Тройка неразлучных, или Мы, трое чудаков - Боржковцова Гана (книга бесплатный формат TXT) 📗
Рассуждение четвертое
Иногда мы с Данкой размышляем о воспитании своих детей. Может, это так, пустые все разговоры, и ни к чему оно не приводит. Воспитание, я имею в виду. Потому что если вам кто-то постоянно твердит, что такое хорошо, обычно после этого хорошо вести себя неохота.
А иногда вам то же самое самостоятельно придет в голову, и вы сами все сделаете с большим удовольствием. Несмотря на то что вам никто ничего не говорил — а может, именно поэтому? И как раз тем вещам, которые больше всего необходимы человеку, — его никто не научит. Вот, например, гимнастика. Данке это просто, а мы с Пипом — неумехи, и ни один человек на свете нас гимнастике не научит. Для Пипа быть неловким — очень плохо, потому что он мальчик. И для меня тоже плохо — потому что я толстуха. Когда у меня не выходит лазанье по канату (то есть из урока в урок, всякий раз не выходит), физкультурница говорит: «Да и можно ли поднять наверх этакую кучу сала?» Эта ее фраза прямо застряла у меня в голове и неразрывно связана с этим канатом. Теперь-то я уже к ней привыкла, но сначала очень удивлялась. У нас дома не говорят толстякам, что они толстые, так же как никто не указал бы хромому на то, что он хромает. Если в талии у вас немножко больше сантиметров, чем вам хотелось бы, если вы мучаетесь с математикой или носите несколько странную юбку — вам у нас бояться нечего. У нас, ручаюсь, никогда не заведут разговора ни о толщине, ни о юбках, ни о математике. Просто-напросто обо всем, что кому-либо из нас неприятно и может испортить настроение, у нас говорить не принято. «Когда в этом нет особенной нужды», — замечает при этом наша Данка.
Но откуда, скажем, знает Ярда, что, лучше маму выгораживать и не выдавать, что она не дает ему с собой завтраков?
Наверняка его этому никто не учил — а может, именно оттого? А что ему об этом никто не говорил — я голову даю на отсечение, потому что большинство людей о таких вещах чаще всего не имеет представления. Это я уж давно поняла. Знаете, что такие люди сказали бы о Ярде? Что у него не все дома.
Воспитание — это такая проблема!
Читает ли пани Комарекова детективы? Учебный фильм
— Ребята, пойдемте гулять по первому этажу, как будто это нам позволено, вот будет здорово! — предлагает Ярда на большой перемене.
— Хотел бы я знать, что тут здорового, — ворчит Вашек. — Там такая же скучища, как и наверху. А вот если встретится Барашек, тогда ты услышишь здоровый визг.
Это всех убеждает. Предложение Ярды ни у кого не вызывает ни малейшего интереса.
— Да ну, пошли, — все еще канючит он.
Только никто его не слушает. Один Пип. «Почему же он это предложил?» — раздумывает он. И вдруг ему все становится ясно.
— А-га, слышите нашу букашку?
Но на этот раз непогрешимый Вашек ошибается, и Пип это сразу сообразил. Высокий срывающийся голос принадлежит не Беранковой — Ярда это понимает тоже.
— По-вашему, всякому можно на нас плевать, да только шибко ошибаетесь, пани директорша! Посылайте в исправилку кого хотите, в этой школе полно таких, кому исправилка ох как бы пригодилась, я и сама могу кого хочешь назвать, если понадобится. Да только у этих детей всякие такие родичи, что им все можно, да?
— Сейчас не об этом речь, пани, вы меня не поняли, никто его никуда не посылает, но наша обязанность — предупредить вас.
Директрису из-за дверей не слишком отчетливо слышно, зато голос ее собеседницы слышен очень хорошо.
— А, ладно! Посылайте его в исправилку. Да только сперва уговорите. Вот и все дела!
Вслед за последним ее словом раздается пронзительный звонок, как будто пани Комарекова сама позвонила в знак того, что высказалась, — и баста. Теперь уже всякому ясно, о чем идет речь в учительской.
— Смотри-ка, Ярда, мамаша у тебя детективы почитывает, а? Ух, как она во всем разбирается, да? — одобрительно произносит Тонда.
Ярда бросается на него с кулаками, но Тонда без малейшего усилия скручивает ему руки и спокойно держит в двух шагах от себя. Мальчишки смеются.
