Аринкино утро - Бодрова Анна Григорьевна (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
ЧЕЛОВЕК В КОЛОДЦЕ
Когда разрешили частную торговлю, Каржаки повеселели. Значит, Советской власти не обойтись без них, без торговцев. И решил Каржак-кулак развернуться с новой силой. Вновь открыл лавку, приделал новое крыльцо с навесом, чтоб покупателей дождём не мочило. А сама Каржачиха, в старомодном лиловом платье с чёрными кружевами, восседала на этом крыльце и зазывала покупателей. Идёт мужик в кооперацию, а она лилейным голоском:
— И чего туда ходить-то, сапоги трепать. Да там и нет ничего путного. Заходите сюда, милости прошу, недорого и всё самое свежее.
Обласканному мужику неудобно отказаться, заходит.
Лёха, старший сын Каржака, вместе с работником Емелькой мотался как одержимый каждый день за товаром. До города и обратно пятьдесят вёрст — в мороз и метель, в дождь и ветер, забыв о сне и отдыхе. Такая жажда овладела Каржаками, во что бы то ни стало разбогатеть, наверстать упущенное. Доказать всему люду, что есть они, Каржаки!
И вот однажды в весеннюю распутицу, проезжая по озеру — так дорога короче, — Лёха провалился в полынью, чуть под лёд не ушёл. Спас Емелька. Еле живой, мокрый и обледенелый добрался до дому...
Ни жаркая баня с дубовым веником, ни перцовка, ни натирания не спасли Лёху. Он надолго слёг в постель. Щупленький, худенький, он и так здоровьем большим не отличался, а после этого купания и совсем захирел. Глаза стали большими, щёки ввалились и алели нездоровым румянцем. И хоть отменно грело весеннее солнце, но Лёхе было холодно, он целыми днями лежал в постели под тёплым одеялом. А иногда выходил на улицу, укутанный в полушубок, тёплую шапку и валенки. По-стариковски, слабо держась на ногах, садился на скамейку у сарая. Но вскоре покрывался липкой испариной и усталый, словно после тяжёлой работы, плёлся домой. Люди с сочувствием смотрели на Лёху, качали головами: «Укатали Сивку крутые горки».
Случилось это в прошлом году в середине мая в воскресенье. Под окнами в палисадниках и садах буйно цвела сирень, её тонкий аромат висел в воздухе. Заливисто пели птицы. На лавочках под окнами сидели мужики и дымили горьким самосадом. Бабы стайками стояли у калиток и вели разговоры о надоевших каждодневных делах. Ребятишки играли в лапту, в фантики.
Вдруг все умолкли, насторожились, прислушались. Нет, не показалось, действительно кто-то где-то кричал. Звал на помощь.
Чьё-то настороженное ухо уловило, что этот душераздирающий крик несётся от Каржаков. Все кинулись туда. Через калитку, минуя двор, влетели в огород. Первой, кого увидели, была мать Лёхи, Пелагея. Она стояла на коленях, упёршись руками в землю, трясла растрёпанной головой и, заливаясь слезами, истошно кричала:
— Ой, люди добрые, помогите христа ради, тащите скорее его, мою кровинушку. Застынет он там, сыночек мой бедный. Мальчик мой...
Упав ниц, она билась головой о землю. Две дочери пытались её поднять, но она, грузная, обмякшая, беспомощно висла у них на руках. Одиннадцатилетний Алька, брат Лёхи, с палкой в руках, с деревянно-испуганным лицом бегал вокруг колодца и что-то шептал про себя. На прибывших людей он не обратил никакого внимания и как шаман продолжал бубнить что-то своё.
Люди, как подстёгнутые, бросились к колодцу, заглянули туда, словно ужаленные, мгновенно отпрянули. На их лицах был ужас и растерянность.
Аринка осторожно протиснулась сквозь плотную стену людей и тоже заглянула в колодец. Там, в тёмной глубине его, в ледяном плену, лежал человек, руки, вцепившиеся в бадью, были белые как снег. Она почувствовала, как ознобом дрогнула её спина и что-то похожее на тошноту подступило к горлу. Аринка отскочила в сторону, чтоб не мешать взрослым, а они суетились, спорили бестолково и ненужно.
— Верёвку несите! — кричали одни.
— Лестницу! — требовали другие.
«Господи, чего же они медлят? Чего не лезут? А только спорят, спорят, поучают друг друга, а Лёха там лежит и умирает, наверно, сейчас», — думала Аринка, глядя на эту бестолковую сутолоку.
