третий…

Подъехал Архип Сорокин, отец Назарки, инвалид с одной ногой, вернувшийся два года назад с японской войны. Возле всадников, весело повизгивая, крутился Шарик… Викеша услышал тревожный голос отца:

— Куда вас черти занесли?!

Мальчишки, насупясь, молчали. Только неожиданно осмелевший Дороня пропищал, стуча зубами от холода:

— Куда же? На озеро…

Глава третья

Весной 1908 года Викеше исполнилось девять лет. Отец переехал на новое местожительство в торговую слободу Раздольное. Что побудило его покинуть родительский дом, Викеша так и не узнал. Помнил лишь одно: накануне отъезда отец молча стоял в широкой горнице, слегка опустив красивую стриженную под кружок голову. Его румяное лицо с густой русой бородкой и такими же усами выражало решимость. Мать в соседней комнате торопливо собирала вещи и укладывала их в сундук. По её движениям, заплаканным глазам Викеша видел, что расставаться со старым домом ей нелегко. Дед сердито бегал по комнате, раздувая на ходу длинные полы своего частобора.

— Не хочешь в отцовском доме жить, на торговлю поглядываешь, — старик круто останавливался перед сыном, — испокон века были мы хлеборобы, а теперь лёгкой жизни захотел? Не дам я тебе надела!

Старик стукнул кулаком по столу и вновь забегал по комнате.

— Я и без тебя, со Спирькой проживу. Умнее отца хочешь быть? Ишь ты: «пашня ничего не даёт», — передразнил он сына. — А кто нашим хлебом живёт? Вся Россия.

— Знаю, — спокойно ответил сын, — только толку от этого мужику мало.

— Ишь ты, умник какой, — вскинул дед ястребиные глаза на Степана. — Ты что, у Архипки слов таких наслушался? Недаром он будоражил мужиков в девятьсот пятом году.

— Что Архип, — сумрачно отозвался отец. — У него своё на уме, у меня своё. — И примирительно добавил: — О чём нам спорить?

— Значит, всё-таки едешь? — дед опустился на лавку.

— Да.

— Чем жить будешь? — старик побарабанил сухонькими пальцами по столу.

— Открою постоялый двор.

— А дальше? — продолжал допытываться дед.

— Там будет видно, — Степан отвёл глаза от острого взгляда отца.

— Значит, решил меня брссить? — губы старика чуть дрогнули.

— Нет, тятенька, век я вас не забуду, может, случится — глаза ваши закрою в смертный час.

— Ну, ладно, — вздохнут дед, — падай в ноги.

Степан опустился на колени.

— Кликни Дарью, — в волнении старик теребил свою жидкую бородёнку.

И когда Дарья опустилась рядом с мужем, дед заговорил неторопливо:

— Даю вам в надел саврасого мерина да Сивуху с «кабловичем» — стало быть, трёх лошадей, — кроме того, двух коров с телятами и тысячи полторы хлеба.

— Спасибо, тятенька, — низко кланяясь, враз сказали Степан и Дарья.

Довольный их покорным видом, старик продолжал:

— Благословляю пятнадцать десятин у Машуковского колка (земля там добротная, пахотная) и лес, что в рядухе [40], на Плоской возле избушки.

— Благодарствуем, тятенька, — сын и сноха повалились старику в ноги.

— Только вот что… — дед вновь затеребил свою бородёнку, — Викешу-то оставьте пока у меня. Учиться ему ещё рано, пускай с Максимовной поживёт, да и мне с ним веселее.

Перед отъездом все по обычаю уселись на лавки и несколько секунд молчали. Потом дед перекрестил сына, сноху, поцеловал Викешу и сказал со вздохом:

— В добрый час.

В телегу был впряжён резвый «каблович» — вороной масти конь. Справа и слева стояли привязанные к оглоблям большая широкогрудая кобыла Сивуха и немолодой саврасый мерин. Погоняя хворостиной двух коров с телятами, позади телеги шла мать Викеши. Отец, свернув в переулок, направил коня берегом озера. Ехать деревенской улицей он не захотел, «чтоб соседи не пялили глаза на наш отъезд», как он объяснил Дарье.

За берёзовым колком, стоявшим на тракте в Раздольное, Викеша увидел Назарку Сорокина. Он шёл, размахивая порожним туеском, и беспечно насвистывал.

— Ты куда? — удивился он, увидя Викешу на телеге.

— В Раздольное. Мы там жить будем, — звонко отозвался Викеша. — Я-то пока не насовсем. Скоро вернусь. Скажи ребятам, чтобы за голубятами посмотрели, в гнезде они сидят под крышей старого амбара. Да глядите за ними хорошенько, а то кошки съедят.

— Ладно, — послышалось с обочины. Проводив взглядом телегу, Назарка вновь засвистел.

Торговая слобода Раздольное находилась и тридцати верстах от Озёрной, и Булыгины приехали туда только под вечер. Викеша с удивлением смотрел на большие каменные дома и фигурные решётки возле них, на огромные лабазы, на людную площадь, где стоял памятник Александру второму, ни магазины, лавочки, карусель с деревянными лошадками (хорошо бы прокатиться!). Он ёрзал на сундуке, стараясь получше разглядеть всё.