— Не бей слабого, — благородно вступается Катя.
Ярда начинает вырываться, но эти попытки ни к чему не приводят.
— Отпусти его, — просит Андула. — А ты чего разошелся, Ярда? Моя мама тоже любит читать детективы, и чего тут такого?
Тонда отпускает Ярду, но тот набрасывается с кулаками на Андулу.
— Перестань! — кричит он.
— Перестань! — в бешенстве подхватывает Беранкова, которая идет по коридору, одной рукой указывая на двери класса, где они уже должны были бы сидеть за партами, а другой снимая очки, чтобы получше разглядеть Ярду.
— Где это ты услыхал, Комарек? Кто это учил тебя так разговаривать? Ты что — готтентот? И вообще — что здесь происходит? Разве звонок не для вас прозвенел?
Учительница загоняет их в класс, но Андула, которая никогда не забывает высказать свою мысль до конца, добавляет:
— Мама всегда пересказывает мне эти детективы, только очень неумело, так что я наперед знаю, чем все кончится.
— Комарек, иди к доске и захвати тетрадь! — говорит Беранкова. — На днях мы подводим итоги, а у тебя по моему предмету не то тройка, не то двойка, и то если смотреть сквозь пальцы. Ну быстрей, быстрей, не задерживай нас!
Ярда медленно поднимается, как всегда, когда его вызывают к доске. И вдруг ни с того ни с сего садится снова.
— Тетради у меня нет, — говорит он, — ничего я не знаю и к следующему уроку не выучу.
Все оцепенели. Даже Беранкова так ошеломлена, что некоторое время молчит. А потом, ко всеобщему изумлению, произносит совершенно миролюбиво:
— Не сходи с ума, Комарек. Если у тебя нет тетради — иди отвечать без нее. На тройку-то ты потянешь.
— Не потяну, — отвечает Ярда.
— Вот именно в этом и заключается твоя главная ошибка, Комарек. Ты сам себя настраиваешь на плохое. А ведь стоит немножко постараться…
— И стараться не буду, — отвечает Ярда.
Заявление выводит учительницу из себя. Голос ее взвивается, и это успокаивает изумленный класс. Как будто мир, выведенный из привычного состояния, вновь обрел присущее ему равновесие.
— Ты неисправим, Комарек. Собственно, как это ты разговариваешь со мной?
— А никак, — шепотом, но точно комментирует Андула создавшуюся ситуацию, потому что Ярда хранит молчание.
В классе такая тишина, что Беранкова слышит шепот Андулы.
— Ржезачова, вон из класса! — взвизгивает она таким высоким голосом, что половина ребят невольно оборачивается в сторону Вашека: наверное, это уже тот самый предел, та часто та колебаний звука, при которой понимают друг друга дельфины…
— Вы все неисправимы! Хулиганы! Хорошо же вы мне помогаете добиться, чтобы из него хоть что-нибудь получилось. А ведь я так вас просила! Ты куда это? — вскрикивает она, бросаясь к Ярде, который направляется к дверям класса.
— Вон из класса, — объявляет Ярда и в ту же секунду получает пощечину.
Все видели, что это так себе, ерунда, и не пощечина вовсе, о ней и говорить-то не стоит, но Ярда неожиданно всхлипывает и снова садится за парту. Учительница мгновение стоит как вкопанная, а потом выбегает из класса и хлопает за собой дверью. Класс замер и сидит не шелохнувшись. Вдруг в коридоре раздаются шаги, и все, как один, поворачиваются к двери.
Что-то теперь будет?! Вот так скандал! Однако в класс вместо Беранковой входит учитель Штёвичек.
— Встать, разбойники! — шутливо произносит он. — Давайте-ка займемся геометрией. Переберемся в физкабинет, но без шума, чтобы нас никто не слышал.
Все подымаются, как в дурмане, и, потрясенные, тихо, на цыпочках пробираются по коридору, словно мыши. Учитель идет следом и только подмигивает им.
Андула с Вашеком опускают в кабинете темные шторы. Когда на уроке геометрии они переходят в физкабинет, всем ясно, что будут показывать фильм. На доске уже натянуто белое полотно, и скоро застрекочет проекционный аппарат.
— Мы на этом остановились в последний раз? — спрашивает учитель.