— Вот верёвки, вот лестница, полезайте.
— А кто полезет? Кто?
— Я бы полез, да у меня ревматизма.
— А где батька? Где Емелька?
— С утра в город уехали, за товаром.
— Надо бы кого-то молодого, сильного.
— Где они, молодые-то? Спозаранку на рыбалку ушедши.
— Что правда, то правда, — подтвердил немногословный дядя Петя, озабоченно почёсывая у себя в бороде.
Аринка ужаснулась такому кощунству. Человек умирает, а они о своём ревматизме пекутся. Эх, был бы здесь её отец. Уж он-то не стал бы рассуждать, бросился бы на помощь.
В разгар спора и нареканий, бесцеремонно работая локтями, ворвался Ивашка. Шумно хмыкнув носом, беззаботно спросил:
— Что это здесь? Кошка ввалилась в колодец али корова подохла?
— Чтоб ты сам сдох! Непуть окаянная, — прикрикнула на него тётка Фрося. Она никак не могла простить ему, как он зимой покрыл стеклом её печную трубу и как она наглоталась дыма.
— Человек в колодце! А ты — «кошка»! Нехорошо, Иван.
Ивашка в мгновение ока метнулся к колодцу.
— Ха! Так чего ж не тащите? Вон же он на бадье лежит.
— Сами видим, что лежит. Бадью станем поднимать — он сорвётся. Надо лезть за ним и придерживать. Вот сейчас лестницы свяжем и опустим.
— Да зачем лестницы-то? Да я вмиг по цепи спущусь. — И Ивашка уже решительно закинул ногу через сруб, ухватившись двумя руками за цепь.
— Стой, баламутный, вот уж правда непутёвый. Куда тебя несёт! Мало одного, так потом тебя вылавливай, — загудели мужики.
— Коль такой прыткий, так полезай, но только сначала верёвками тебя окрутим, — сказал дед Архип.
Несколько пар рук расторопно заработали вокруг Ивашки. И когда, надёжно обмотанный, он уже готов был к спуску, вдруг спросил:
— А кто там?
Услышав ненавистное имя, Ивашка сразу потемнел, наклонил голову и лицо его стало напряжённо-серьёзным. Какую-то секунду он колебался.
Аринка, всё это время не сводившая с него глаз, вдруг замерла. «Не полезет, за Лёхой-обидчиком не полезет», — обожгла её мысль. Тревожно-ожидающим взором она впилась в него: её глаза просили, подбадривали. Но Ивашка не замечал ни её, никого вокруг, он ушёл в себя, как улитка в раковину, вобрал голову, поднял плечи, и только движущиеся скулы выдавали его внутреннее состояние.
— Эх, ладно, — вздохнул он, лёгким и гибким движением, как угорь, махнул через сруб, перебирая руками по цепи, стал спускаться в тёмный глубокий колодец. Наступила гнетущая тишина. Даже Пелагея перестала кричать и только, подняв к небу лицо, тихо молилась. Люди, вытянув шеи, напряжённо смотрели в колодец. Аринка окостенела от страха. Ей казалось, что брат останется в колодце вместе с Лёхой. В тишине зловеще громыхала цепь, заунывно скрипел деревянный каток. Вот-вот должен был показаться Ивашка. Плотная стена людей дрогнула, колыхнулась, единым порывом подалась вперёд. Из колодца показалась вихрастая голова Ивашки.
— Держи, Иван, не урони, крепче держи. — И несколько рук, протянутых к Ивашке, подхватили Лёху и бережно понесли к дому. От безжизненного тела веяло холодом, с него стекала вода. Народ пошёл следом. Ивашка, весь сине-бледный, стучал зубами, он запутался в верёвках и никак не мог развязать мокрые, затянувшиеся узлы. О нём точно забыли. И только Аринка помогала ему выпутаться из верёвочных сетей.
— Холодно, да? — с участием спросила Аринка.
— А то нет? Как ноги опустил в воду, аж сердце точно ножом полоснуло! — Посмотрев вслед Лёхе, он добавил: — Да, досталось ему. Но он, кажется, ещё живой...
— Что правда, то правда, досталось, — прошептала Аринка.
С соседнего огорода напрямик бежала встревоженная Елизавета Петровна. Она только что узнала о случившемся. Председатель Устин Егорыч подошёл к колодцу, чтоб забрать пожарные лестницы, отнести их к сельсовету. Встретившись с Елизаветой Петровной, он почтительно поздоровался и, глядя на мокрого Ивашку, сказал:
