Долгая ночь у костра (Триптих «Время драконов» часть 1) - Гусаков Сергей "СОМ" (версия книг txt) 📗

— Ой, дяденька Сталкер, нельзя-ли помедленнее — а то я без света иду, а канистра очень тяжёлая.

: И вправду, что-то плещется. А я думал — это у меня внутри, со вчерашнего.

— И давно ты так без света шагаешь? — спрашиваю. Думал — он у неё только что, в крайнем случае в Райских Задах накрылся. А канистра, естественно, пустая.

— От водокапа,— сообщает такое, что и во время самого лютого трала в жизни не слышал,— лампочка в фонаре перегорела. Пришлось на ощупь.

..: Я с разгону как стоял — так и лёг.

И аж взмок. И вся жидкость, что во мне с вечера благословенно булькала, мгновенно выкипела, сообщив температуре тела все свои килокалории. Я даже протрезвел от ужаса — да.

: Это ж надо! — пол-Системы в темноте, на ощупь, с “десяткой” воды в руках — и никакой дрожи в коленках!..

: Точно — эти психи воспитывали.

— ну да и яблони от груш не очень далеко падают, да.

: Жалко только, что не в ту сторону — она шла, я имею в виду.

— Какая лампочка тебе нужна,— спрашиваю,— для полного счастья?

— На три-с-половиной вольта,— отвечает, как на экзамене — а сама уж фонарь раскручивает: доверчивое дитя... В Ильях больше “двушки” в моде — или плекс. А также крэкс, кекс и < ... >. Но “трёшка” у меня точно есть: запасная в головке,— я их всегда штуки четыре ношу с собой — мало-ли что,— так чтоб не ползать, как некоторые, без света.

Хватит с нас Шкварина — я это всегда говорю, да.

— С этими словами стягиваю с головы систему, раскручиваю головку и вынимаю оттуда волшебным жестом нужную ей лампочку: как фокус показываю.

: Она от радости чуть целоваться не лезет.

— Рано,— говорю ей,— целоваться — ещё до грота дойти надо.

: На свою голову говорю. А сам одновременно смотрю — остаются у меня в запаске почему-то только две лампочки: одна “пожарная” ( я её по случаю из уникальной системы вывернул — если верить паспорту, предназначенной “для освещения пожара в тёмное время суток” ) на уникальное напряжение 2,3 V ровно, и не менее уникальный ток: целых 1,5 ‘амбера’,— прямо прорва ‘люмпенов’, да! — а у меня коногон свежезаряженный, меньше 3,6 вольта за раз он просто не в состоянии дать,— стало быть этот праздник света и иллюминации не про него, да;

— и ещё одна, к нему вполне подходящая: на 3,5 V.

: Обычная лампочка, без издёва и придури — с виду.

— В общем, сделали мы свой свет; забрал я у неё канистру десятикилограммовую — и дальше двинулись. Ну, конечно, когда я с канистрой, а она со светом, темп движения у нас практически выровнялся — я только иногда поджидал её, после каждого шкурника и в более просторных местах.

До Десятки сашкиной нормально, в общем, добрались — да только в гроте ни его, ни Ленки не оказалось. И вообще никого, да.

— Ой,— сообщает Натка,— как это замечательно, что мы до их прихода вернулись. Только ты Саше не говори, что я без света одна лазила — а то мне от него сильно достанется, что запасной лампочки не взяла.

— Ладно,— говорю,— а где они могут быть?

: Это я Егорова с Ленкой в виду имел. Я-то думал, они уж по всей Системе спасы организовали — у Егорова это очень быстро получается, к сожалению, да.

— А они в город,— отвечает Натка,— поехали. За вином. А мне одной оставаться скучно было — я и решила за водой сходить, чтоб без дела зря не сидеть.

: Ах ты, думаю, тоже Золушка работящая...

— Ладно,— говорю ей,— сиди тут и до их прихода никуда,— а сам уже ощутил во рту вкус того волшебного пойла, что наверняка добудет Егоров — и чем дегустация данной субстанции для меня обернуться может, коль здесь останусь — один на один с этим угорающим прямо на глазах от благодарности и желания отблагодарить — спасённым фамильным сокровищем. «Нет уж,— думаю,— дудки: такие расклады не про меня»,— и понимаю, что чем скорее я откланяюсь, тем целее потом жизнь свою проведу в свободе и вольности. И добавляю, чтоб отвлечь её от себя:

— Если хочешь чем-то заняться, магнитофон послушай. У Сашки он, к сожалению, всегда с собой. Да.

