Записки Эльвиры - Алексин Анатолий Георгиевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без .txt) 📗
— Так обо всех и будешь рассказывать? — удивилась Мария Федоровна. — Тебе и недели не хватит.
— Сказали, опираться на книги последних лет.
— Ну и на что же ты обопрешься?
— Вот на это! Но надо освежить в памяти…
Она подошла к полке и вытащила два тома.
— Еще возьму «Спутников»… Можно?
— Это о труде?
— Как смотреть! По-моему, о труде… О самом тяжелом. О ратном. Красиво звучит? Может быть. Но так на самом деле и есть. Вы согласны?
— Согласна.
— Тогда я возьму. Мне ведь только освежить… Борьку с Женькой уложу спать и почитаю.
— Бери и скрывайся. Пока Сергей не пришел.
К одной из многочисленных полок был прикреплен квадратный листок ватмана, а на нем тушью аккуратно выведено:
— Студенческое творчество, — сказала Мария Федоровна.
— Это он персонально для меня. — Лена с трудом вытащила еще одну книгу, плотно зажатую соседними томами. — Кто же у вас, кроме меня, полки жадными глазами обшаривает? Может, Эльвира?
— Да нет… Она очень спокойна в этом отношении, — как бы одобряя мое спокойствие, сказала Мария Федоровна.
Но было в ее словах что-то такое, почти неуловимое, от чего уши мои стали, кажется, одного цвета с моими старыми красными клипсами. Хотя проверить это было трудно, поскольку еще накануне я подарила эти клипсы соседскому мальчишке: он любил играть в дикарей.
Лена разглядывала книжную полку, смешно морща нос и задумчиво почесывая свой мальчишеский затылок.
— Что же делать, а? Брешь образовалась. Небольшая, правда, но все-таки… Я ее книжками из второго ряда заткну. Сергей Сергеич ничего не заметит. Ладно?
Мария Федоровна сверкнула своими неестественно белыми зубами.
В тот же день вечером я прибежала к Нелли.
Она встретила меня в пестром халате, который упорно называла «персидским», хотя купила его в магазине готового платья на Петровке. Казалось, Нелли только что пришла с ночного бала, где ей всю голову усыпали серпантином и конфетти. Но на самом деле это были обыкновеннейшие бумажки, на которые она накручивала перед сном свои довольно-таки редкие волосы, чтобы днем они казались погуще и попышней.
— Фу, как от тебя валерьянкой пахнет! И еще какой-то медицинской гадостью. Погрязла в лекарствах? И охота тебе возиться со всякими доходягами!
Мне стало обидно за добрую Марию Федоровну.
— Валерьянкой не может пахнуть, — сказала я. — И лекарствами тоже. У тебя просто галлюцинации.
— Ну уж прости, миленькая! У меня тончайшее обоняние.
Нелли с наслаждением понюхала собственные руки. А потом игриво осведомилась:
— Как, между прочим, твой доцент? Ничего себе?
— Как он «себе» — не знаю, а мне… что-то не очень…
— Дорожки песком посыпает?
— Почему? Ему не больше тридцати трех.
— Тридцати трех? — Нелли присела на диван. — Ну, тогда понимаю. Тут уж не только с валерьянкой — со скипидаром повозишься.
— Ничего ты не понимаешь!..
Нелли было лень спорить и ссориться. Она устало зевнула:
— Так рано приходится вставать, просто каторга! Появились четыре морщины. Сдала я молодость в архив…
Она попала в архивный институт, как говорили, «на обломках папиных связей». Я поспешила успокоить ее:
— Долго сидеть не буду. Дело у меня небольшое… Но странное. Смеяться не будешь?
— Меня, миленькая, Чарли Чаплин рассмешить не сумел. Так что выкладывай.
— Расскажи мне, пожалуйста, вкратце содержание «Спутников». Ты ведь читала?
— Еще бы! А тебе зачем?
— Ну… Очень надо…
— Ага, понимаю. Сестра милосердия хочет подавить доцента своим интеллектом. Так? Пожалуйста, дави на здоровье. Я расскажу тебе. Только в самых общих чертах, а то спать хочется. Самую, так сказать, суть. Квинтэссенцию! Будешь записывать? А то еще забудешь или перепутаешь что-нибудь. Доценты этого не любят.
