Приказ самому себе - Дьяконов Юрий Александрович (электронные книги бесплатно txt) 📗
— Так на своем краю действуй. Сам хвалился, что все проходные дворы, как свой карман, знаешь.
— А на своем краю узнать могут, — упирался Сазон.
— Ну и дурак! Напялишь чулок — и порядок! — и, видя, что Сазон сомневается, а может, заподозрив еще что, Алик сказал притворно-ласково — Сазончик. Миленький. Только без дураков. Я же тебя, знаешь, как люблю… Ты помнишь Суслика?..
У Сазона по спине побежали мурашки. Еще бы он не помнил! Костю Суслова с Крепостного, веселого гитариста, здоровяка, который одной рукой подбрасывал и ловил на лету двухпудовую гирю, нашли за Доном с четырьмя ножевыми ранами в спине. Неделю назад, не приходя в сознание, он умер в «неотложке»…
И он решился. Выследит тетку с деньгами. Вырвет сумку. Отдаст долг. И уедет к бабке Насте на Украину. Пусть Алик ищет…
И вот из-за этого Шкилета все сорвалось… Сазон ненавидел их обоих. Алика — потому что заставит воровать и тогда не миновать тюрьмы. Зиновия — за то, что уличил его в воровстве, за то, что стоит только Шкилету сказать — и все. Прощай воля… Он гонялся за Зиновием, испытывал наслаждение, когда видел, как в страхе удирает Шкилет… Он понимал, что так продолжаться вечно не может, и все-таки преследовал Углова с настойчивостью фанатика.
Все спуталось, закрутилось, затянулось в узел. И нет сил развязать его, и нет мочи терпеть дальше…
Зима долго топталась на подступах к городу. Под покровом ночной темноты врывалась на улицы, сковывала льдом лужи, развешивала белые карнизы на крышах домов, засыпала землю снегом.
Люди выскакивали из трамваев и троллейбусов, как в омут, бросались в круговерть метели и, подняв воротники, рысцой разбегались по домам. Опустевшие холодные трамваи, спотыкаясь на стыках рельсов, перезваниваясь охрипшими от стужи звонками, тоже спешили укрыться за толстыми стенами депо… В полночь зима торжествовала: победа! Никакого движения. Город тих и бел…
Но наступало утро, и все преображалось. Тысячи людей топтали снег ногами, стада автомобилей превращали его в серое месиво. Мощные машины стальными щетками, громадными лопатами сметали его с дорог, тротуаров, грузили в самосвалы, выбрасывали за черту города. Поднималось позднее солнце, от Черного моря дули теплые ветры — и таяли сосульки, исчезали сугробы, вновь под ногами горожан чернели тротуары.
Так продолжалось долго, весь декабрь. Зима уже подумывала: не бросить ли эту затею? Пусть себе непокорный город остается в осени!.. Но однажды, сделав еще одно усилие, зима победила. И к великой радости ребятни, никакими силами людей и машин уже не совладать с нею…
Есть люди, мечтающие об Африке и Рио-де-Жанейро. Чудаки! А вот мальчишки с Кировского и Журавлева, с Крепостного и Державинского убеждены: живущие там, где нет зимы, — несчастные люди.
Едва к концу рабочего дня утихает движение автомашин, на спуски к Дону высыпают мальчишки на коньках и санках. Стремительно несется под полозьями скользкая зимняя дорога:
— Эй-ей-ей! Берегись!.. Расшибу! — летят друг за другом санки, сталкиваются. На них налетают еще и еще. Смех. Визг: «Куча мала!» На снегу копошатся лихие наездники. Перепутались полозья, руки, ноги. А сверху уже кричат им:
— Эй! Чукмари!.. Кончай ночевать!.. Всю дорогу загородили!
Но когда, может уже в двадцатый раз, запыхавшись, взбираются на гору, вдруг кто-нибудь, будто невзначай, бросит:
— А в школе уже, наверно, конец уроков.
— Точно. Айда в школу! — подхватит другой.
И вскоре на спуске остается одна малышня.
Школа тянет к себе, как магнит. И тех, которые учились в ней раньше, и тех, у кого в школе друзья и товарищи. И даже тех, кто в ней никого не знает, но зато живет неподалеку и, имея уйму свободного времени, не знает, куда его деть, хочет поразмяться, позабавиться.