— Не-е,— отвечает она,— у него сегодня не те записи, что мне надо.

— А что тебе надо? — машинально вопрошаю я, ожидая услышать нечто на уровне “Ласкового Кофе” или “Чёрного вынимая”.

— Ну, Вангелис,— обрушивает на меня это сокровище,— Кримсон... Шульц... Или Олдфилд, скажем, а из наших — Бережков, Устинов и Галич.

— Пока прихожу в себя, она так печально вздыхает и шепчет еле слышно, будто извиняясь:

— Но больше всего на свете я Цеппелинов и Талл люблю. И “Ван дер Грааф Генератор”... То есть Питера Хэммела...

: Мои любимые группы! Да я без Джетро суток вытерпеть не могу,— без Зэплов ещё туда-сюда, худо-бедно прожить можно, особенно когда некий полузабытый “свежачок” упомянутого Хэммела подворачивается, а без “Джетро Талл” просто загибаюсь, если вовремя хоть одну композицию не послушаю... Пусть даже такую скоротечную, как “Туп, как пробка” — потому что она, как ни слушай её, будто в две секунды вся пролетает, да. Первая — “вкл”, вторая — автостоп после автоматического “реверса” второй стороны, где у меня на кассете “Акваланг” не менее знаменитый записан. И тут она — видимо, чтоб окончательно одеть меня в деревянный комбез,— а быть может, и цинковый, так презрительно крутит носом и изрекает:

— А у Сашки с собой сегодня “Флойд”, “Тяжелен Дрын” и Боб с Мирзаяном.

— Ну, а эти-то чем тебе не угодили?

— Так ведь Флойд — попса, Кримсон для глухих; Боб — компилятор; о “Дрыне” я вообще говорить не хочу, а как Алик делает Бродского, мне не очень нравится. Уж лучше Коровина слушать.

— А ты что: лучше “сделаешь”?

— Она пожимает плечами.

— Чёрт его знает... Гитары всё равно нет.

< “М-да…” > Тогда бью с другого конца:

— Значит, жрать приготовь. Они, небось, голодные приедут. С примусом-то хоть обращаться умеешь?..

... спрашиваю — и думаю: ох уж мне эти молоденькие эстетки,— что они на самом деле понимают в музыке???

Но больше — я вдруг ловлю себя на том — боюсь не того, что с примусом у неё естественная для выпендрёжной эстеточки напряжёнка, и она кочегарить его меня заставит — это не дольше, чем на пять минут, к тому же заполненных конкретной работой,— а что как раз наоборот:

: что и с примусом, как с Мирзаяном. Это же так просто — Алик...

— Да,— говорит,— умею. Всё равно ты не уходи — мне же одной скучно будет, понимаешь?..

— И так смотрит: так... Что я уже еле держусь на ногах,— из последних сил, между прочим. Но пока сдерживаюсь. Да.

: Всё ищу повод — чтоб не сломаться, как немецко-фашисткая Германия в 1939 году перед панской Польшей. Или как Пахан, глядя из окна кремлёвского кабинета на буржуинскую Прибалтику.

— Это что ж,— говорю,— мне тебя развлекать надо? Или сторожить — чтоб снова без света куда-нибудь не упилила?..

: На это, понятно, она начинает обижаться. И у меня потихоньку отлегает от сердца — значит, всё-таки биология берёт своё. Значит, всё, как у людей. То есть — как у прочих женщин. И слёзы тоже.

: Только это уже очень большая ошибка с моей стороны была — да. Потому что не могу я спокойно смотреть на женские слёзы. Уж лучше б я её совсем не дразнил...

— Приходится успокаивать.

— Слушай,— говорю ей: всё-таки хоть какой, но это ещё был шанс не остаться, и в тоже время уйти по-хорошему — пока обязательств перед Природой не возникло,— слушай, а насчёт Мирзаяна, Боба и Кримсона — это всё правда была?

— Да-а,— ревёт она у меня на плече,— правда-а... А что я могу сделать, если я их с десяти лет каждый день у Сашки с Ленкой слушаю-ю... Я ещё Высоцкого очень люблю, честно, и Холдера...

— М-да,— неопределённо так замечаю я — и тут замечаю, что головка моя — я налобник свой имею в виду, конечно, да — определённо не светит; точнее говоря, совсем погасла. То есть, как бы сказал один мой знакомый родственник этого сокровища — “лампочка накрылась, значить”.