Отряд под землей и под облаками - Ловрак Мато (библиотека книг бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Правда? — приветливо сказал курильщик, открывая свои гноящиеся глаза. — Приведите их сюда.
Отец выстроил нас посреди двора. Человек с трубкой долго смотрел на нас и довольно улыбался.
— Говорите, Тибор Рожа дал вам адрес? — заговорил он наконец.
— Да, сударь, — серьезно ответил отец.
Я даже уловил в его голосе какую-то новую, покорную интонацию.
Хозяин раздумывал. Вдруг он улыбнулся и живо сказал:
— А мне так недостает веселого смеха и шума!
— Этого у вас будет в избытке! — искренне заверил его отец.
Человек с трубкой дал нам ключи. Мы загнали телегу во двор и сразу же принялись расставлять и раскладывать вещи. Квартира была так хороша, что всем нам казалось, будто мы видим прекрасный сон.
— И такое бывает, — сказал отец. — Коллективная галлюцинация. Однако это самая настоящая явь: Суматра, Борнео, Целебес! Слышите, как радостно мяукает господин граф.
Разложив наши жалкие пожитки, мы с отцом пошли в город купить какой-нибудь еды. Вечер был тихий и полный лунного света. Желтая брусчатка тротуара сияла, как золото. Мы направились к центру, где было много магазинов. Я шагал рядом с отцом и чувствовал себя бесконечно счастливым. С радостью думал я о том, что кончилась наша кочевая жизнь и завтра мы с Витой пойдем в школу. И, словно прекрасная музыка, в сердце моем звенела полузабытая таблица умножения:
— Дважды два — четыре, дважды четыре — восемь, дважды пять…
Школа
Прошло две недели, а мы с Витой еще сидели дома.
— Когда же мы начнем учиться? — то и дело спрашивал я у отца.
— Как только соберу все бумажки! — отвечал он. — В этой заколдованной стране без бумажек ни шагу: глотнул воздуха — дай подтверждение, плюнул — дай справку, а перешел через дорогу — предъяви диплом. Что я могу поделать?
Я принимал его слова за шутку, но он говорил серьезно.
А тем временем мы с Витой слонялись по окрестным улицам и уже довольно хорошо изучили эту часть города. Часто мы ходили за железнодорожное полотно — нам нравилось смотреть на проходящие поезда, швырять в вагоны камешки и махать рукой пассажирам. Иногда мы шли дальше, до самой бойни с огромными загонами — сюда пастухи сгоняли скот со всех концов Бачки. И куда бы мы ни забрели, мы жадно впитывали все новое и интересное. Но излюбленным местом наших прогулок был парк перед зданием дирекции железной дороги. Здесь стоял большой беломраморный памятник, и мы взбирались на небо почти каждый день — отсюда была видна чуть ли не вся Суботица. Мы с Витой были уверены, что это самый большой город в мире.
Как-то раз, когда мы сидели наверху, любуясь убегавшими во все стороны пестрыми рядами домов, к памятнику подошел мальчик с зеленой холщовой сумой, какие бывают у нищих. Он остановился и посмотрел на нас с нескрываемым любопытством — видно, он уже и раньше бывал здесь, но ни разу не догадался затеять игру на памятнике.
— Эй! — крикнул он и махнул нам рукой.
— Эй! — ответил я.
— Что вы там делаете?
— Сидим и смотрим, — ответил Вита. — Отсюда видно всю Суботицу.
— Можно мне к вам?
— Конечно, — дружелюбно ответил я. — Места всем хватит.
Он снял с плеча сумку, положил ее прямо на землю и вскарабкался к нам наверх.
— Меня зовут Пи?шта, — сказал он, протягивая нам руку. — А вас?
Мы назвали себя. Мальчик засмеялся. Мы с Витой переглянулись.
— Чего смеешься? — спросил я.
— Отсюда не видно даже и пол-Суботицы, — сказал он, всласть нахохотавшись. — Всю Суботицу видно с моей башни.
— А где она, позвольте узнать? — насмешливо спросил я.
— Идемте, покажу! — ответил Пишта и ловко соскользнул на землю.
Мы последовали за ним. Я приглядывался к новому товарищу. На нем был дырявый балахон, сшитый из разноцветных лоскутов, — так одеваются ряженые на масленицу. Эти пестрые лохмотья болтались на его маленьком, щуплом теле, точно на вешалке. Босые ноги его, привычные ко всему, бодро шагали по камням и осколкам стекла.
