Похождения Вани Житного, или Волшебный мел - Кунгурцева Вероника Юрьевна (книги бесплатно без регистрации .txt) 📗

И вот уже витязь на белом коне и с чёрным знаменем совсем перешёл мост — вот–вот передние копыта скакуна ступят на эту сторону… Но танки, съехавшие с моста, стали тут разворачиваться, развернулись — и пустили снаряды с лазерной наводкой в войско русских витязей. Из рода в род! По десятое колено расстреляли предков, только пар клочьями человеческих и конских тел пополз над Москвой рекой. В дым, в клочья тумана разорвало витязей. Последним растаяло чёрное знамя, улыбнувшись напоследок золотым Спасом. И — всё, опустел Горбатый мост. Нет, петух вылетел из белого конского тела и, изо всех сил махая крыльями, полетел вверх. К солнцу? На Кукуй–реку? Да разве он бросит их в этом Белом доме! — поднялся петух с воздушным течением и влетел в горелое окошко.

Обнял Ваня петушка за шею и завеньгал, нисколько не стыдясь слёз. И Шишок завеньгал, и сам Перкун, даром что птица, пошел слёзы лить. В три ручья ревели человек, домовик и петух. До того плакали, что в обгорелом полу светлые промоины слезами промыли — это паркет от гари обчистился. Вот ведь как!

Потом Ваня, утирая рукавом пальтишка слёзы, от чего чёрные разводы появились на лице, спросил:

— А кто это был, на белом?то коне?

Шишок осуждающе покачал головой:

— Кто?кто! Своих надо знать в лицо! Князь Дмитрий Донской то был…

Ваня хотел опять заплакать — очень уж жалко было князя, которого не помиловали заточённые в броню потомки, да скрепился, стал спрашивать, как же Перкун привёл такое дивное войско и откуда оно…

Петух почистил клюв о паркет, — от чего клюв совсем почернел, — и начал свой рассказ:

— Когда Шишок вытащил меня из яйца… из этого Зала Совета Национальностей, дескать, на три слова, и рассказал, куда и зачем предстоит мне лететь, я вначале воспротивился. Потом, конечно, согласился…

— Конечно, — сказал Шишок.

— Очень уж трудное было дело, — продолжал Перкун, покосившись на Шишка, — но, без ложной скромности скажу, справился я с ним с честью! Как говорится: сам пропадай, а товарищей выручай! Чтоб не кричали они, как вчера?то… Лететь предстояло не так чтоб очень далеко — на Воробьёвы горы. Дескать, найдёшь там, Перо, сухое дерево, усеянное воробьями… Дерево нашёл сразу, далеко его было слышно, гомонило на всю округу. Дальше надо было сказать следующие слова: «Еду на гору высокую–далёкую, по облакам, по водам, а на той горе высокой стоит старая старушка. Вынь ты, старая, отеческий меч–кладенец; достань ты, старая, панцирь дедовский, отомкни ты, старая, шлем богатырский; отопри ты, старая, коня ворона… Закрой ты, старая, Русь своим платом от силы вражией». Слова я под дверью Зала Совета Национальностей с ходу выучил, память у меня превосходная, и всё сказал, как надо. И вдруг расступились корни сухого дерева, а под корнями появилась узкая расщелина, только птице пролезть или ребёнку…

Ваня вздохнул, что не ему было поручено идти на Воробьёвы горы…

— Протиснулся в неё… — говорил меж тем Перкун. — Вначале было темно — так, что я думал тут и конец мне придёт, куриная слепота замучила, тыкался клювом в каждый земляной угол. А потом посветлее стало — и увидел я стойла с лошадьми по обе стороны… Что за конюшни, думаю, под землёй?! Занёс лапу — и чуть не наступил на человека… И увидел, что всюду возле лошадиных копыт растянулись воины, думал, мёртвые, хотел уж обратно лететь, — петухи мертвецов не любят, — но понял, нет, не мёртвым сном спят люди, а только дремлют. Некоторые вповалку лежат, и лошадей возле них нет. А под головой у каждого то меч, то ружье, то копьё, то автомат, а то и лук с пернатыми стрелами — последние, что ни говори, доводятся мне дальней роднёй.

