Первое имя - Ликстанов Иосиф Исаакович (читать полную версию книги txt) 📗

— Фелистеев, как ты оцениваешь поступок Пестова? — спросил Николай Павлович, продолжая смотреть в окно.

Казалось, ответа не будет. Ни один волосок не шевельнулся в длинных ресницах, прикрывавших глаза Гены.

Но вдруг его губы вздрогнули.

— Пестов поступил благородно, — чуть слышно, но внятно произнес он. — Я признаю!

— Ух! — шепнул Вадик.

Николай Павлович подошел к Пане.

— Кабинет примет этот дар, Пестов, — сказал он серьезно. — Дорогой подарок! Камни прекрасные, но дело не в камнях… Ты понимаешь, Фелистеев?.. Помнишь, ты как-то сказал мне, что Пестов всегда, вечно будет хвастуном-самозванцем и… как это… жадюгой? Но теперь ты говоришь, что самозванец поступил благородно. Вот замечательные камни, принесенные жадюгой… — Его голос прозвучал насмешливо, когда он закончил: — А вот стоит передо мной человек, который так несправедливо, жестоко говорил о другом человеке, который в борьбе с ним проявил и жадность и хитрость… Я о тебе говорю, Фелистеев! Как ты мог до этого дойти?

— Николай Павлович, я хочу объяснить! — воскликнул Гена.

— Пестов и Колмогоров, идите в класс и передайте дежурному, что я задержал Фелистеева, — приказал Николай Павлович.

В одну секунду Паня очутился за дверью, потому что ему тяжело было смотреть на Гену, подавленного и пристыженного, не похожего на самого себя.

— Пест, Пест, танцуй!

Это совершенно несвоевременное предложение Паня услышал, едва лишь они с Вадиком очутились в коридоре.

Навстречу ему, размахивая газетой, мчался Вася Марков, за которым бежали другие краеведы. С криком «Читай, читай, голова!» Марков сунул под самый нос Пане газету. Паня увидел заголовок: «Спасибо железногорским пионерам!» — и затем прочитал всю заметку. Ребята одной из украинских школ через областную комсомольскую газету передавали горячую благодарность краеведческому кружку железногорской школы № 7 за минералогическую коллекцию. В газете были также названы фамилии председателя кружка Н. П. Максимова и старосты П. Пестова.

— Ну что, ну что! — ликовал Марков. — Ребята, наш староста язык проглотил!.. Работай ногами, Панёк, вызываю на перепляс!

Он пошел перед Паней, пятясь, выделывая коленца и щелкая пальцами. Братья Самохины шагали рядом с Паней и гудели в кулаки: «Трум-турурум!» Егорша, идя позади Пани, хлопал его в такт то по одному, то по другому плечу и приговаривал: «Ай да мы! Ай да мы!»

Класс встретил эту процессию невероятным шумом. Ребята сулили кружку краеведов всесоюзную славу и осаждали Паню:

— Пестов, сколько еще коллекций в школы пошлем? Давай больше!

— А как оформите коллекцию для Дворца культуры?

— Можно записаться в краеведческий кружок? Запиши меня!..

Паня обрадовался, когда начался урок и вся эта суматоха оборвалась.

— Достается теперь Генке… — озабоченно сказал он Вадику.

— Так ему и надо, пускай отучится жулить! — легкомысленно ответил Вадик.

— Кому раньше надо отвыкать? — чуть не бросился на него Паня. — На Генку все валишь, а сами мы хороши, да?

— Прекратите разговоры! — потребовала учительница английского языка.

Перед самым концом урока в класс вошел Гена. Он сказал учительнице что-то по-английски, она ответила ему, и Паня понял слова «хорошо» и «домой». Взяв из-под парты свой портфель, Гена вышел из класса, а Федя переслал Пане записочку, оставленную Геной: «После урока приходи в сад, надо поговорить».

…Коротким был этот разговор.

Нахохлившись, сидел Гена на скамейке в конце сада. Увидев Паню, он выпрямился и подвинулся, как бы приглашая его сесть рядом.

— Заболел? — спросил Паня.

— Да, голова немного… Пройдет. — Гена украдкой взглянул на него и тотчас же опустил глаза. — Я хочу тебя попросить… Сможешь прийти ко мне сегодня после уроков? Есть дело… Федя тоже будет.

— Приду!

— Буду ждать. — Гена поднялся с места, минуту постоял, попрежнему глядя в землю, и вдруг проговорил: — Ну, Пестов, твой верх. Здорово ты верх взял, честь и хвала!