Всю дорогу он балагурил, смеялся, швырял в воробьев камушки, задирал прохожих, озорно подмигивая нам: знайте, мол, что все это веселое представление дается в вашу честь.
— Да он просто паяц! — шепнул мне Вита. — Потешный малый. Правда?
— А наряд его еще потешнее, — ответил я. — Непременно спрошу, у кого шил.
Наконец мы дошли до церкви. Это было огромное строение с тонюсенькой колокольней, уходившей высоко в небо. Я был просто потрясен ее размерами (ведь до сих пор я видел только невзрачные сельские церквушки) и в глубине души побаивался, как бы вся эта громада не рухнула мне на голову.
— Тут я живу, — сказал Пишта, показывая на верхушку колокольни. — Меня пустил отец Амврозий. Сейчас вы увидите всю Суботицу.
Тайком, точно воришки, прошмыгнули мы на колокольню и по узенькой деревянной лестнице поднялись на самую верхотуру. Пишта не обманул нас. Глазам нашим действительно представилось великолепное зрелище. Всюду, куда хватал глаз, тянулись ровные линии пестро окрашенных домов; мы чувствовали себя затерянными на крошечном островке среди сверкающего многоцветья крыш. Точно завороженные, смотрели мы на город, поминутно восклицая: «Видишь вон ту трубу?», «Глянь-ка на ту улицу!», «А дома-то какие!», «Смотри, вокзал!». А Пишта в это время так же увлеченно рассматривал нас, радуясь тому, что сумел нас так удивить.
— А как вам нравится моя квартира? — спросил он, когда наши восторги несколько улеглись.
Я обвел взглядом площадку. Над нами висел огромный колокол. В стенах со всех четырех сторон зияли широченные оконные проемы, и колокол, слегка колеблемый ветром, гудел глухо и протяжно. В темном углу, прямо на досках, лежала застланная рядном солома и рогожи. Это и была квартира Пишты.
— Ты в самом деле здесь живешь? — спросил Вита.
— Да. Здесь красиво и тепло. Мне повезло.
Пишта проводил нас до площади. Там мы расстались, назначив свидание назавтра у памятника.
— Где вас носило? — крикнул отец, как только мы переступили порог. — Я уже отрядил на розыски своих гвардейцев. Налево кругом, шагом марш к умывальнику — руки вымыть до локтей, ноги до колен, уши, шею, нос, лицо и все прочее! Отправляемся в школу!
— Папочка, это правда? — И я повис на шее у отца.
— К сожалению, да!
— А в какой школе мы будем учиться? — поинтересовался Вита.
— В начальной, — ответил отец. — А где бы вы желали?
— Я не про то… Как называется эта школа?
— Имени королевичей Андрея и Томислава. Ну как, господа, довольны? Будете учиться в королевской школе!
Мы с Витой умылись, надели чистые рубахи, давно уже припасенные на этот случай, нахлобучили форменные фуражки и отправились с отцом в школу.
Я чувствовал себя легким, как птица. Всю дорогу я напевал вполголоса: «Я иду в школу… Я иду в школу…» Дома я долго стоял перед зеркалом, любуясь собственным отражением. Вдруг в каком-то страстном порыве я сорвал с головы форменную фуражку, благоговейно прижал ее к сердцу, ласково погладил и, улучив момент, когда на меня никто не смотрел, поднес к губам и поцеловал. Все это было точно во сне. Неужели я пойду в школу, неужели стану школьником, как и другие мальчишки?
Мать провожала нас до ворот. Пока шли сборы, она без умолку говорила, смеялась, шутила, но в последнюю минуту вдруг разрыдалась.
— Странная женщина, — сказал отец, когда мы немного отошли. — Всякий раз плачет, когда речь заходит о школе.
Здание школы было большое и красивое. Мы поднялись на второй этаж, где находился кабинет директора.
— Придется подождать, у него сейчас господин Кана?чки, — шепнул нам служитель. — Господин Каначки!
Он сообщил нам, что Каначки — миллионер, что он «ужасно добрый», у него два сына, жена его — подруга королевы Марии, он может разговаривать с королем, когда пожелает: ведь у него прямая телефонная связь с дворцом, дивизионный генерал Алаупович — его шурин, у него самый красивый дом в Суботице, жена его — председательница «Союза сербских дам», а сам господин Каначки — депутат от всего суботицкого округа.