Шёл я так, шёл по подземелью, а оно наклонно спускалось внутрь горы, и всё глубже и глубже уходило под сырую землю. Наконец дошёл я до распутья, а лежал там камень, заросший мхом. Мох я склевал, — кстати очень вкусный оказался, перекусил заодно, а то ведь мы так в этом Белом доме не завтракали–не обедали, — а подо мхом обнаружились слова, которые обычно на таких камнях пишут. «Налево пойти — коня потерять, прямо пойти — убитому быть, направо пойти — женатому быть». Жениться мне сейчас совсем некстати, убитому быть никому не хочется, коня у меня нет… Решил пойти налево… А за камнем — что направо пойдёшь, что налево, что прямо — всё то же самое: лежат павшие воины.

Взлетел я на камень и вдруг вижу: завалился за него меч, и там же рядышком рог лежит. Меч петуху совершенно ни к чему, тем более, по виду он совершенно неподъёмный, а вот рог мне как раз был нужен… Схватил я его и, не сходя с камня, затрубил что есть мочи — чуть сам не оглох, а воинам хоть бы хны, дрыхнут без задних ног, никто не проснулся… Хотя Шишок клятвенно заверял, что встанут все как один, — тут Перкун укоризненно глянул на Шишка, который скроил недоумённую мину и поднял плечи, дескать, ничего не понимаю! — Хорошо, что тут пришёл мой час — и я вскукарекнул. И что вы думаете? Пробудил воинов! Стали они помаленьку просыпаться… Не все, правда, только малая толика… Но кое?кто проснулся! В том числе князь Дмитрий Иванович Донской, победитель Мамая! Не стал он ничего спрашивать, посадил меня на луку своего седла — и полетели мы… Так летели, что никакому орлу и не снилось… А за нами мчались все, кого пробудила петушья песня!

И вот так?то оказались мы на этом зловещем мосту через Москву–реку, — закончил свой рассказ Перкун. — Дальнейшее вы знаете, — повесил он буйну голову чуть не до горелого паркета.

Повздыхали, но делать нечего — вышли из чёрной комнаты и пошли вниз. На лестничной клетке встретился им один из депутатов, споривших с Петровичем — это он говорил, что не будут демократы в Белый дом стрелять. Сейчас он кричал и махал руками, дескать, чего они тут бродят, там офицеры группы «Альфа [81]» эвакуируют депутатов, прятавшихся от взрывов в Зале Совета Национальностей. Больше тысячи ведь народу?то, выводят всех через разные двери. Быстрее надо, останетесь тут — подстрелят как пить дать.

— А кто эту «Альфу» послал? — поинтересовался Ваня. Депутат на бегу крикнул:

— Сами пришли, отказались участвовать в войсковой операции. Всё пропало! Пока бомбить?то не начали, уходить надо!

Поспешили вниз, к чёрному ходу. Наверное, большинство депутатов уже эвакуировались, потому что народ не толпился, двери стояли широко открытыми. Только возле раздевалки теснилось несколько депутатов, не решавшихся выйти наружу. Никого из солдат «Альфы» уже не было, а может, они стояли при других дверях, Белый дом?то большой, дверей много…

Троица прямиком двинулась на волю, депутаты к ним присоединились… Вышли из дверей — и вдруг откуда ни возьмись появились милиционеры, охранявшие подступы к Белому дому. Менты закричали кто что:

— Коммуняки! Совки позорные! Красно–коричневые!

А один, замахнувшись прикладом, заорал на Шишка:

— У, фашистская морда!

На лице домовика выступило крайнее удивление: глаза выпучились, челюсть отвисла, а рот сам собой распахнулся. Видать, Шишку и в страшном сне не могло привидеться, что его назовут фашистом. Менты же размахивали прикладами и плевались. Прикладом попало и Ване, и Перкуну, и Шишку, а уж депутатам досталось по первое число и плевков и тумаков. Лицо домовика нисколько не изменилось и оставалось в одном состоянии: на нём затвердела удивлённая мина.

Напоследок вывернули карманы. У депутатов деньги были, а у троицы — кроме мелочи, ничего не оказалось.

Поскорее ушли от того проклятого места. Ваня оглянулся: дом был теперь снизу белый, а сверху чёрный, и дымился, ровно головёшка. Шли молча. Петух поспешал рядом. Ваня вёл за руку Шишка и совсем не чувствовал щекотки от щетинистой ладошки домовика. Рука была вялая и безвольная. Время от времени мальчик вглядывался в него — но выражение Шишкова лица оставалось прежним: закаменелое изумление никак с него не сходило. А вдруг это навсегда? Разговаривать Шишок не разговаривал, на вопросы не отвечал, лицо имел идиотское, и в своих полосатых пижамных штанах, торчащих из?под Цмокова полушубка, и вправду казался сбежавшим из психушки, как бабушка Василиса Гордеевна обмолвилась перед их выходом в поход.