Ведьмины круги (сборник) - Матвеева Елена Александровна (читать книги бесплатно полные версии txt) 📗
Неожиданно мы вышли к речке, и в лицо ударил ветер, гулявший на свободе. Наверное, летом эта речка пересыхала, потому что и сейчас не больно-то разлилась. Она лежала в высоких коричневых берегах, напоенных водой растаявшего снега, поросших клочками прошлогодней травы. На воде покачивались уточки и селезни, кружились и ныряли, как поплавки. Солнце уже зашло, но вода и небо были розовы.
– Но почему же Румянцев с мамой разошлись?
– Вот это уж ты у нее спроси.
Он ничего больше не скажет. Узнал я очень много и очень мало. Напоследок я сообщил ему, что ничего мне родители не рассказывали и как все было на самом деле. И успокоил его: ничего нового, кроме случая с Самаркандом, он мне не сообщил. Еще попросил, чтобы разговор наш остался совершенно конфиденциальным, потому что я не намерен выкладывать своему отцу об открытии семейной тайны и отрекаться от него даже в такой малой степени. Нечего стариков волновать, пусть живут спокойно.
Дядя Юра выслушал меня не перебивая. На лице у него снова застыло выражение человека, не спавшего несколько суток. А еще мне показалось, что у него было большое желание выругаться, но он только сказал: «Поросенок!» Крепко сказал, с ударением, повернулся и пошел.
Я смотрел ему вслед, и шагов через десять дядя Юра обернулся, постоял и вдруг снова пошел ко мне.
– А может, ты и молодец… Какой-то румянцевский поступок. И я подозреваю, что от меня ты узнал не только про Самарканд.
Я приободрился и похвалил его в ответ:
– Вы тоже молодец!
Я бы не сумел сформулировать, почему дядя Юра молодец, но душой не кривил, просто я любил его в тот момент.
Дядя Юра засмеялся, кивнул и ушел. Большой, грузный, с добрым лицом и длинными глазами.
Я спустился к речке, промочив ноги и измазавшись в грязи.
Вот и сделано дело. И покончено с ним. Нужно думать о будущем.
Первого апреля я не пошел в школу. Даже не знаю, как это случилось. День был пасмурный и тусклый. Я бродил по старым улицам, сидел у чьих-то деревянных домов, где на ставнях накладная резьба. Потом в центр пошел, на набережную; река здесь широкая, серая, матовая; облака как хорошо натянутое суровое полотно. И вдруг на небе щель прорезалась, а оттуда веер солнечных лучей.
Стоял и смотрел. В голове пустота. Устал размышлять о Румянцеве. Он как песенка, которая очень нравится, не перестаешь ее петь, а потом так надоест, что даже обрыднет.
Вечером Марьяна объявилась, я сказал ей, что болен, надеялся, она ненадолго. Смотрю, сидит и сидит. Удивлена и обижена моей холодностью. Для того чтобы вызвать во мне ревность, сообщила, что познакомилась в доме отдыха с мальчиком. А я почему-то раздражился и сказал: «На здоровье!» Тут она совсем оскорбилась и ушла.
Скатертью дорожка!
Днем я ничего не заметил, а ночью из окна темной кухни вижу: черемуха под фонарем словно обрызгана светящимися зелеными точками, огоньками. Почки лопнули. И я почувствовал радость.
Мое одиночество и тоска явно шли на убыль. Я стал испытывать тягу к родителям. Мне хотелось сделать им что-нибудь приятное, поговорить с ними, утешить, ведь все это время им было несладко со мной.
Я спрашивал отца, как решить уравнение, которое уже решил. Отец думал, объяснял и распространялся о том, что такие уравнения им давали на втором курсе института, что нынешняя школьная программа усложнена, а ребята хуже подготовлены к институту, специалистов как пирожки пекут, но тянут они в лучшем случае на лаборантов. Любимые разговоры. Они с мамой уже много лет с удовольствием читают мои учебники, чтобы хаять их, сравнивать с прежними, обсуждать, как то или иное понятие объяснить проще, по-человечески. А когда несколько лет назад они объяснили мне урок «по-человечески», я чуть не схлопотал двойку. Отец ходил в школу, но у него хватило чувства юмора не лезть в бутылку, не пытаться учительницу заткнуть за пояс – что он, конечно, смог бы без труда. Просто отец сделал вывод, что в школе я должен отвечать не «по-человечески», а как положено, как в учебнике.