Каждый из них в отдельности не хулиган и зла к школе не имеет. Но когда эта братва соберется вместе да еще если среди них найдется кто-либо, имеющий зуб на школу, на одного из ее обитателей, — тогда держись!.. Сознание независимости от школы, ее строгих порядков и желание во что бы то ни стало показать эту независимость нередко доводят до крайностей…
С началом зимы чуть не каждый вечер школу стискивает кольцо осады. Выходящих в упор расстреливают снежками. Двор оглашается визгом, призывами о помощи. Особенно достается девчонкам. За ними охотятся, толкают в сугробы, кормят снегом, трут щеки, сыплют за шиворот… Многие, так и не пробившись через заслон, все в снегу, вновь вскакивают в вестибюль, отряхиваются и ни за что не хотят покидать школу.
Среди осаждающих много учеников первой смены, поэтому, когда выходят пожилые учительницы и начинают увещевать собравшихся, те лишь немного отступают в тень, чтобы не быть узнанными, но не уходят. Выскочивших вслед за учительницей догоняют на улице… Однако стоит наблюдателю, дежурящему у окна, крикнуть:
— Атас! Алевтина! — как двор моментально пустеет.
Алевтина Васильевна видит лишь истоптанный вокруг снег, дверь и стену вестибюля, исклеванную сотнями снежков. Она идет к воротам, на улицу — никого. Только из-за угла выглянет на миг и тотчас спрячется чья-то физиономия. Девчонки выскакивают из ворот и разбегаются во все стороны.
— Безобразие! — сердится Алевтина Васильевна. — Не могу же я каждый день дежурить у ворот!..
Смена уселась за парты. Шум затих. «Теперь поработаю», — подумала Алевтина Васильевна и стала читать проекты программ, присланных из облоно. Но вскоре в дверь постучали.
— Да-да! — ответила она, не отрывая глаз от бумаги.
Кто-то вошел. Присутствие постороннего беспокоило.
— Говорите же. Я вас слушаю! — Ей не ответили. Алевтина Васильевна наконец подняла глаза и тотчас вскочила. Перед ней, плутовато улыбаясь, стояли братья Жихаревы. — Какая неожиданность! А я-то… Олег! Игорь! Садитесь в эти кресла. Хотя нет. Секундочку, Дайте я вас хорошенько рассмотрю… Хо-ро-ши! Вот теперь идите поближе и рассказывайте. Я так переволновалась. Думаю: может, что случилось?
— У нас все в порядке, — ответил Игорь. — Вот перед госэкзаменом к вам в гости. В июне конец. Получим дипломы и…
— Что «и»? Что «и»? — испугалась директор.
— И к вам преподавателями физвоспитания, — успокоил Олег.
— Если, конечно, школа пришлет в институт запрос на нас, — лукаво улыбаясь, добавил Игорь.
— Да что вы такое говорите?! За запросом дело не станет. Я договорилась в гороно! Как вы меня испугали… Ребятки, а что Сережа Бойченко? С тех пор как он стал мотогонщиком, у меня душа не на месте. Не разбился бы.
— Ой, Алевтина Васильевна! Извините, совсем забыли, — вскочил Игорь. — Вчера только говорили с ним в Москве. С гонками все в порядке. Он стал кандидатом в мастера. И еще он хотел вам сюрприз сделать. Сдал досрочно все экзамены и отчеты по педпрактике. Думал госэкзамены — досрочно. Но начальство уперлось. Вот и придется ему торчать в Москве до июня.
— Игорь, — остановил его брат, — дай лучше Сережкино письмо.
Пока Алевтина Васильевна читала шесть страниц, исписанных мелким, убористым почерком, лицо ее сначала хмурилось, потом посветлело. Под конец она смеялась.
— Нет. Мне просто везет в жизни! Я очень счастливая. Какие же прекрасные ребята! Да мы такие дела завернем!
Смущенные похвалой, студенты потупились.
— Подумайте только. Он пишет, что не хочет полгода сидеть сложа руки. И что же он делает?.. Готовится сдать экстерном весь курс пионерской работе. Говорит, что историком быть всегда успеет. Вот: «История наука неторопливая. А я, пока молод, пока силушка в жилушках играет, хочу работать старшим пионервожатым в школе. Тут, думаю, принесу больше пользы». Ну что скажете? Золото, а не парень! Как только придет Сережа, так отпущу Аллу в институт иностранных языков. Каждый день просит…
За дверями звенели звонки. Гулом океанского прибоя глушили перемены, и вновь наступала тишина. А они все говорили…
