Единственная - Ярункова Клара (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
2
Я отправилась на разведку.
Стою перед дверью соседей и повторяю про себя, что скажу, если откроет сам или сама. И больше всего боюсь, как бы не подвели нервы, а то уйду ведь…
А сказать я решила вот что:
«Если вы будете мучить своих детей, изверги, и оставлять их одних по ночам, то мой отец вызовет милицию, тогда увидите. Хотите, чтоб они что-нибудь подожгли? Или отравились газом? Вы кукушка, а не отец!» (Или мать, если выйдет сама.)
Вот скажу — и посмотрим, посмеют ли они пикнуть. Только нашу дверь я оставлю открытой — на всякий случай: вдруг струшу? Со мной это иногда бывает. И я напрасно борюсь против этого.
Позвонила. Никакого движения. Я чуть не оглохла, так у меня стучало сердце. Я позвонила еще раз. В прихожей затопали легкие шажки. Ребенок. Извергов нет дома. Я смотрела на окошко в двери, но ребенок сразу приотворил саму дверь. Повиснув одной рукой на скобе, а другой упершись в косяк, он смотрел на меня большим синим глазом.
— Ку-ку, — сказала я. — Какой у тебя красивый глазик! Жалко только, что один…
И я улыбнулась как можно ласковее.
Ребенок немного подумал. Потом потянул дверь на себя и просунул в щель все личико.
Господи, какие глаза! Таких не увидишь во всем зоологическом саду, да и на всем земном шаре. Такие глаза могут быть только у маленького ребенка или у Иисусика на бабушкином образке. Да и Иисусик-то ведь тоже дитя.
Ребенок был совсем не худенький, только колготки, надетые задом наперед, были черные, как земля. И ни ботиночек, ни тапочек. А волосы — ну ангел, и только! Светлые, длинные. Только непричесанные.
— Знаешь что, — я опустилась на корточки, — если ты впустишь меня, я тебе сделаю прическу как у принцессы. Красивую, золотую прическу. Хочешь?
Девочка смотрела на меня, разинув ротик. Казалось, она ничего не понимает. Но она понимала, потому что вдруг распахнула дверь и побежала в кухню. Я вошла, закрыв дверь за собой. Ну и свинюшник в квартире, мамочки! Все разбросано, грязно…
— Как тебя зовут? — спросила я девочку, взяв ее на руки. Она оказалась тяжеленькая. Я опустила ее, схватила под мышки и покружила. Наконец-то она рассмеялась, но потом ей стало страшно кружиться. Я поставила ее на пол.
— Ну, как же тебя зовут?
Она убежала от меня в комнату. Я ее поймала, она взвизгнула.
— Ну как? Евочка, Зузка, Мария? Или Янка?
Девочка вертела головкой и прыгала вокруг меня. Я притворялась, что хочу поймать ее, но никак не могу. Но она ничего не говорила. Я уж испугалась, что она немая, как вдруг девчушка выбежала в соседнюю комнату и оттуда крикнула:
— Соня!
Она подбежала к колясочке и начала ее качать, чтобы показать мне, чем она владеет. Так вот он, бедняжка! Увидев меня, малыш засмеялся, открыв беззубые десны, замахал ручками. Ноготочки грязные, но сам божественно красив. Это был мальчик, и звали его Рудко. Но имя ему было ни к чему, разговаривать с ним пока еще было нельзя. Ему было месяцев пять.
Сколько лет Соне, я так и не узнала. Сначала она сказала — семь, потом — один годик. Еще она сказала, что Петеру, старшему брату, восемнадцать и он ходит в первый класс. Она все так путает. Но мне нравилось, что она хоть смеется.
Потом мы перепеленали Рудка в сухую пеленку. Не в чистую. Чистых не оказалось. Но хоть в сухую. Он сразу уснул и стал еще красивее. На полу валялась женская нижняя юбка. Роскошная, широкая, сплошные кружева. А я назло наступила на нее. Спросила Соню, любит ли она маму.
— Ага, — кивнула девочка, — когда мама приходит, она приносит мне кофетки.
Она так и сказала — «кофетки», хотя вообще-то выговаривает слова правильно. Я немножко струсила:
— А когда она придет?
— Да потом, — сказала Сонечка. — А дядя принесет мне куколку.
— Какой дядя? Может быть, папа?
— Нет. Тот дядя, он пришел, а потом ушел.
— Когда?
— Ну, тогда.
