Мишка, Серёга и я - Зелеранский Ниссон Яковлевич (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
Потом мы поссорились из-за Серёги. Когда мы договаривались его тренировать, мне казалось, что это будет очень здорово. Двое боксеров занимаются со своим товарищем. Но получилось совсем иначе. Мы беспомощно топтались вокруг Серёги, перебивали друг друга, а он ничего не мог понять.
Постепенно я стал манкировать нашими занятиями. Серёга из гордости ничего не говорил. Зато Мишка пришел ко мне и начал ругаться. Сначала я молчал, так как чувствовал себя виноватым. Но когда Мишка напомнил, как Серёга накормил меня, я вспылил и заявил, что, во-первых, в любой момент могу накормить Сергея, во-вторых, еще неизвестно, что труднее — оказать услугу или никогда не вспоминать о ней.
Мишка странно посмотрел на меня и, ни слова больше не сказав, ушел. Мне стало не по себе. Когда мы встретились с Сергеем, я предложил собраться вечером и потренироваться.
— Не надо, — небрежно сказал Серёга. — Да я и не могу: мы с Мишкой в кино идем.
— Как хочешь, — ответил я.
Мне стало чуть-чуть грустно, так как обычно мы ходили в кино втроем, но в то же время я почувствовал облегчение, будто избавился от чьей-то строгой опеки.
III
С тех пор как пришло письмо из «Комсомольской правды», в нашей школе многое изменилось. Вячеслав Андреевич прочитал в письме то, чего там, по-моему, вовсе не было. Будто бы наша десятилетка нуждается в решительной перестройке. Срочно был созван педсовет. После него все классные руководители стали что-нибудь придумывать для своих учеников. Девятый «а», например, взял шефство над детским садом швейной фабрики. На уроках политехнизации девятиклассники изготовляли теперь игрушки (наконец-то эти уроки приобрели хоть какой-нибудь смысл. Раньше пятиклассники обстругивали в мастерских параллелепипеды, мы делали из этих параллелепипедов цилиндры, а десятиклассники превращали наши цилиндры в шары. Потом все это сдавалось в утиль).
Геннадий Николаевич отправился к директору швейной фабрики. Теперь, прочитав письмо из «Комсомольской правды», директор сказал, что его производство очень нуждается в помощи школьников. Часть ребят, в том числе и я, завтра же пошли работать на фабрику. Другую часть приняли в магазин (первые дни мы то и дело покупали там всякую мелочь; было очень забавно говорить Студе или Ане: «Будьте любезны, «Золотого ключика» на рубль!»). Семерых мальчишек взяли в таксомоторный парк учениками слесарей по автоделу. Вот кому повезло!
Ребята из восьмого «а» стали ходить по домоуправлениям и проводить беседы на литературные и антирелигиозные темы, а также о борьбе с пьянством и хулиганством. Кроме того, когда домоуправления превратятся в жилищно-эксплуатационные конторы и заведут красные уголки, «ашки» обещали создать при них филиалы своего клуба хороших манер. Мне рассказывала об этом мама, пожалев, что я учусь не в восьмом «а».
Теперь у нас почти каждую неделю начиналась новая мода. Если, допустим, в штаб хозяев микрорайона, начальником которого стал сам Вячеслав Андреевич, приходили из детского сада и благодарили за игрушки, в школе начинали твердить, что самое правильное — шефство над детским садом. Когда «Пионерская правда» поместила заметку Петра Ильича о филиалах клуба хороших манер, в школе горячо уверяли, что именно это важнее всего.
Однажды, едва у нас начался шестой урок, в класс вошел Вячеслав Андреевич и приказал нам строем идти в актовый зал.
В зале нас ждали директор и секретарь партийной организации швейной фабрики, четверо самых знаменитых рабочих (один из них даже депутат Верховного Совета), двое пенсионеров и Геннадий Николаевич. Гости были одеты по-праздничному, а пенсионеры даже нацепили ордена и медали. Вероятно, от этого в зале было торжественно, как во время первомайского утренника.
Когда мы, войдя в зал, вытянулись и затихли, директор фабрики пожал Вячеславу Андреевичу руку и поблагодарил его за нашу работу на производстве (хотя они наверняка виделись раньше и директор мог сто раз его поблагодарить).
