Трудный Роман - Марчик Георгий (бесплатная регистрация книга .txt) 📗
Уроки, уроки, уроки… И кто их только выдумал? Сколько надо проявить адского терпения, затратить нервов, сил, времени, чтобы приготовить их! Уроки — как люди, среди них веселые и скучные, добрые и злые. Но все равно ты обязан относиться ко всем одинаково добросовестно.
И как часто время, которое ты на них тратишь, кажется потерянным. Ну что с того, приготовил ты или нет чертеж, вызубрил или нет какие-то правила, исключения, даты, цифры?.. Оказывается, хочешь или нет, но без всего этого ты не сможешь незаметно для глаз подниматься со ступеньки на ступеньку, чтобы в один прекрасный день стать человеком. Человеком, черт побери! А ради этого все же стоит стараться.
А за окном идут на каток, в парк, на площадке во дворе мальчишки гоняют шайбу. Кричат, ругаются, смеются. У них настоящая жизнь. Но среди них нет ни одного десятиклассника. Потому что десятиклассник, как и государственный деятель, страшно занятая личность.
Больше всего Костя не любит учить маленькими порциями. Не успеешь войти во вкус — откладывай учебник, берись за другой. Куда лучше было бы так: день занимаешься физикой, день — историей, день — астрономией…
Он снова уткнулся носом в историю. Пытался читать. Пробежал глазами несколько строк. И забылся, вспомнил почему-то мать Романа, Ольгу Павловну.
Как-то Костя зашел к нему. Романа не было. Ольга Павловна кольнула Костю сухим взглядом, спросила:
— Он тебе когда велел прийти?
— Велел? Нет, он ничего не велел, я сам пришел, — смутился Костя. — Я хотел у него узнать…
«Похоже, что она в чем-то меня подозревает, — думал он. — Или это у нее такая манера разговаривать?!»
Костя был недалек от истины. Больше всего Ольга Павловна боялась дурного влияния на Романа. И Костя, кстати, не особенно ей нравился, казался простоватым, слишком ординарным мальчиком. Кроме того, это его увлечение мордобитием! Определенно, в нем заложены какие-то нездоровые инстинкты. Культурный человек не будет заниматься столь варварским видом спорта. Водные лыжи, теннис, шахматы — это благородно.
И вообще Ольга Павловна не очень доверяла людям. «Я слишком много видела зла, чтобы быть доверчивой», — объясняла она. И не зря ее любимым словечком было: «Сомневаюсь…» Она не просто сомневалась, но и не верила никому, охотно подозревала любого встречного во всех смертных грехах.
Было время, когда мать была самым близким, самым задушевным другом Романа. Он легко и охотно поверял ей свои тайны. С удовольствием спорил с ней, спешил домой, чтобы поделиться какой-нибудь новостью. С ней было хорошо — она могла быть равным, умным, тонким собеседником и другом. А потом незаметно что-то улетучилось из их отношений, без чего все потеряло свою прелесть.
Ольга Павловна решила в целях профилактики уберечь его от возможных разочарований и чуточку приоткрыла перед ним завесу жизни… Она подцепила где-то это дурацкое выражение «такова жизнь» и каждый раз, услышав о ком-нибудь хороший отзыв, иронически пожимала плечами: мол, знаем мы их, простаков, добряков, умников…
Роману она объяснила:
«И этот такой же, как все. Себе на уме. Только прикидывается хорошим. В наше время никому нельзя верить. Се ля ви. Такова жизнь».
Напрасно Роман с отчаянием пытался в чем-либо убедить ее — она пожимала плечами. Чужая искренность вызывала у нее лишь недоверчивую улыбку. Роман наконец махнул рукой. Но, увы, разъедающий душу скепсис исподволь делал свое дело… Кончилось тем, что Роман невзлюбил мать, а она с горечью отметила: «Что ж, этого следовало ожидать».
Однажды Роман уловил в матери черты, чем-то отдаленно сходные с Мымрой, и не слишком удивился своему открытию. Его самого тоже ничего уже слишком не удивляло.
«Придет или не придет, вот в чем вопрос», — приговаривал Роман, разглядывая себя в зеркале, высокого темноволосого парня с намеком на пробивающиеся усики, с продолговатым бледным лицом, внимательным взглядом голубовато-серых глаз. В лыжном костюме он казался крупнее и старше.
