Ведьмины круги (сборник) - Матвеева Елена Александровна (читать книги бесплатно полные версии txt) 📗
Я принес корм для птиц и рассыпал вокруг раковины. Подошла женщина, которая ухаживала за соседней могилкой, мы поздоровались, и она говорит:
– Хорошо, что я тебя встретила. Тебе тут бабушка записку оставила с адресом.
– Какая бабушка? – удивился я.
– Твоя, – говорит женщина и протягивает мне сложенную тетрадную страничку. – Здесь городской адрес, по которому она гостила, а это ее домашний: она живет в Талицах.
– А почему вы решили, что это моя бабушка?
– Она увидела, что дорожка к могиле протоптана, вокруг расчищено. Я ей описала тебя и собаку. Она сразу сказала: «Это мой внук».
– Я же вам говорил, что к могиле меня привела собака, – объяснил я, но бумажку с адресом все-таки взял.
Это была родственница Румянцева, приезжала на годовщину смерти. Не знаю точно, когда он умер. На памятнике написано: «март», а числа нет.
К Марьяне я заметно поостыл. Неделю виделся с ней только в школе. А в воскресенье, гуляя с Динкой, то ли случайно ее встретил, то ли она подстерегала нас. Пошли вместе на кладбище, чинно посидели на скамейке у могилы, потом шли по дорожкам, и она стала читать свои стихи. Мне не хотелось слушать, я не верил ей. Унизительно, когда тебя нахально обманывают, а еще хуже, если подозреваешь, а точно не знаешь – врут или нет.
Марьяна спросила про дом с мансардой, где жил Румянцев.
– Давай туда съездим, – говорит.
– Теперь это чужой дом, и живут там чужие люди, – сухо ответил я.
Она лжет, я лгу, теперь еще не хватало мне что-нибудь у кого-нибудь стянуть.
На весенние каникулы Марьяна с матерью уехали в дом отдыха, и я задышал свободнее. Про ее поездку я знал давно и лелеял авантюрную идею: приехать туда, подкараулить, когда она будет одна, и внезапно предстать перед ней. Я сочинял эффектные детали своего появления и вообще был в восторге от своего плана. Разумеется, теперь я уже не собирался ехать к Марьяне. Перебьется!
Я записался в городскую библиотеку, потому что в районной перечитал весь раздел биологии. Новая библиотека в центре, на улице Пушкина. Я взял интересные книжки, читать их начал, как вдруг будто подтолкнул меня кто: городские родственники Румянцева тоже на улице Пушкина живут! Стал искать бумажку с адресом – нету. Неделю я о ней даже не вспоминал, а тут выворачивал все карманы, перерыл ящик стола – вдруг туда сунул? И нашел – в старых брюках, среди скатанных в рулики автобусных талонов.
Правильно: улица Пушкина, 5. Это почти напротив библиотеки, немного подальше. Я решил съездить к ним, познакомиться. Наверное, я нехорошо сделал, что забрал чужую записку с адресом. И хотя внук той бабушки на могилу не ходит, она-то думает, что записка попала к нему! Она его ждет!
Я почему-то волновался. Когда Динка подошла ко мне, я зажал ее бока между коленей, погладил по голове и пообещал: «Завтра я с ними познакомлюсь. Я все узнаю. И про него, и про тебя». Динка смотрела на меня внимательно. Глаза у нее будто черной краской обведены. Так женщины красятся.
Пятый дом на улице Пушкина – дореволюционный, каменный, массивный. Над первым этажом рельефы: женские рожи в кудрях-рогаликах перемежаются с мужскими, длинными, со зловеще изогнутыми губами, со взбухшими желваками на скулах. Над вторым и третьим этажами – бордюры из цветов. Стебли вьются как змеи. Четвертый и пятый этажи, видимо, достроены позже.
Я стоял на противоположной стороне улицы и смотрел на окна. Идти к родственникам Румянцева мне расхотелось. Сдрейфил. А вдруг Румянцев окажется не тем, кем я его воображал? И не только это. Просто здесь меня никто не ждал, и, возможно, мой приход окажется бестактным.
Я постоял и на лестнице у окна, которое выходило во дворик. На скамейке девочка играла с куклой, одетой в бордовый плюшевый балахон. Когда девочка переворачивала куклу, были видны бледные, ровно сложенные ножки. От этих голых кукольных ног стало холодно и не по себе. Еще не поздно было уйти, но я поднялся и позвонил в квартиру.
