Недопёсок (с иллюстрациями) - Коваль Юрий Иосифович (электронные книги бесплатно .txt) 📗
— Потрепали тебя, бедняга, — говорил плотник. — А в другой раз будь умнее — не связывайся с дворняжками. Ну ладно, сейчас я тебя куда-нибудь пристрою.
Он взял шпица за шкирку, будто котенка, и понес его в магазин. В магазине было шумно, народ толпился у прилавка, а на ящике с макаронами в уголке сидел охотник Фрол Ноздрачев.
— Кому щенка? — закричал плотник. — Английский шпиц! Его дачники бросили! Дрессированная собачка! Кушает конфеты «Озеро Рица»!
В магазине засмеялись, зашумели. Продавщица Ася крикнула:
— Иди, Мерин, домой. Надо нам твоего щенка!
Охотник Фрол Ноздрачев поглядел на недопеска туманными глазами и сказал:
— Это шпиц не чистокровный. У него хвост лисий. Брось его.
Плотник Меринов покричал еще, предлагая щенка, потом купил махорки-крупки и пошел из магазина.
— Ладно, — бормотал он, выходя на крыльцо, — не хотите — не надо. Отнесу его домой, Веруне в подарок. На, скажу, тебе, Веруня, подарок — английского шпица. Пускай на дворе живет. Да и Пальме будет веселее.
Плотник сунул недопеска за пазуху, а мотоциклетную перчатку в карман.
Сухо и тепло было за пазухой у плотника. Пахло махоркой и столярным клеем.
Пальма
Со звоном топая сапогами по мерзлой земле, плотник Меринов подошел к своему забору и остановился, докуривая цигарку. Хозяйка у него была строга, дома курить не велела. А плотник хозяйку свою уважал. Он постоял у забора, попыхтел дымом. Из цигарки сыпались на землю махорочные звезды.
Затоптав огонь, плотник распахнул калитку и вошел во двор.
— Ну вот, — сказал он, вытаскивая недопеска из-за пазухи. — Вот мы и дома. Видишь этот дом? Это наш. И сарай наш. И вишни наши, шубинки. А Пальму не бойсь, она не тронет… Пальма! Свои!..
Плотник опустил недопеска на землю, вынул из кармана мотоциклетную перчатку, кинул на крыльцо, а сам пошел в дом. В открытую дверь блеснуло электрическим светом, и донесся на редкость приятный, сытный и жирный запах — это хозяйка вынимала из печки вечерние щи.
Добротный двор был у плотника Меринова. Дом он срубил из толстых сосновых бревен, наличники на окнах разукрасил травяным узором. Под окнами росли коренастые вишни — шубинки. С их веток свешивались длинные серые сосульки. Сбоку от дома был сарай, в котором тепло шевелилась мериновская корова Варя.
У сарая стояли козлы и собачья конура, покрытая толем.
Из конуры вылезла толстая рябая псина. Она зевнула и, заприметив недопеска, лениво гавкнула.
Это и была Пальма Меринова.
Она походила на сосновый чурбак, укутанный войлоком, а на голове у нее росли развесистые уши, которые и придавали сходство с пальмой в кадушке.
Большим и мокрым, розовым даже в темноте носом обнюхала Пальма воздух и вобрала сразу все запахи, которые имелись в нем: вечерних щей, мотоциклетной перчатки, Наполеона Третьего и даже запах луны, выскочившей на минуту из холодного облака.
Запах недопеска Пальме не понравился, очень он был жесткий, жестяной. Но в то же время не вызвал особого раздражения.
«Что поделать, — добродушно, наверно, подумала Пальма. — Бывают и такие запахи. Беда не велика. Главное — сердце, душа».
Потряхивая своими тропическими ушами, подошла Пальма к недопеску. Он тут же упал на спину, выставив отросшие в клетке когти. Но Пальма не обратила на них внимания. Она высунула огромнейший язык, который был ей явно не по росту, и лизнула Наполеона. Теплым, ласковым и приятным был этот язык. Сравнить его можно было только лишь с корытом, в котором мамаши купают своих младенцев.
Вцепиться в такой язык недопесок никак не мог. Он заскулил, подставляя Пальме живот и платиновые бока, и в один миг превратился из Наполеона Третьего в обычного щенка. Пальма облизала как следует Наполеона и решила, что запах стал поприличнее. Она подтолкнула недопеска к конуре.