«Придет или не придет, вот в чем вопрос», — повторял он, вышагивая по направлению к Савеловскому вокзалу, придерживая рукой на плече лыжи. «Придет или не придет?» А вокзал все ближе, а на сердце с каждой минутой неспокойней.
Роман явился едва ли не первым. И только когда уже почти все были в сборе и он в который раз окончательно решил: «Не придет!» — его сзади кто-то тихонько дернул за рукав. Оглянулся — Женя.
— А вот и я…
— Быстрей. Пора на посадку.
Он увидел Костю, кивнул ему. В вагоне они оказались рядом с Чугуновым.
— Как дела? — спросил Чугунов, лишь бы что-нибудь сказать.
Не сидеть же молча, уставившись друг на друга, как манекены в витрине магазина.
— Ничего, — меланхолично ответил Роман. — А тебе, наверное, даже во сне дела снятся?
— Откуда ты взял? — улыбнулся Чугунов.
— Телепатия, сударь. Наука такая о приматах. Слыхал?
— Не остряк ты, Гастев, а дурак, — беззлобно констатировал Чугунов.
— А ты умный… Особенно, когда помалкиваешь.
Они смотрели друг на друга, и в глазах была неприязнь. Но сегодня Роману особенно не нравится Чугунов, с его по-мужски уверенными манерами, как бы поучающим тоном, не нравится его чистое лицо с правильными чертами и внимательным, изучающим его, Романа, взглядом.
— Опять ссоритесь? — удивился Костя. — Что вы все никак не поделите?
Женя искоса взглянула на Романа и заметила:
— А это не делится. Это принципы. Впрочем, ты прав, Костенька, всему свое место и время. А сейчас давайте-ка лучше споем.
— Споем! — подхватил Черникин из соседнего купе. — Вот эту: «И снова вперед, и снова в поход нас новая песня зовет…» Марианна! Запевайте. Три-четыре!..
На станции высыпали из вагона на платформу. Со смехом и криком съехали с высокой насыпи под уклон в ложбину и цепочкой двинулись в деревню, где заранее была снята изба для постоя и ночевки.
Роман пристроился следом за Женей и Костей. Шли не спеша. Утро было солнечное, морозное, безветренное. И синий лес невдалеке, и искристое белое снежное поле, и голубое холодное небо, и ослепительно яркий диск солнца, и маленькая деревенька, оставшаяся сбоку, и даже вороны, похожие на черные угли на снегу, — все было неправдоподобно четким, контрастным.
Вытянувшись в длинную цепочку, широким пружинистым шагом группа двинулась дальше, легко преодолевая невысокие подъемы, ложбины, спуски. Потом пришли в деревеньку, шумно ввалились в пустую, просторную, только что отстроенную избу. Терпко, душисто, сладковато пахло сосновой смолой. Протопили печь. Ребята осваивали окрестности. Девчонки вместе с Марианной готовили обед.
К вечеру на небольшой поляне расчистили от снега площадку и на ней разложили костер. Громко потрескивая, выбрасывая вверх снопы быстрых искр, занялся огонь.
— Сучьев подбрасывайте! — командовал Черникин.
Пламя разгоралось все сильнее. В огонь полетело несколько подобранных ребятами крупных сосновых веток, сломанных снегом.
— Искры вточь как метеоритный дождь, — отметил Костя.
— А ты его видел когда-нибудь? — недоверчиво обернулась к нему Женя. Ее шерстяная красно-сине-белая шапочка съехала на самый затылок, что придавало ей лихой вид.
— А как же? Само собой. В Планетарии…
Негромко, баском затянул песню Игорь Чугунов:
— «Ночью звезды вдаль плывут по синим рекам…»
Песню подхватили. Затем зазвучала новая. Пели все подряд. Стало совсем темно. И казалось, кромешная темнота вокруг еще больше сгрудила у костра мальчишек и девчонок. Незаметно, по два-три человека исчезали ребята и быстро возвращались, повеселевшие. Словно в костер плеснули бензина, громче зазвучали голоса, звонче стал смех.
— Хочешь вина? — шепотом спросил Костя Романа. — Ребята захватили для настроения.
— У меня не взяли деньги, — раздраженно ответил он.
Юра Черникин разошелся больше всех. Он куролесил, то и дело подбрасывал в костер новые ветки, подталкивал то одного, то другого к огню. Девочки испуганно пищали. Черникин побежал в избу. Вернувшись, пробрался к самому костру и, придерживая руками под пальто какой-то предмет, закричал:
