Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия - Аврутин Евгений Александрович

– Да, только издали, – ответил Саша, заодно переведя на французский. Джейн поддакнула, с трудом удержавшись, чтобы не добавить: «С детства насмотрелась!»

– И мы за лето изрядно. Ты не застал, верно, а на нынешний сезон это была главная забава, как Павловский курзал. На пролётках ездили к Ораниенбауму посмотреть в подзорные трубы на английские корветы. Для всех зрелище, цирк, а для нас… ну, всех, кто по морскому делу, – позор. Я же тогда гардемарином был на «Марии». Все ждал, когда по эскадре приказ придёт: поднять паруса, помолиться и из Маркизовой лужи к Толбухину маяку, в драку. Так и не дождались приказа-то!

Свой глинтвейн Федька допил почти до капли. Даже в тени Джейн хорошо видела, как покраснело его лицо.

– Сашка… Брат Сашка… Как я тебе завидовал, денди ты наш, из прогрессивного пансиона. Помнишь, как смеялся, бывало, над тобой, весной особенно? Мол, я, твой друг закадычный, в бой пойду навстречу джекам, а ты будешь читать своего Диккенса да Теннисона.

– Было такое, – коротко заметил Саша.

– Ну вот, пришла пора, и что? Ты из своего пансиона сбег на войну. А я все приказа жду… Вот все говорят: французы, лягушатники. А ведь помнишь Трафальгар? Французы из Кадиса вышли в бой, Нельсона не испугались. Нель-со-на, – по слогам растянул Федька. – А мы какого-то Нэпира…

презрительно произнёс Федька. – А вот, пожалуйста, все лето пировали британцы в Финском заливе, пили свой портер и грог, поглядывали на наши берега. Петергофский дворец небось видели в свои подзорные трубы.

Федька проверил кружку на остатки глинтвейна и продолжил, правда тихо, до шёпота:

– И Государь на них смотрел, из дворца.

Замолчал, не зная, как продолжить. Саша молчал, не зная, что ответить. Джейн, почти ничего не понявшая, допивала шоколад маленькими глотками. «Хорошо, что я не знаю, о чем они говорили, упоминая Нельсона и Нэпира, – думала она. – Судя по интонации, этот разговор испортил бы мне удовольствие от шоколада, самое меньшее, наполовину».

Кроме того, чтобы облегчить труды Федьке, Джейн взяла с тарелки пирожное. Откусила, зажмурила глаза. Такого лёгкого, воздушного крема она никогда не ела. Уши наполнил тихий говор непонятной речи с соседних столиков. От тепла, да ещё долгой поездки по морозцу, тянуло в сон. «Вот засну, крепко-крепко, и проснусь в Освалдби-Холле, и узнаю, что Лайонел ходит обеими ногами и нет никакой войны, и не нужно папе никуда ехать…»

«Инкерман», – донеслось с одного из соседних столиков, и Джейн с обидой поняла, что проснуться ей так и не удастся.

«Кстати, я же что-то важное хотела сказать Сэнди, когда нас повстречал этот веснушчатый кондитерский проглот», – вспомнила Джейн.

– Сейчас-то куда собираешься? Хочешь барона на вокзал проводить или сам?..

– Я провожу барона под Севастополь, да там с ним и останусь, – уточнил Саша.

Федька чуть не подпрыгнул на стуле.

– Точно, Сэнди-денди? («Идёт ему это имя», – подумала Джейн.) Слушайте, а возьмите меня с собой! Ась? В дороге втроём всяко веселее, да и легче. Только вот…

– Боишься, что тебя в Корпусе дезертиром объявят? – спросил Саша. Федька махнул рукой.

– Хорош дезертир, в самое пекло! Смотри, как я рассчитал: если в пути не тянуть, будем в Крыму в начале февраля, не позже. В дороге поймают или уж в Севастополе дадут поворот, так я всяко успею на Балтику, до новой кампании. Опять глаза мозолить, смотреть, как бритты плавают по Финскому заливу. А если под Севастополем успеть командирам приглянуться, то все, меня с бастионов только царским указом выцепишь. Вот только другая у меня забота.

На этот раз Федька действительно смутился и покраснел.

– На чугунку [46] у меня наберётся… Вот дальше будет трудно. Не заезжать же к маменьке, в Сосновки, – дай, маменька, денег, на войну навострился. А в Корпусе, у товарищей, брать нельзя, не сказав, на что берёшь. А, Сашка?