Затем один из пенсионеров сказал, что швейная фабрика строит в Черемушках дом для своих рабочих. Правда, это не наш район. Но все равно коллектив фабрики просит нас помочь. Дом необходимо закончить к Первому мая. На фабрике уже убедились, что мы народ способный. Коллектив очень рассчитывает на наше содействие.
Это было настоящим признанием. Теперь уже не мы выпрашивали себе работу, а нас просили помочь.
Геннадий Николаевич стоял счастливый. Мы тоже стояли счастливые. Даже Вячеслав Андреевич, по-моему, был счастлив. Когда пенсионер закончил, он спросил нас:
— Ну, архаровцы, как, согласны?
— Вячеслав Андреевич, так не годится! — обиженно крикнул из строя Мишка. — Конечно, мы согласны! Но кто так делает?
Вячеслав Андреевич растерялся.
— Как же нужно делать? — осторожно спросил директор фабрики.
Мы сразу поняли Мишкину мысль и закричали, что нужно вызывать каждого отдельно. Было бы кощунством испортить такой торжественный момент общим формальным «согласны».
— Хорошо, — сказал Геннадий Николаевич. Он виновато улыбнулся директору, словно извиняясь, что из-за нашей причуды гостям придется еще немного постоять в зале.
— Борисов! — вызвал он.
Кобра шагнул из строя и важно сказал:
— Согласен!
Мы заволновались:
— Ты не Геннадичу говори (так мы называли Геннадия Николаевича). Ты вон ему говори.
«Ему» — это означало тому пенсионеру, который рассказал нам о строительстве.
Костя повернулся к старику. Тот торопливо застегнул пиджак и выпрямился, выпятив грудь. Борисов сказал басом:
— Согласен!
— Молодец! — похвалил его старик. Он немного подумал и протянул Борисову руку. — Спасибо!
Мы по алфавиту стали подходить к старику, говорить «согласен» и пожимать ему руку.
Весь наш класс согласился работать на строительстве. Синицын сказал, что он согласен и за себя и за Гуреева, которого в этот день почему-то не было в школе.
Пенсионеру, кажется, пришлось несладко. Каждый из наших мальчиков, чтобы показать, какой он здоровый, стискивал ему ладонь изо всех сил.
Гости ушли, но нам не хотелось расставаться. Сначала мы всей гурьбой пошли провожать Геннадия Николаевича до троллейбусной остановки. Потом уговорили его идти пешком до самого дома. А затем Геннадий Николаевич вдруг предложил всем вместе пойти в кино.
Так и закончился этот день.
Сегодня я и Кобра были дежурными. Мы выгоняли ребят из класса: началась большая перемена, нужно было проветрить помещение.
На этой неделе в классе уже открыли окна. По комнате потянуло сырым, еще холодным воздухом. Тетради, забытые на партах, перелистывались сами собой.
Вообще дежурить интересно только весной. Выгнав всех из класса, можно лечь животом на подоконник, глотать, словно газированную воду, апрельскую свежесть, разглядывать почки, набухшие на деревьях, и метко сплевывать, целясь в эти почки и стараясь попасть в них точнее, чем товарищ по дежурству. В мае это уже надоедает, а в апреле еще доставляет удовольствие.
Половина ребят уже высыпала в коридор. Кобра стоял у двери и не пускал их обратно. А я торопил тех, кто еще возился у парт со своими портфелями.
Вдруг в дверь сунулся Соломатин.
— Куда? — закричал на него Кобра и попытался закрыть дверь.
Соломатин притормозил ее ногой и крикнул:
— Делегация! Из восьмого «а»!
Ребята оживились и стали подходить к Соломатину.
Я сказал Вальке, чтобы он пробежал по коридору и созвал всех наших.
Хотя вся школа теперь говорила, что самое правильное дело у нас, Петр Ильич поздравил нас довольно кисло. Тут же он добавил, что его ребята отнюдь не собираются отставать.
Делегация восьмого «а», очевидно, и хотела рассказать, как они собираются с нами соревноваться.
Мы ждали гостей с некоторым беспокойством. Вдруг они придумали что-нибудь сверхъестественное! Может быть, их пригласили работать у сталеплавильных печей? Или на строительстве метрополитена?