— Брось, чего ты… — отмахнулся Паня.

— Словом, приходи сегодня.

Почему-то Паня не поддался желанию проводить Гену до школьных ворот — может быть, потому, что понимал, как ему тяжело.

Еще не выйдя из сада, Паня услышал голоса Егорши, Васи и Вадика, кричавших: «Пань, Панька, где ты? К директору, к директору!»

Закружили Паню всякие дела, школьный день показался совсем куцым, — и вот Паня с Федей явились на Почтовую улицу, к дому за решетчатой оградой.

Живые камни

Этот дом, старый и крепкий, на каменном фундаменте, мог бы приютить большую семью, но жили в нем лишь четверо: машинист экскаватора Лев Викторович Фелистеев со своей женой, вдова полковника Фелистеева и ее сын Гена. Даже в дни дружбы с Геной неохотно ходили к нему Паня и Вадик, так как мать Гены Ираида Ивановна, узнав о гибели мужа на фронте, тяжело заболела. В доме было грустно и тихо.

— Нет, теперь Ираида Ивановна поправилась. — сказал Федя и позвонил.

Через двор уже бежал Гена:

— Калитка не заперта, входите!

Он поздоровался с товарищами и повел их в дом.

В столовой Паня увидел мать Гены — высокую бледную женщину, которую помнил смутно. А Ираида Ивановна, оказывается, хорошо помнила Паню. Отложив книгу, она с удивлением рассматривала гостя.

— Даже не верится, что ты — тот самый Паня Пестов, никакого сходства! Ты совсем другой мальчик, — пошутила она. — Паня был круглый, плотный, как ореховое ядрышко, а ты высокий, худой. Я думала, что только мой Гена такой верзила… Спасибо, что пришел. Вы с Федей первые прорвали блокаду, которую установил Гена.

— Не я, а врачи!.. Тебе нужен был потный покой, — напомнил Гена. — Теперь ребята будут ходить к нам, мы еще надоедим тебе.

— Пожалуйста! Так хорошо, когда в доме шумят, разговаривают…

— Вадька Колмогоров очень любит взрывы устраивать, — хотите, сразу все взорвет! — смеясь, сказал Паня. — А котенка он так представляет, что все хохочут.

— Очень талантливый мальчик! — одобрила Ираида Ивановна. — Непременно приведи его… Куда ты тащишь товарищей, Гена? Вечно у тебя какие-то необыкновенно важные дела.

Из передней мальчики по узкой лестнице поднялись в мезонин, в комнату Гены.

За время ссоры ребят здесь многое изменилось. Место детской никелированной кровати с кисейными занавесочками заняла складная железная койка с серым солдатским одеялом и крохотной подушкой. С одного взгляда можно было заключить, что тонкий тюфяк не очень-то нежит, одеяло не очень-то греет, а подушка едва ли мягче камня. Над койкой висели портреты полководцев в некрашеных самодельных рамках и две длинные потки, заставленные книгами.

— Много у тебя книг, даже больше, чем у Феди, — с уважением сказал Паня.

— Тут библиотека отца и моя, — пояснил Гена. — Военное дело, горное искусство и художественная литература.

Разумеется, Паню особенно заняла минералогическая горка, стоявшая в углу комнаты. Наметанным глазом знатока он сразу охватил все разделы коллекции.

— У тебя же были завидные цитрины. И гранаты стоящие были. Куда девались?

— Они в другом месте, — коротко ответил Гена и принялся показывать Феде свежий номер «Огонька»; потом усадил гостей возле стола, а сам сел на подоконник.

Переглянувшись с Федей, Паня приступил к тому, что его особенно занимало.

— Плотный сегодня денек был, Фелистеев, — сказал он. — Украинские школьники нам благодарность в газете объявили за коллекцию. Вся школа зашумела, в краеведческий кружок еще двадцать человек записались… Николай Павлович говорит, что теперь надо кружок на две группы разделить: пускай будет группа горщиков-добытчиков и группа землепроходцев-путешественников. Я бы взялся за группу добытчиков. А ты возьмешь группу землепроходцев? У тебя в группе будет дисциплина.

— А Николай Павлович согласится? — спросил Гена.

— Смешной ты! Николай Павлович и Роман мне это сами сказали.

Гена отвернулся, как бы для того, чтобы посмотреть в окно, но на самом деле для того, чтобы скрыть радость, осветившую его лицо.