Не стоило расспрашивать. Сонечка не различала времени. Ни годы, ни дни, ни вчера, ни завтра. Но дядю от отца она, конечно, отличит. Мало двух извергов, еще третий суется, приманивает ребенка куколками!
— Ой, — всплеснула вдруг Сонечка своими маленькими ручонками и подняла с полу нижнюю юбку, — что мама забыла! Наверно, ищет и не найдет…
Сонечкины глазки совсем округлились от страха, и если бы в эту минуту пришла ее мать, я бы ударила ее и выдрала бы ей все волосы, так я рассвирепела от жалости. Я незаметно отобрала у Сонечки эту гадкую, гнусную нижнюю юбку, чтобы она ее больше не касалась. Потом я сбросила со стула женский пояс и чулки, пинком отшвырнула туфли на шпилечках с усеченным носком, села, взяла Сонечку на руки и начала рассказывать ей сказку.
Сначала она обнимала меня за шею, потом встала на коленки, схватила меня за руки и, не отрываясь, смотрела на мои губы. Она так все переживала, что я выпустила то место, где волк съел бабушку. А выпустив это, почему-то приплела еще семерых козлят, но там опять был волк, и я перескочила на пряничный домик. В конце концов я смешала все сказки, но девочка ничего не заметила, и я вдруг поняла, что она никогда не слышала ни одной сказки. Мамочки, я думала, что с ума сойду, так это на меня подействовало. Я просто онемела.
Но Сонечка все стояла на коленях, все ждала затаив дыхание, и это было хуже всего.
— Еще, — сказала она наконец.
С огромным трудом я выдавила из себя:
— Вот и сказке конец, а на вербе — венец.
— Что такое «навербе»?
— Не навербе. Верба — это такое дерево, я тебе его покажу в парке.
— Что это — «впарке»?
— Парк — это большой сад.
— А козленок тоже сад? Или дерево?
— Нет, козленок — это животное. Он такой маленький, беленький и все время скачет, понимаешь?
— Да, потому что он резиновый? Как мячик?
— Нет, он живой. Знаешь что, я покажу его тебе на картинке, хорошо?
— Хорошо. Ну показывай.
Я обвела глазами весь этот беспорядок. Так я и думала!
В жизни не купили детям ни одной книжки, ни одной сказки им не рассказали, изверги, гнусные, отвратительные!
Звонок. Я так и подскочила. Но это были не они, это Петер пришел из школы. Он сейчас же вынул из портфеля тетрадь и показал мне «отлично» по арифметике. Показал и другие тетрадки. Вот с письмом у него было хуже. Буквы валились то на нос, то на спину.
В спальне заплакал Рудко. Мы побежали к нему. Я его перепеленала, а Петер пошел подогревать манную кашку. Сам зажег газ! Когда он снимал кастрюльку с конфорки, чтоб перелить в бутылочку, загорелась тряпка! Я ужаснулась, но он ловко погасил огонь рукой. Мы нашли соску, я вымыла ее, и мы стали кормить Рудка. Он сосал так, что весь обливался. Отличный паренек!
— А вы что будете есть? — спохватилась я, глядя, как Рудко, наевшись, блаженно сопит.
— Хлеб с салом, — сказала Сонечка.
— Чего зря болтаешь, — покраснел Петер. — Отец нам носит в судках обед. Из ресторана, где он работает.
Дай-то бог! Но тут меня осенило: раз Петер вернулся из школы, значит сейчас уже одиннадцать! Попадет мне от бабушки, если она вернулась и ищет меня.
— Пока, дети, — сказала я нарочно весело, — я пошла.
Сонечка уцепилась за меня и отпустила тогда лишь, когда я пообещала прийти завтра и показать козленка. Если не найду картинку, сама нарисую. И я не знаю, выйдет ли это «завтра» в самом деле завтра или только послезавтра. Все зависит от того, пойдет бабушка за покупками или нет. А для Сонечки это неважно, она в днях не разбирается.
Сонечка отпустила меня, я вышла — и чуть не упала в обморок: дверь в нашу квартиру открыта, как я оставила, чтобы улизнуть, если от соседей в мою сторону подует неблагоприятный ветер… Хорошее дело — мало ли кто мог залезть к нам!.. Но потом я обрадовалась: значит, бабушки еще нет дома!
И тут я услышала, как она пыхтит, взбираясь по лестнице. Я сбежала на первый этаж, взяла у нее сумки и, чтобы замести следы, принялась упрекать ее:
— Где ты была так долго? Я целый час выглядываю тебя, а ты все не идешь. Принесла рокфор? (Это такой сыр.)