Было тихо, никто не шел открывать. Я почувствовал облегчение и досаду. Но вдруг дверь распахнулась. Меня встретила невысокая немолодая женщина в халате и с полотенцем на голове.
– Саша?! – сказала она. – Входи скорее. Раздевайся и иди в комнату.
Я прижался к простенку в дверях, пока она закрывала задвижку. Потом женщина распахнула дверь в комнату и скрылась.
В прихожей стоял шкаф, друг на друге чемоданы, перевязанные пачки газет, лыжи, висел велосипед. Я пристроил на вешалку куртку и вошел в комнату. Дверь не затворил.
Все случилось проще, чем я себе представлял. Женщина встретила меня так, будто мы вчера с ней виделись. А может, с кем-то перепутала, по имени назвала?
Я сел в кресло возле двери. Старый серый паркет со щелями, бумаги на столе вперемежку с чашками. Чем дольше я разглядывал комнату, тем больше она мне нравилась. Допотопный фанерный шкаф, на нем – оленьи рога. На стенах – карты и фотографии. На полу у кушетки – оленья шкура. На стеллаже среди книг – минералы, некоторые по внешнему виду от булыжников неотличимы. Сувениры тут же в художественном беспорядке, и поздравительные открытки между ними.
И картина странная. Приглядевшись, я понял: там, в рамке, ковриком вклеен мох и лишайник разных видов. А в углу, за шкафом, толстый пропыленный пучок рогоза в пятилитровой банке от маринованных огурцов и помидоров, с которой даже не смыта этикетка.
Рассматривать фотографии я не стал – не хотел, чтобы она застала меня расхаживающим по комнате.
Мне нравилось, что в комнате метут и пыль вытирают не каждый день. И не выкидывают всякие памятные находки и потерявшие вид сувениры. Ох, мама бы здесь навела порядок! Повыкидывала бы булыжники да ракушки. А самое первое – уничтожила бы рогоз и лишайниковую картину как антигигиеничное скопление пыли.
Женщина вернулась, одетая в тренировочный костюм, влажные волосы сосульками висели вдоль длинного лица.
Села напротив меня. Сколько ей лет? Непонятно. Может, сорок, может, пятьдесят. Она молчала, только ласково смотрела. Глаза у нее красивые. Выразительные. Но выражение какое-то странное – печально-просительное.
– Бабушка обычно у меня останавливается, – сказала женщина. – Она здесь провела три дня, все тебя ждала. Каждый день на кладбище ходила, надеялась встретить. Ты, наверно, поздно получил записку с адресом.
– Чья бабушка? – спросил я и улыбнулся.
– Твоя.
– Вы знаете, тут недоразумение, – сказал я. – Я не тот, за кого вы меня принимаете. Это я хожу на кладбище, и я взял чужую записку, а вы ждете… Но мне захотелось к вам прийти…
Женщина растерялась. Она словно и не поверила мне. Хотела пожать плечами, подняла их, да так и застыла.
– Мы с бабушкой решили, – сказала она наконец, – что раз ты ходишь на могилу к отцу, мать тебе все рассказала…
– Тут совсем другое. – Я почему-то снова стал волноваться. – Я хожу на могилу не сам… То есть с собакой. Ну, то есть моя собака меня привела туда. Румянцев был ее хозяином.
Теперь у женщины опустились плечи и поднялись брови. Она встала, сняла со стены фотографию в рамочке и спросила:
– Эта?
На фотографии Динка стояла рядом с Румянцевым. Я узнал его сразу. В сапогах-забродах, в свитере, на плече ружье. И лицо человека, который ничего не боится. Иным Румянцев и не мог быть. Мне стало хорошо в этой комнате, спокойно, и какой-то тихий восторг в душе.
– Когда смотришь на него, кажется, что он очень смелый, может принять отчаянное решение, если это касается его. А с другими – мягкий. Да?
– Был, мог… – проговорила она бесцветным голосом. – С женщинами был мягкий. А вообще-то геологическая партия не кружок бальных танцев. Там мягкостью что сделаешь? А он начальником был.
– Он писал стихи?
– Писал. Откуда ты знаешь? Песни писал. И стихи, конечно. Когда он умер, я пыталась забрать Альму, но она ушла. Я снова ее привела. И опять она убежала. Давно она у тебя?
Я рассказал.