Сашка думал несколько секунд.

– Если в дороге пирожные не есть, то, может, втроём и доедем, – сказал он.

– Ну и отлично, – ответил Федька. – Я ими на год налопался.

Действительно, тарелка была пуста. Федьке понравились все пирожные. Кроме одного, съеденного Джейн.

Из дневника Джейн

«Ноябрь 1854 года. Москва – вторая столица России

Дорогой дневник, на этот раз мне придётся победить сон и сделать эту запись. Как мы поедем дальше, пока ещё не решили ни Сэнди, ни Тедди, я же не знаю тем более.

Поэтому я пишу о нашем вчерашнем переезде из одной столицы России во вторую.

Как спутник в путешествии Тедди оказался очень полезным. Он взял деньги у Сэнди, сбегал на терминал, узнал расписание, а заодно присмотрел поблизости недорогую гостиницу. Он сказал также, что сегодня ещё переночует в Морском корпусе, а сбежит завтра, чтобы не тратиться на номер. Пока Тедди бегал по городу, мы сидели в «Доминике», а когда стемнело, продолжили прогулки. Подобно Лондону, центральные улицы Петербурга освещены газовыми фонарями. На улицах светлее, чем у нас, потому что снег отражает фонари.

Впрочем, как раз вблизи фонарей Сэнди не задерживался. Он сказал, что боится встретить мистера Говарда (кстати, я так и не спросила его, уехал ли подданный Её величества из России после начала войны) или кого-нибудь из пансионных учителей. Я поняла, что Сэнди боится не того, что его возьмут за руку или за ухо, как меня на корабле, и отведут в пансион, а что просто заставят дать слово вернуться. Это лишний раз убедило меня, что наше путешествие состоялось лишь потому, что на «Пасифике» Сэнди воздержался от обещания не убегать.

Тедди, как я узнала, друг Сэнди с раннего детства. Он сын небогатой дворянки, по соседству с имением дяди Льва. Когда дядя взял Сэнди к себе, Тедди постоянно напрашивался к нему в гости, так как, по словам Александра, шалить в Рождествено было совершенно безопасно. Потом мальчиков отвезли в Санкт-Петербург, но если Сэнди определили в частный пансион, то Тедди попал в Морской кадетский корпус. Немаловажным преимуществом этого заведения было содержание воспитанников за счёт государства.

Когда Сэнди узнал, сколько стоят билеты на поезд, он явно повеселел, так как боялся потратить больше. Тогда же он объяснил мне, что решил взять на себя часть расходов путешествия Тедди. Я чуть было не напомнила ему о своих капиталах – надо же и мне внести свою долю в эти расходы. Но подумала: ведь теперь, когда к нам присоединился Тедди, я оплатила бы дорогу под Севастополь второму волонтёру неприятельской армии. Нет, надо чаще советоваться с Томми.

Однако не деньги стали главной моей заботой. Во время наших прогулок по вечернему Петербургу я ещё раз убедилась, что за нами кто-то следит. К сожалению, днём мне не удалось разглядеть шпиона, а в полутьме он тем более был почти незаметен.

Когда я поделилась своим открытием с Сэнди, он посмеялся, но все же попробовал разглядеть нашего преследователя. Увы, ему это не удалось, и он, продолжая смеяться, спросил меня, кто же это был: волк, медведь или жандарм? Мне показалось, что после того, как Сэнди обернулся, шпион, если и не исчез совсем, то начал осторожничать. Сколько я ни поворачивалась, так и не смогла понять, идёт он сзади или нет.

Прогулка была долгой, поэтому в номере я спала крепко. А ранним утром мы отправились в Москву, по одной из трёх железных дорог, существующих в России.

Тедди присоединился к нам минут за пять до отправления. Вещей у него было ещё меньше, чем у меня.

Русский поезд почти ничем не отличался от английского, только был жарче. Я вообще заметила, что русские не экономят на топливе. Эта привычка мне понравилась, я люблю, когда в доме тепло, и если камин не горит, то иду на кухню греться у плиты. Что же касается теории о том, что холод полезен и закаливает, то в России достаточно пройтись зимой от двери до ближайшего перекрёстка, и нужная порция мороза обеспечена.