У отца чувство юмора, хоть и своеобразное, развито сильнее, чем у мамы. Он способен абстрагироваться. А у мамы нет времени на юмор: в институте – работа, дома – хозяйство. Она держит в голове много мелочей: у отца рубашечная пуговица оторвалась, у меня шнурки от ботинок обтрепались, надо проверить, не забродило ли малиновое варенье, отнести будильник в починку (про запас, вдруг второй выйдет из строя), пополнить количество подсолнечного масла (дома должно быть не меньше двух бутылок) и т. д., и т. п., и так без конца. На каждый день она составляет списочек дел на блокнотном листке. Если пункт не выполнен, он переносится на завтра. До юмора ей? Зато семейное равновесие.
Мне нравятся мои родители. Отец – настоящий мужчина, больше всего его занимает работа. Он предан своей семье, не пьет, а если выпьет в праздник рюмку, становится смешным и милым. Мама – современная женщина, успевает все с равным успехом. А главное – они любят друг друга.
Я на отца не похож в том смысле, что кроме работы мне всегда будет любопытно многое другое: люди, их отношения, все подряд – от политики до строения цветка, важно, чтобы любопытство не помешало основному. А ситуация на сегодняшний день такова, что из школы я выйду с медалью. Ни у кого в этом сомнения нет. И у меня почти нет.
Кончилось у меня с Марьяной, ничего тут не поделаешь. Помог и еще один случай.
В этот день нашей классной Аннушке стукнуло пятьдесят. Школа ей самовар подарила, а наш родительский комитет – бра. И надо было забрать из школы две стопки тетрадей с контрольными. Мы с Инягиным потащили сумки к ней домой. Бра должны были повесить, а также проверить, что с проводкой. Вот ведь женщины: сама физик, а с проводкой справиться не может!
В автобусе к Аннушке подошла модная девица, очень даже модная и вся застенчиво-вызывающая. Оказалась ее бывшей ученицей, а теперь студенткой Московского театрального института. Аннушка пришла в восторг, что ее ученики в артисты выходят, обе защебетали, заохали, засмеялись. Аннушка и говорит:
– А у меня уже вон какие ребятки подросли. А помнишь, как ты в моем классе вожатой была, театральный кружок организовала и репетировала «Кошкин дом»? А еще ты доказывала, что каждый человек должен в театре хоть по одному разу сыграть себя самого.
Студентка стала смеяться и говорить, что у нее было много завиральных идей. А я уже не слушал – я думал про разговор с Марьяной после театра. Как же я мог до такой степени заблуждаться? Кто она – Земляничка? С какой неподдельной искренностью, с каким вдохновением выдает краденые мысли и стихи за свое! И зачем ей цепочка, которую она, естественно, надеть не сможет, потому что я же ее уличу в воровстве? Не клептоманка ли она?
Этот факт с «театром одноразового актера» меня неприятно поразил. Но это была уже мелочь среди событий последнего времени. А после своего трудного «возвращения» к родителям, когда я преисполнился человеколюбия, история с Марьяной не очень здо?рово волновала меня. Только странно вспоминать, как я сходил от нее с ума. И смех и грех! И не знал я, как объяснить ей, что неинтересно мне больше целоваться, не тянет. Нет больше девочки-землянички, не существует ее.
Просит: «Помоги с алгеброй, я двойку завтра по контрольной схвачу». А я должен был встретить после работы маму, чтобы зайти в универмаг и купить ботинки. Сказал ей. На другой день точно – двойку получила, идиотка! То ли по тупости, то ли мне назло. Разве поймешь девчонок?
Тут заявляет после уроков:
– У нас теперь есть свой дом.
– Какой дом?
– Пойдем сегодня – покажу.
Пристала со своим «домом». Пошел с ней. На чердаке устроила «комнату». Стол, застеленный старой портьерой, два стула, сундук, торшер (разумеется, не светит) с голубым помятым колпаком и диван, из которого прут пружины. На слуховое окно кружевную тряпицу нацепила. Театр, помойная декорация.