Она протянула мне крошечный граненый карандашик с оранжевой резинкой на конце и вырвала пару страниц из крошечного изящного блокнотика.
— Ну, я, значит, самую суть. Эта вещь… — Нелли почему-то книги и фильмы всегда называла «вещами», — эта вещь про мужское коварство. Пушкина помнишь: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей…»? Помнишь?
— Кто же не помнит этих стихов?
— Дурочка, это не стихи, это — теория. «Правило безопасности движения» для мужчин и особенно для нас, неопытных женщин. Потому что мужчинам никогда нельзя выказывать своих чувств. Не поймут! Не оценят! А чем меньше мы любим, тем легче мы нравимся!.. Это моя собственная интерпретация. Понимаешь? Ну вот… В этой вещи одна старая дева обожает старого холостяка. Фамилию его я запомнила, оригинальная такая фамилия и со значением: «Супругов». Это, как пишут, авторская находка: фамилия, понимаешь, «Супругов», а жениться не хочет! То есть он бы женился, если бы эта старая дева ему своих чувств не выказывала. Но она их скрыть не сумела! Ну и осталась при пиковом интересе… Очень поучительная история! Ты записала? Тогда я тебе про вторую ситуацию расскажу. Там еще молодая есть санитарка. Да, кажется, санитарка… И тоже, представь себе, мужа своего ждет, с которым по уважительным причинам разлучилась на время. То есть это она думает, что на время… А оказалось, что навсегда! Потому что их брат…
— Чей брат? — не поняла я.
— Ну, мужчины… Они и на расстоянии чувствуют, когда мы томимся. Тут-то они и расцветают в полную силу! И дают нам жизни как полагается… Она, молодая девчонка, скучает и ждет, а он другую нашел. Тоже поучительная история. Вариации на ту же самую тему: «Чем меньше… тем легче…» Ты записала?
…Я не ошиблась: вскоре зашел разговор о книгах, которые Лена аккуратно водворила на прежнее местожительство в книжном шкафу.
Рассуждая о литературе, Лена становилась строгой и даже злой.
Мнения свои она высказывала с ожесточением, словно предполагала, что с ней кто-то не соглашается, и заранее спорила, возмущалась.
У Лены была склонность завораживаться литературными героями. И даже теми, которые по возрасту годились в отцы или деды. Она наповал была влюблена в старого князя Болконского и доктора Дымова из чеховской «Попрыгуньи», о которых я тогда знала лишь понаслышке. А потом познакомилась по кинофильмам. Лена была неравнодушна и к героям книг современных. Но то были лишь временные увлечения, которые возникали и растворялись, поэтому изменами это назвать было несправедливо.
— Вчера в какой уж раз «Спутников» этих перечитывала, а снова влюбилась в Данилова. И в доктора Белова, хотя он старик… Нет, серьезно… Вот если бы знала, что такой, как доктор Белов, действительно в Ленинграде живет, переселилась бы туда и стала ему помогать. Он ведь такой человек!
— А Борьку с Женькой на кого бы оставила? — поинтересовалась Мария Федоровна.
— С собой бы забрала. Им-то не все ли равно, где жить? Лишь бы со мной и мамой.
Я тоже должна была что-то сказать. И я сказала:
— А стоит ли из-за мужчины прописку менять? Ну, сохла эта старая дева по своему Супругову… А что получилось?
— И вовсе она не сохла, — вдруг обозлилась Лена. — Выражения-то какие! Она просто любила его. Лю-би-ла! Я ее понять не могу. Но она ведь любила! А мне их комиссар нравится. И Белов, начальник поезда. Как человек, конечно! Я уже говорила… А тебе Данилов не нравится?
— Данилова я что-то не помню…
Лена так выпучила глаза, будто в комнату вошел слон:
— Данилова забыла? Да это же их комиссар. А где это все происходит, ты помнишь? На войне происходит! На вой-не! В санитарном поезде. Где стонут… где умирают… И эта, как ты говоришь, «старая дева» должна всех спасать! Она самая добрая… И спокойная! Как же ты смеешь? А Данилова вовсе забыла?
Нельзя было объяснить Лене, что это не я забыла Данилова. Да и зачем было объяснять? Ведь виновата во всем была я. Это сейчас мне ясно. А в тот момент я просто ненавидела Лену: зачем позорить меня в глазах Марии Федоровны?
