Непослушный мальчик Икар - Яковлев Юрий Яковлевич (книги читать бесплатно без регистрации txt) 📗
А толстый Степа спит в колючей горной траве. Потом проснется и подумает: где бы раздобыть каши? Это его главная мысль. Может быть, с годами у него появится другая главная мысль. А может быть, на всю жизнь останется эта.
Микоша вцепился в ручку, и вертолет стало сносить в сторону. Он превратился в качели, которые отлетают в широкой качке, но никак не могут достичь верхней точки. И этой качке нет конца. Микошу вдавило в сиденье. Потом сиденье стало уходить из-под него. Невидимая воздушная воронка затягивала бескрылую летательную машину. Вертолет резко стал снижаться. Откуда-то вынырнул маленький пригорок… Появилась сухая, ржавая трава… Потом удар…
Когда Микоша с трудом открыл глаза, его оглушил грохот. Лопасти проносились над головой. Это были не простые взмахи, а грозные удары, которые вот-вот обрушатся на голову. Микоша втянул голову в плечи, покосился на Шуренцию – и глаза его расширились от удивления: его спутница спала. Да, да, печальная рыба-солнце спала, откинув голову, открыв круглый рот. Во сне лицо девочки было розовым и спокойным.
Микоша почувствовал боль и зажмурился. Его уже не носило из стороны в сторону, не вдавливало в сиденье и не бросало вверх. Вертолет стоял на земле. Но от рева двигателя и от работы лопастей мальчику казалось, что он продолжает лететь.
Он летит над морем – и под ним движутся ровные волны с белым бортиком пены. Местами вода была прозрачна и виднелись камни, лежащие на дне. Все под водой трепетало, колебалось, было живым. И коралловое тело затонувшего эсминца тоже жило таинственной подводной жизнью…
И Шуренция спит. Покинула его в трудную минуту. Но ничего, ничего. Мотор ревет. Лопасти ходят каруселью. Скоро будут горы. Он перемахнет через горы – и война будет выиграна.
Потом Микоше почудилось, что он уже перемахнул через горы, но никак не может посадить машину. И она висит в воздухе. И будет так висеть без конца, потому что Микоша забыл, за какой рычаг надо дернуть.
Микоше стало нестерпимо больно от сознания, что он теперь всегда будет висеть в воздухе и не сможет сообщить белым пилоткам, что черные идут в обход по горной тропе.
И тут Микоша услышал голос друга. Почувствовал его руку на плече. Павел пришел на помощь в самый трудный момент, когда Микоша висел между небом и землей. Микоша спросил:
– Что делать? Павел ответил:
– Ты все уже сделал. Покалечил машину. Мне теперь голову снимут.
И сразу двигатель заглох. И наступила тишина – сильная, как удар.
5
Вот уже второй день Микоша сидит под домашним арестом. В маленькой комнате на втором этаже. Толстый кривой ствол дикого винограда добрался с земли до окна и окружил его широкими листьями, сквозь которые солнце кажется зеленым. Из окна видна синяя полоска моря. Виден дврр с бочкой для дождевой воды. Бабушка, как грибы, собирает Алькины игрушки, разбросанные по двору. Все замерло, погрузилось в безжизненную тишину. Только в ушах шумит, словно все шумы набились в Микошину голову и от них болит голова. И нет арники. И ничего не известно: как военная игра, как Шуренция, как Павел… Бабушка шепнула Микоше, что Павла, наверное, отдадут под суд за халатность. Микошиной же судьбой дед распорядился так: «Подлечить и отправить к матери на Север. Хватит с него „пещерного жителя“.
В комнате жарко. Никакого движения воздуха. Микоша лежит в трусах на кровати. Он как пантера – в бурых пятнах йода. Болит голова. И колючее шерстяное одеяло жжет, как раскаленная галька. Хотя бы приплыла печальная рыба-солнце. Хотя бы спросила:
«Ты… жив? Я думала, ты поломал ноги… У тебя крепкие кости…»
Микоша сел бы на кровать и сказал бы:
«Плохи мои дела, Шуренция. Бык поднял меня на рога. Все получается несправедливо. Эсминец „Бдительный“ на войне обстреливал занятую фашистами Констанцу, а вчера ночью он пошел ко дну от наших снарядов и ракет… Ты думаешь, мне было легко поднять вертолет? Я знаешь как перетрусил! Но мы с тобой летели. Правда, не долетели. Дед хочет отдать Павла под суд, а он честный и отважный человек. И в отряде космонавтов ждут, когда у него перестанет болеть левая нога… По-дедовски, все это справедливо, а по-моему – несправедливо. Чья справедливость справедливее? И сколько вообще существует справедливостей, если у каждого своя и нет одной общей?»
Не приплывает рыба-солнце. Не отзывается… Не может приплыть или забыла о Микоше? Дело сделано…
Микоша лежит на спине с широко открытыми глазами. Не глаза, а глазищи. Глазенапы. И ребра проступают наружу, можно пересчитать. Иван Васильевич говорит по-моряцки:
«У тебя все шпангоуты видны».
Шпангоутами называются ребра лодки. А он так называет Микошины ребра. Микоша весь высушенный и прокопченный. И во рту у него сухо. И сердце высохло. И в глазах нет ни слезинки – высохли. А Микоше хочется плакать. Немного. Чуть-чуть. Для самого себя. И ему хочется, чтобы рядом очутилась мама. Этот кусочек сердца, который хочет, чтобы рядом очутилась мама, не высох. Бьется где-то под шпангоутами. И Микоша вспоминает мамин голос, мамины шаги, мамины любимые словечки. И сразу слепящее солнце, зеленое море, горы становятся чужими и холодными. И хочется, чтобы под ногами скрипел синий снег, и сверкали крупные звезды, и возникали праздничные всполохи полярного сияния. Дома легче дышать, дома легче жить…
Ночью Микоша проснулся от свиста. Он поднялся. Поморгал глазами. Сполз с кровати и подошел к окну. Внизу, в лунном свете, он увидел невысокую кряжистую фигуру колхозного летчика.
– Спустись вниз, – тихо скомандовал Павел.
Микоша молчал.
– Спустись, – повторил летчик. – Или боишься?
Микоша сел на подоконник, свесил ноги наружу и, цепко ухватившись за ствол дикого винограда, спустился со второго этажа на землю.
– Жив? – спросил Павел.
– Жив, – пробасил Микоша.
– Хорошо, что жив. Мог бы уже летать по царству небесному… Да подойди поближе.
– Ругаться будешь?
– Поздно тебя ругать… Дело сделано. Меня под суд отдают. Пусть судят. Разберемся… На, держи. – С этими словами летчик протянул Микоше небольшую темную склянку.
Микоша узнал эту склянку – в ней была арника.
– Спасибо.
– Идем пройдемся.
– Идем, – согласился Микоша.
Они – большой и малый – перемахнули через невысокий каменный забор и вошли в таинственные, освещенные луной коридоры незрелого виноградника. На вьющейся лозе поблескивали гроздья мелкого, незрелого винограда, словно какая-то большая рыба наметала здесь икру.
Павел шел впереди, Микоша за ним. Они шли долго, не говоря ни слова. Неожиданно Павел остановился:
– Слушай, что я тебе расскажу. В древние времена жил парень. Звали его Икар… Жил он на берегу моря, среди виноградников… Словом, в таких местах, как наши. И отец сделал ему крылья. Из птичьих перьев, льняных ниток и воска. Хорошие получились крылья. Продел Икар руки в петли, что были сделаны внутри каждого крыла, взмахнул руками и полетел. Но перед этим отец дал ему наставление: не летать низко над морем, чтобы перья не намокли, и не подниматься высоко к солнцу, чтобы воск не растопился. Икар полетел. Здорово он летал, доложу я тебе! Над землей, над морем. Его тянуло в вышину. Человека, если он стоящий, всегда тянет в вышину. И не заметил Икар, как приблизился к солнцу. Ему бы вспомнить наставления отца, а он – все выше, все выше, все выше! Не мог остановиться. А солнце жгло нестерпимо, воск стал мягким, растопился. Перья выпали. И крыльев не стало. Мальчик Икар рухнул в море… Вот расскажи эту историю твоему деду, он скажет: погиб от непослушания. Все верно. Все правильно. Но я тебе скажу другое: Икар погиб от смелого сердца… Послушание… Да если бы люди жили одним послушанием, то всю жизнь ползали бы по земле, а они летают!.. Между прочим, именем Икара назвали море… Я к чему это рассказываю? Ты, парень, где-то правильный. Мне бы шею тебе намылить за то, что ты меня под монастырь подвел, а я тебе сказки рассказываю. Но ты должен понять, что к чему, должен сам разобраться. С послушными людьми легко живется. Но бывает такой момент, когда до зарезу нужны непослушные, идущие наперекор всему, и люди называют их именами моря.
