Робинзоны из Бомбея - Агарвал Сатьяпракаш (читать книги без .TXT) 📗

Носороги легко приходят в ярость. Вид бегущего человека привел зверя в неистовство. Муния бежал, проваливаясь в ямы, попадая в лужи, спотыкаясь, теряя драгоценные доли секунд. Огромное возбужденное животное настигало его. Тогда Муния издал пронзительный крик и швырнул на землю винтовку, потом сумку, бросился в воду и поплыл. Он плыл прямо к тому месту, где стояли его преследователи. Лицо его было искажено гримасой страха, губы дергались.

Расстояние между ним и Неогом с каждой минутой сокращалось.

Огромное серое животное, увидев, что человек исчез, остановилось. Носорог опустил морду к самой воде, нашел по запаху винтовку и ударом короткой толстой ноги раздавил ее. Потом животное повернулось и, гордо подняв увенчанную великолепным изогнутым рогом голову, скрылось в зарослях.

Над равниной Казиранги раздался долгий трубный звук. Это ревели буйволы, входя в воды далекой спокойной Брахмапутры.

Рассказы

Бхишам Сахни

Вступление в жизнь

Уже третий день разбухшие от воды тучи густой массой клубились на небе и разомлевшая земля отдыхала под их защитой от палящих лучей солнца. Все, от мала до велика, с нетерпением ждали дождя. И когда он наконец хлынул, люди радостно высыпали на улицу, подставляя теплым струям полуобнаженные тела. В другое время вместе со всеми радовалась бы и Ганго, но на этот раз с первыми каплями дождя к ней пришла беда.

Первый этаж дома, на строительстве которого она работала, был уже закончен, и каменщики вели работы на втором. Ганго носила цементный раствор — это и была ее работа, и до сих пор она с ней успешно справлялась. Но в это утро, когда Ганго нагнулась, чтобы поднять и поставить на голову тяжелое металлическое блюдо с раствором, она почувствовала резкую боль в пояснице. Она не смогла даже коснуться стоящего у ее ног блюда. Казалось, ей предстояло дотянуться до воды в глубоком колодце.

— Эй, Ганго! — крикнула ей Дуло, она стояла наверху в своем красном сари с двумя кирпичами на голове, — Шла бы ты лучше принимать кирпичи. Скоро родить, а она все цемент таскает…

Ганго ничего не ответила. Она еще раз попыталась поднять блюдо, но поясницу схватила такая боль, что Ганго закусила губу, чтобы не закричать.

Принимать кирпичи, стоя наверху, было нетрудно: рабочий снизу кидает, а ты его ловишь. Но Ганго боялась: а что, если не поймаешь?

Она все еще стояла, раздумывая, как быть, но тут как раз появился тхекедар [25] — человек, от которого зависела судьба каждого. Маленький, в черной топи [26], выпуская клубы дыма из-под густых усов, он хмуро совершал очередной обход.

— Чем это ты любуешься? Почему не несешь раствор? — крикнул он, взбираясь по стремянке.

Ганго подошла к подрядчику и покорно остановилась. Она никогда никому не перечила: ругался тхекедар — была безответна, шумел муж — молчала. Но сегодня она осмелилась заговорить.

— Я работаю, господин, — сказала она, и неуверенная улыбка осветила ее лицо. — Но разрешите мне принимать кирпичи.

— Это что еще за мэм-сахиб [27]! — визгливо закричал подрядчик. — Не хочешь работать, так нечего зря околачиваться! Ступай в контору, получишь там за полдня, и чтоб ноги твоей больше здесь не было!

— Но разве не все равно? Дуло станет на мое место, а я — на ее…

Но подрядчик ее даже не слушал. Он вытащил записную книжку, и не успела Ганго опомниться, как он уже вычеркнул ее имя.

В эту самую минуту на голову ей упала первая капля дождя. И Ганго поняла, что просить бесполезно: не будь на небе этих тяжелых туч, не прогнали бы ее с работы. Наступал сезон дождей, тхекедары сворачивали работы. Ганго молча вышла на улицу.

В эти дни Дели переживал свою вторую молодость. В окрестностях города расчищались развалины, на пустырях, за чертой старого Дели, вставали ряды красивых домов. Новая столица Индии — Нью-Дели — величественно поднималась к небу.

Когда начиналась очередная крупная стройка, со всей округи тотчас же стекались люди, и вокруг строительной площадки вырастало множество лачуг. А едва стройка заканчивалась, толпа рабочих, взвалив на плечи свой скарб, спешила перебраться на новое место — возводить стены другого квартала. Но с наступлением сезона дождей строительные работы сворачивались, и рабочие, сидя в своих хижинах, изнывали от безделья. Иные расходились по деревням, но большинство оставалось в городе, перебиваясь случайным заработком.

О каждом мавзолее в Дели написаны целые поэмы, каждый памятник имеет свою историю, но от жалких лачуг тех людей, которые создают эти мавзолеи и памятники, не остается никакого следа.

В отстроенных кварталах Нью-Дели ничто уже не напоминает ни об этих убогих хижинах, ни о тех драмах, что разыгрывались под их крышами.

В этот вечер Ганго и ее муж Гхису долго сидели у своей жалкой лачуги.

— Почему же ты сразу пошла домой? Могла бы поискать работу в другом месте, — упрекал жену Гхису.

— Я искала, — тихо отвечала Ганго.

Их единственный сын, шестилетний Риса, давно уже спал, ничего не зная о заботах, волновавших его родителей. Да, едоков в семье по-прежнему трое, работник же остался только один, а впереди — сезон дождей. Гхису возмущенно покосился на жену. Не могла уж потерпеть еще дней пятнадцать-двадцать…

Гхису, невысокий плотный мужчина, был вспыльчив, и когда раздражался, часами не мог успокоиться.

— Поехала бы ты в деревню, что ли… — помолчав, проворчал он, дымя своей бири [28].

— А кто меня там ждет, в деревне?

— У тебя на все ответ готов… Поезжай, не выгонят…

— Никуда я не поеду, — покачала головой Ганго. — Брат твой на порог меня не пустит. Ведь дважды у вас с ним из-за меня до ножей доходило.

— А здесь что будешь делать? У меня ведь тоже работа не вечная. Говорят, саркар [29] хочет набрать побольше рабочих и в три дня закончить дорогу.

— Но ведь ремонтные работы не прекратятся? — совсем тихо сказала Ганго.

— Да разве на ремонтных втроем прокормишься? — взорвался Гхису. — Да и их-то кот наплакал…

Их горький разговор затянулся до глубокой ночи.

Уволили Ганго в понедельник, а к субботе семья уже едва сводила концы с концами. С утра Ганго уходила на поиски работы и до полудня успевала раза три обойти всю стройку. Но к кому бы она ни обращалась с вопросом, все только смеялись или молча показывали на тучи, заволакивающие небо. По улицам бродили без дела десятки рабочих.

В субботу, возвратившись домой, Гхису сообщил, что и ремонтные работы на дороге закончены… Стало совсем худо. Ели только раз в день, да и то не досыта.

Не унывал только маленький Риса: с утра до ночи носился вокруг хижины на хворостине, погоняя невидимого коня. А отец с матерью сидели у входа — спорили, переругивались и давали друг другу советы.

Однажды вечером, после многодневных поисков и раздумий Гхису наконец нашел способ поправить немного домашние дела.

— Надо пристроить куда-нибудь Рису, — сказал он, потягивая бири, чтобы не сосало под ложечкой.

— Да на что он годится? — возразила Ганго. — Мал он еще, чтобы работать.

— Мал, говоришь? За обедом-то он от взрослого не отстанет. Многие в его годы уже работают.

Ганго ничего не ответила. Она была бы только рада, если б ее сын стал зарабатывать себе на жизнь. Но ведь до сих пор Риса даже по их улице ходил лишь за руку с отцом. Да и что он умеет делать?