Пальма Меринова была вообще-то добродушная хозяюшка, из тех, которые, зазвавши гостя, сразу же выставляют на стол всякие коврижки и шанежки. Под конурою у нее припрятаны были разные кусочки и огрызочки, и, раскопавши кое-что из своих запасов, Пальма принялась угощать Наполеона.
Урча, накинулся он на хлебные корки и петушиные головы, а Пальма похаживала вокруг него, ласково ворчала, потчевала.
Да, Пальма Меринова была радушная хозяюшка, и если б у нее в конуре был самоварчик, она, конечно, раскочегарила бы его.
Ночь в конуре
Сгустились сумерки, превратились в темноту, и сразу со всех сторон навалилась ночь на ковылкинскую землю. Не поймешь, откуда она взялась: опустилась ли с неба или поднялась из глухих оврагов, заросших дудником, из барсучьих пещер.
К полуночи ударил мороз, и вокруг луны, которая вышла из сизых облаков, засияла голубая радуга. Эта ночная холодная радуга нагнала на деревенских псов волчью тоску, и дружно залаяли они и завыли, глядя на луну.
Свет луны опечалил и Пальму, она тоже завыла, поддерживая своих односельчан. Голос ее, теплый вначале и бархатный, подымался все выше, выше, растерял по дороге теплоту и бархат и уже тянулся к луне тонкой шелковой нитью. Добравшись до самой луны, стала Пальма медленно опускать голову и увидела окна мериновского дома, освещенные электричеством. Электрический свет взбудоражил ее, и Пальма залаяла, будто вызывала хозяев на улицу разделить с нею ночную тоску.
Голос Пальмы растревожил Наполеона; вспомнились хриплые крики песцов, голоса работниц, алюминиевый звон.
Глядя исподлобья на луну, он хотел подхватить, подвыть деревенским дворняжкам, но ничего не получилось — из горла его вырвалось лишь тявканье, похожее на старческий хриплый кашель. Никак не вязался этот простуженный звук с домашним собачьим воем, и не нужен был он в ночном деревенском хоре, как не нужен был здесь, в деревне, и сам Наполеон, чудный зверь, ни дикий, ни домашний — искусственный, выведенный человеком.
Под вой собак заполз Наполеон к Пальме в конуру, забился в самый дальний угол, зарылся в какие-то жаркие тряпки и задремал.
Перчатку мотоциклетную он взял с собою, потому что стала она совсем ручной.
Ветер, который гулял высоко в небе, рассеял облака, и стало видно, как из ковылкинского оврага выливается на небо Млечный Путь — молочная дорога. И по дороге этой вдогонку за Тельцом, отмеряя ночные часы, медленно помчался Орион.
Грозно сверкнул кинжал на его поясе, изогнулся тугой лук, и вот стремительная стрела прочертила небесный свод, ударила в лоб небесному буйволу.
От грозного удара по всему небу посыпались искры — шальные кометы — и сгорели где-то над водокачкой, маленьким кирпичным грибом, отмечающим над черными лесами звероферму «Мшага».
Нет, не догнал Орион Тельца, не догнал вчера, не догонит сегодня и завтра. Куда проще директору Некрасову найти недопеска, вернуть на звероферму Наполеона Третьего.
«Надо было дать Прасковьюшке премию, — думал в этот миг директор Некрасов. — Все же она старается… а теперь — одни неприятности».
«Ладно, проживу и без премии, — думала тем временем Прасковьюшка, — не в деньгах счастье…»
Засыпая, она беспокойно ворочалась на высокой кровати с серебряными тарами в изголовье, вздыхала, жалела себя и Наполеона, который бродит сейчас неизвестно где, голодный и одинокий.
Шофер Шамов, укладываясь спать, думал только об одном: что делать с премией — отдать жене или затаить на личные нужды?
«Затаю пятерочку», — решил в конце концов он и на этом заснул, и снилась ему ровная дорога без луж и без колдобин.
На небо набежала глубокая снежная туча, закрыла луну, плащом окутала плечи небесного охотника. И разом смолкли деревенские псы, загремели цепями, укладываясь спать. Только Пальма лаяла долго, пока не погас свет в окнах мериновского дома.
Пальма забралась в конуру, притиснула Наполеона к стенке. От нее исходил такой мощный жар, что Наполеон задохнулся, задергался, не просыпаясь, установил нос свой точно на север и обнаружил щель в стенке конуры. Он приник к ней носом и успокоился. Из щели тянуло холодом, пахло снегом, падающим с неба.
